Солнечная лотерея (сборник) - Филип Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, вероятно. Она ничего не забывает.
Джек вернулся на кухню и сам приготовил кофе. Он уже разливал его по чашкам, когда тихо вошла Марша и стала доставать сливки и сахар.
– Вот в этом и заключается ответ, – проговорила она.
– На какой вопрос?
– На вопрос, можно ли нам жить. И ответ – отрицательный. Хуже чем отрицательный.
– Хуже отрицательного ничего не бывает, – вяло возразил Джек, сам прекрасно понимая, насколько неубедительно звучат его слова.
– Она нездорова?
– По–видимому. Паранойя плюс мания преследования. Все, что зацепит ее лягушачий взгляд, тут же становится звеном в цепи всеобщего заговора.
– Но теперь, – вздохнула Марша, – ей не о чем беспокоиться. Потому что она впервые в жизни может сокрушить любой заговор.
Прихлебывая обжигающий кофе, Гамильтон рассуждал:
– Думаю, она действительно верит, что создала копию истинного мира. По крайней мере, своего. Боже правый, ее истинный мир запросто переплюнет самый лютый глюк алкаша или торчка!
Он с минуту помолчал, затем продолжил:
– То, что она сотворила с Балдой… Маньячка, очевидно, решила, что с ней проделали бы то же самое, попадись она в лапы воображаемых врагов. Натуральная фобия. Она свято верит, что все решается именно таким способом.
Поднявшись, Джек обошел комнаты и приспустил шторы. Солнце уже село. Пустынные улицы окутала темень.
Джек открыл ящик стола, достал пистолет 45–го калибра и принялся набивать обойму.
– Она глубоко заблуждается в собственном всевластии.
Он сунул оружие во внутренний карман пальто. Пальто оттопырилось бугром на груди.
Марша грустно улыбнулась:
– Ты похож на бандита.
– Я частный детектив.
– А где твоя секретарша с шикарным бюстом?
– Это ты, – улыбнулся Джек.
Марша застенчиво подняла руки:
– А я все гадаю: заметит муженек, что жена… в норме?
– Уже заметил.
– И как?.. – лукаво спросила она.
– Придется терпеть. Во имя былых времен.
– Так странно… Чувствую себя почти толстухой.
Плотно сжав губы, Марша прошлась по кругу.
– Тебе не кажется, что я снова привыкну? Но все равно ощущение странное… Эдит Притчет здорово заморочила мне мозги.
Гамильтон с иронией ответил:
– Это в прошлом. Теперь нас несет по другой колее.
Стыдливо пряча свою радость, Марша предпочла не расслышать последнюю фразу.
– Давай, Джек, спустимся вниз! В нашу музыкальную комнату. Там можно… расслабиться и послушать музыку.
Подойдя вплотную к Джеку, она положила свои маленькие ладошки мужу на плечи:
– Пойдем?
Джек резко отстранился:
– В другой раз.
Оскорбленная и удивленная, Марша опустила руки:
– В чем дело?
– А ты не помнишь?
– О!.. – Она кивнула. – Та девица, официантка… Но ведь она исчезла! Когда вы с ней были там.
– Она не официантка.
– Вероятно, да.
Лицо Марши посветлело.
– В конце концов она же вернулась! Так что все в порядке. Разве нет? И знаешь, Джек… – Она с надеждой заглянула ему в глаза. – Я не обижаюсь из–за нее. Я понимаю…
Джек так толком и не понял, раздражает или забавляет его это странное признание.
– Что же именно ты понимаешь?
– Ну, как… ты чувствовал себя тогда. В том смысле, что к ней это не имело никакого отношения, она была всего лишь предлогом. Ты выражал протест.
Гамильтон привлек Маршу к себе:
– Ты невероятно широко мыслящая натура!
– Я считаю, что на вещи надо смотреть по–современному, – важно заявила Марша.
– Рад это слышать.
Высвободившись из объятий, Марша игриво потянула Джека за ворот рубашки:
– Ну, пойдем?.. Ты так давно не крутил для меня пластинки… Я жутко ревновала, когда вы вдвоем отправились вниз… Давай послушаем что–нибудь из наших любимых!
– Ты имеешь в виду Чайковского? Ты всегда ставишь его, когда говоришь о «наших любимых».
– Иди включи свет и отопление. Чтоб было светло, тепло и уютно. Тогда я и приду.
Джек склонился и поцеловал ее в губы.
– Все будет просто излучать эротику, – пообещал он.
Марша наморщила носик:
– Излучать? Эх, вы, физики!..
