Мир лабиринта и костей (СИ) - Коткин

внутри Стеллы зародился страх, который, однако, она тут же подавила. Вместо него появились раздражение и даже гнев, который она тут же выплеснула:

— Потому что кто-то вызвался, как идиот!

Гилберт ошарашенно уставился на неё, но быстро взял себя в руки.

— Ему нужен был бой, и я дал его.

— Ты едва не погиб!

— А нужно было просто молча смотреть, как он пожирает тебя глазами, и позволить ему делать всё, что он хочет?

Лишь мгновение спустя, когда Стелла шумно выдохнула, Гилберт будто осознал, что только что сказал. Его щёки залил румянец, взгляд забегал, и Стелла даже услышала, как громко и быстро забилось его сердце.

— Что? — с огромным трудом выдавила она.

— От тебя ему нужен был не бой, — ответил Гилберт, зажевав половину слов и уставившись куда-то над головой Стеллы. — А я чистокровный великан. Это должно было быть легко.

— Но это не было легко.

— И что, я должен пожалеть о своём решении? — раздражённо выпалил Гилберт, наклонившись к ней. — Найти Катона и сказать, что всё, отмена, пусть забирает тебя?

Страх вернулся даже быстрее, чем Стелла осознала услышанное.

Разумеется, Гилберт был прав. От неё Катону нужен был не бой. Да, она была сильна и умела сражаться, но не так, чтобы Катон получил от этого удовольствие. Даже несмотря на проклятие, Стелла была лишь слабой смертной. Тем не менее она сумела сбежать, чем и вывела Катона из себя. Никогда прежде вещь, которую он присваивал себе, не сбегала от него, а Стелла всегда была для него только вещью.

Для Катона её возвращение в Охоту было делом принципа. Ему лишь нужно было доказать, что он всё контролирует, что никто и ничто не может выскользнуть из-под его надзора.

Стелла скорее умрёт, чем вернётся в Охоту, но теперь задумалась о том, что, возможно, в один момент у неё просто не будет выбора.

— А так было бы лучше? — изо всех сил подавляя дрожь, спросила она у Гилберта. — Я знаю, чего ожидать от Катона, и справилась бы. Ты бы не пострадал.

«Даже если бы пострадала я», — мысленно добавила Стелла. Катон ни за что не пожалел бы её, не отметил бы её возвращение к Охотникам с размахом. Он бы наказывал её до тех пор, пока она бы не начала молить о милосердии.

Стелла всхлипнула. Даже думать о том, чтобы вернуться к Охоте, было невыносимо больно и страшно.

— Уж не знаю, что тебе сделал Катон, но я бы всё равно согласился сразиться с ним.

Стелла недоверчиво прищурилась, утирая выступившие слёзы.

— С чего бы это?

— Ну… мы же вроде как друзья, да? — смущённо уточнил Гилберт, вновь взъерошив волосы. — Я за своих друзей всегда заступаюсь.

Стелла выдавила улыбку, из-за чего Гилберт покраснел ещё сильнее. Он и впрямь был похож на Фортинбраса: смутить его было так же легко, как и поставить в неловкое положение, но вот вывести на эмоции — намного легче. Во Втором мире Гилберт казался ей грубым, невоспитанным и слишком злым, не способным к рациональному мышлению и хотя бы временному сотрудничеству. Но в Лабиринте он приятно удивил её, подчиняясь Фортинбрасу тогда, когда это было необходимо. И, к счастью, он не набросился на Фортинбраса сразу же после того, как Лабиринт показал им то, что было во время Вторжения. Стелла считала, что как минимум за это она не будет бить Гилберта. Хотя за то, что он всё же согласился сражаться с Катоном, она хотела хорошенько врезать ему.

— Так ты сделал это ради меня?

Гилберт поджал губы и быстро кивнул.

— Это должно было быть легко, — торопливо добавил он.

— Мы предупреждали, что с Катоном лучше не связываться.

— Я помню, но… Не знаю, — Гилберт поставил локти на колени и спрятал лицо в ладонях. — Тогда казалось, что это будет легко.

— Зато теперь точно знаешь, что с ним нельзя сражаться.

Гилберт что-то промычал, но Стелла ничего не поняла. Она смотрела на маленький шрам, пересекавший уголок его левого глаза. Стелла до сих пор думала, не слишком ли рано Марселин сняла повязку?.. И, казалось бы, до сих пор видела, как Катон подносил лезвие к глазу Гилберта, раздумывая над следующим действием.

Поддавшись соблазну, Стелла коснулась кончиками пальцев виска Гилберта и медленно провела линию к шраму.

— Давай надеяться, что это первый и последний шрам, хорошо? — пробормотала она. — Лицо у тебя красивое, не хотелось бы его портить.

Гилберт медленно повернул к ней голову.

— Что?

Стелла так же медленно убрала руку.

— Не ввязывайся в бой, в котором не сможешь победить, — тихо сказала она, прижимая колени к груди и смотря Гилберту в глаза. — Не хочу потерять ещё одного друга.

* * *

Все голоса будто разом стихли, и теперь Клаудия слышала лишь далёкий вой, шаги остальных и их дыхание.

— Золотая Стрела, — повторила она, всё ещё указывая на руки богов, которые были соединены и прибиты к вратам.

— Она существует? — в ужасе прошептал Джинн.

— Разумеется. Ты же изучал историю Сигрида.

— Ну, знаешь ли, трудно как-то отличить вымысли от реальных событий…

— Это не вымысел, — скрипнул зубами Энцелад, — а чистая правда. Из-за Эйвы тысячелетия назад половина Кэргора лежала в руинах.

Честно говоря, какое-то время и Клаудия считала, что это вымысел. Элементали ушли сразу же после прихода первых сигридцев, и поверить в то, что один из них всё же остался и даже долгое время разорял сигридские земли, было сложно.

Фортинбрас общался с драу и ирау, которые много раз говорили ему, что времена Безумия Эйвы — чистая правда. Хаос свёл с ума огненного элементаля, который мог бы выжечь все земли Сигрида, всё живое и всю магию, если бы его не остановила Золотая Стрела. Драу говорили, что это оружие было выковано самими богами и что использовала его никто иная, как Брадаманта. Большего они не знали, но уверяли, что случившееся — не выдумка, а реальность, в которой они даже жили.