На лестнице было темно, тянуло холодом. Осторожно ступая, Гамильтон спускался во тьму. Хорошее настроение понемногу возвращалось к нему вместе с предвкушением привычного ритуала любви. Беззвучно напевая про себя, он спускался медленным шагом, по долгому опыту прекрасно зная, куда поставить ногу, где сделать поворот…
Вдруг что–то жесткое и липкое задело за штанину и прицепилось к ней. Тяжелое, волокнистое, сочащееся слизью. Джек бешено отдернул ногу. Внизу, с последней ступеньки, нечто большое и волосатое метнулось в музыкальную комнату и затаилось там.
Застыв на месте, Джек прислонился к стене. Вытянув руку, он нащупал внизу выключатель; резко шаркнув ладонью по стене, включил освещение и поспешно разогнулся. Лампа замигала и вспыхнула желтоватым светом…
Над лестницей висела паутина: множество нитей, грубо сплетенных и перепутанных, бесформенное кружево какого–то уродливого монстра. Ступеньки покрывал толстый слой пыли; потолок испоганен пятнами бурой слизи, будто чудовище ползало повсюду, забиралось во все углы, в каждую щель.
У Джека задрожали колени. Он со стоном опустился на ступеньку. Нет сомнений, тварь там, внизу, поджидает в затхлой темноте. Ворвавшись в неоконченную сеть, Джек спугнул гадину. Паутина еще недостаточно крепка, чтобы удержать взрослого человека. Значит, можно попробовать вырваться…
Джек стал высвобождаться – медленно и тщательно, стараясь как можно меньше тревожить гнусные тенета. Нити и волокна кое–как распутались и отлипли, нога высвободилась из плена. Штанина оказалась загажена тягучей клейкой массой, словно по ней прополз гигантский слизняк. Дрожь омерзения сотрясла Гамильтона; он вцепился в перила и стал подниматься наверх.
Джек успел одолеть только две ступеньки, как вдруг ноги отказались повиноваться. Тело уже поняло то, что еще не мог признать разум. Он возвращался не наверх, а вниз. В музыкальную комнату.
Охваченный ужасом, Джек развернулся кругом и стал карабкаться в противоположном направлении. И вновь произошло нечто чудовищное – он двигался по–прежнему вниз… туда, где корчились зловещие тени и блестела ловчая сеть паутины.
Он был в западне.
Согнувшись, Джек вглядывался в тягучую, неотвратимо влекущую тьму. И тут услышал посторонний звук; сзади, на верхней площадке, появилась Марша.
– Джек?.. – раздался голос жены.
– Не ходи сюда! – прорычал он, выворачивая шею, пока не увидел очерченный светом женский силуэт. – Держись от лестницы подальше!
– Но…
– Оставайся на месте, я сказал!
Схватившись за поручень, как утопающий за соломинку, Джек кое–как перевел дух и собрал расползающиеся мысли. Надо двигаться медленно, не поддаваясь соблазну вскочить повыше или отчаянно ринуться к ярко освещенному дверному проему, где виднелась фигурка жены.
– Скажи, что там? – резко спросила Марша.
– Не могу.
– Скажи немедленно, или я спускаюсь! – В голосе Марши звучала решимость.
– Послушай, – Джек сорвался на хрип, – я, кажется, не могу подняться.
– Ты ранен?
– Нет, цел пока. Но что–то случилось… Когда я хочу подняться… – он судорожно перевел дух, – оказывается, что я спускаюсь.
– Что же мне делать? И почему ты спиной ко мне? Повернись, пожалуйста!..
Смех Гамильтона напоминал больше похоронное карканье.
– Конечно, к тебе повернусь!
Держась за поручень, он осторожно повернул голову… и продолжал видеть только нижний конец лестницы.
– Джек, прошу тебя! – умоляла Марша. – Повернись, пожалуйста, посмотри на меня!
Гнев поднялся горячей волной… Невыразимая ярость полного бессилия. Подавив готовое вот–вот сорваться грязное ругательство, Джек съехал ниже еще на одну ступеньку.
– Проклятье! – выпалил он. – Проклятье!..
Из глубины дома послышалась трель дверного звонка.
– Кто–то пришел! – в страхе закричала Марша.
– Ну, иди впусти!
Джек тяжело вздохнул и поморщился, всем видом показывая: от судьбы не отвертишься. Получается так, что он малодушно капитулировал…
Несколько секунд Марша раздумывала, принимая решение. Затем, молниеносно развернувшись, исчезла. И только свет из прихожей отбрасывал на лестницу длинную тень. Его, Джека, собственную тень – дурную, искаженную…
– Боже праведный! – зазвучал где–то рядом резкий мужской голос. – Что ты делаешь там, Джек?
По–обезьяньи раскорячившись и выгнув до боли шею, Джек рассмотрел долговязую фигуру Билла Лоуза.
– Помоги мне, – тихо проговорил Гамильтон.
– Конечно!
Лоуз обернулся к Марше:
