Исповедь гипнотезера - Владимир Леви

Здесь что-то ухвачено. Вероятно, действительно есть мастера, умеющие извлекать из физиономического впечатления максимум сведений — Шерлоки Холмсы от психогностики. А с другой стороны, люди, наверное, различаются и по своей доступности такому непосредственному анализу. Может быть, искусный психогностик-физиономист — это тот, кто умеет верить себе. Именно умеет, то есть чему-то верит, а чему-то нет. В первое впечатление — потому, что вы не знаете именно данного человека, — должен вноситься максимум от всего опыта общения с людьми — некий концентрат знаний, предрассудков, интуитивной статистики проб и ошибок.

Как и вся наша память, как вся работа ума, этот сгусток лишь частично осознается.

Если опыт достаточно велик, а впечатлительность остра, то прогноз, возникающий в подсознании, может быть, действительно оказывается достовернее сведений, которые являет сознанию памеренное поведение. Но, возможно, и наоборот: чем меньше опыт, тем лучше. Маленький ребенок вбегает в комнату, полную незнакомых взрослых. К кому?.. Я всерьез верю, что его выбор может служить тестом на доброту. Ведь дитя — это почти голое подсознание. Или колоссальный опыт, или совсем ничего, tabula rasa…

Может быть, здесь срабатывают какие-то древние инстинктивные механизмы, которые природе пришлось вложить в нас для ориентировки в самом важном: жизнь или смерть…

У Шолохова: от человека — жуткого человека, античеловека, — когда он входил в конюшню, шарахались лошади. Люди не шарахались, а лошади шарахались. У Бунина в рассказе «Петлистые уши»: животный страх проститутки перед посетителем, хотя он ничего особенного не делал. Или у Пушкина в «Сказке о мертвой царевне»: собака лает на нищенку.

«Мы инстинктивно знаем ужасно много, — писал Лев Толстой, — а все наши сознательные знания так жалки и ничтожны в сравнении с мировой мудростью. И часто мы только в старости сознательно узнаем то, что бессознательно так хорошо знали в детстве»…

Человекоощущение — это некий психологический прогноз, эмоционально окрашенный. Но как редко мы можем (верно ведь?..) отдать себе отчет в том, на каких же «параметрах» он основывается… Чтение генотипа?.. Да, мы сразу замечаем лицо идиота с нарушениями в хромосомном наборе, иногда даже с единственным патологическим геном. О том, что с генами, неспециалист не знает, но зрительное впечатление четко говорит: патология, «типичное не то». Может быть, нечто подобное в более слабой степени происходит и в случаях, когда патологии нет, а просто что-то не то?.. (Или что-то то…).

Трудно представить себе, до какой степени тонко эмоциональное восприятие человеком человека и сколько в нем безотчетного.

В психологической лаборатории большому числу мужчин показывали две одинаковые фотографии одной и той же светлоглазой блондинки. Все испытуемые нашли девушку более привлекательной на одной из фотокарточек, но ни один не сумел вразумительно объяснить почему. «Здесь симпатичнее», и всё. Решительно никто не заметил, что на более симпатичной фотографии у блондинки слегка расширены зрачки. И только. Более прозрачной иллюстрации роли подсознательных восприятий в наших предпочтениях, пожалуй, не найти. Остается гадать, почему расширенные зрачки придают симпатичность. Зрачки расширяются, во-первых, от темноты, во-вторых, от сильных эмоций. Ну и конечно, от атропина, растительный источник которого имеет старинное название «белладонна». Красавица. Эффект известен, оказывается, испокон веков.

Мы сидели в кафе, в центре Москвы.

— Вон посмотри, за столом двое. По спинам вижу, что иностранцы.

Я взглянул: мужчина и женщина; лиц не видно; одежда ничем особенным не отличалась, но спины (или затылки?) были действительно иностранные, это я тоже сразу заметил. Мы убедились, что не ошиблись, хотя уяснить себе, в чем же именно состояло иноподданство спин, так и не смогли.»

Слово «личность» имеет корень «лицо», в этом глубокий смысл. Начав с физиономики, мы сразу очутились на сквозняке общений. Лицо — это и зеркало, и занавеска, и броня, и рентгеновский экран — у кого и для кого как..

У сильного психовизора может быть слишком слабый ум, чтобы понять открывшееся. Наша взаимная психогностика по большей части малоуспешна, но порой необъяснимо точна; и парадокс общения состоит в том, что мы знаем друг о друге и меньше и больше, чем полагаем.

ЭГО. Из записей к «Сквозняку»

Я понял, давно уже понял, что рассудочным разумом жизненное уравнение свое решить не сумею, слишком уж много в нем неизвестных и всяческих сложнозависи-мых переменных. Все шатко, все призрачно, дуновенно — и моя жизнь, и близких, и всечеловеческая… Призывать себя срочно мудреть и чего-то там достигать — глупость уже надоевшая, уже даже и не смешная. Не помудрею. «Жить как живется» — не могу тоже, не свинья ибо. Вот почему духовные мои омовения — все размышления, все медитации и молитвы к одному сводятся: к благодарности, простой благодарности Сущему. Нет, не пойму этот мир — уже понял это. Жизнь мне подарена, вернее, одолжена, у меня ее заберут обратно, — я сотворяю из нее, что умею, что получается; а получается не совсем хорошо, даже совсем, наверное, нехорошо, но не мне судить, я ведь по отношению к ЦЕЛОЙ ЖИЗНИ вполне слабоумен. Так что ж, неужели же не сказать спасибо?…

Когда-нибудь речь исчезнет, говорят фантасты. И станут люди общаться телепатическим или еще каким-нибудь пара-путем, и понимать друг друга мгновенно и совершенно.

Это когда-нибудь. А пока нагрузка слова в общении и мышлении столь велика, что мы в конце концов привыкаем думать, будто слово умеет и знает все. Забываем, что есть миры и миры, невместимые в слово. Музыка — только один из них.

Совсем рядом с речью, в тесной с ней спайке работают и иные средства общения, древние и неумирающие. Проще всего разглядеть их, обратившись к четвероногим.

Незадолго до первой мировой войны сенсационную известность приобрел сеттер Дон, состоявший на службе в своре германского императора. Пес этот умел говорить по-немецки. Лексика его, правда, была не слишком богата. Hunger (голод), Kuchen (пирог), ja (да), nein (нет), да свое собственное имя «Дон» — вот и все, что мог он произнести в ответ на задаваемые вопросы; кроме того, как уверяли, по собственной инициативе выкрикивал «ruhe» (тише! спокойно!), когда другие собаки лаяли слишком громко.

Это не кажется столь уж невероятным, если принять во внимание характерные особенности немецкого произношения; однако авторитетная ученая комиссия подчеркнула в своем отчете, что Дон не рычит и не выпаивает слова, но отчетливо произносит, и в подтверждение увековечила звуки собако-человеческой речи на фонографе (запись не сохранилась).

Тем же знаменит был кот русского литератора П. В. Быкова по имени Мамонт. Говорил этот кот, естественно, по-русски. На вопрос, хочется ли ему есть, он обыкновенно отвечал «да-да», а на вопрос, чего же именно он желает, произносил: «мя-я-а-са». В минуты душевной депрессии выговаривал: «бе-едный Ма-а-монт», — и, если ему отвечали в том же тоне, мог беседу поддерживать.

В наше время таких феноменов уже не встретишь, слишком придирчивы стали ученые комиссии. Зато в том, что с животными можно общаться как словами, так и без слов, ученые не сомневаются.

«Моя старая собака Тито, чья праправнучка живет сейчас в нашем доме, — пишет Лоренц в книге «Круг царя Соломона», — могла точно определять, кто из моих гостей действует мне на нервы и когда именно. Ничто не могло помешать ей наказать такого человека, и она неизменно проделывала это, мягко кусая его в ягодицу. Особой опасности всегда подвергались авторитетные пожилые джентльмены, которые в разговоре со мной занимали хорошо известную позицию: «Вы ведь слишком молоды». Не успевал гость произнести нравоучение, как его рука с тревогой хваталась за то место, которое Тито пунктуально использовала для вынесения своего приговора. Я никогда не мог понять, как это происходит, — собака лежала под столом и не видела ни лиц, ни жестов гостей, сидевших вокруг него. Как она узнавала, с кем именно я разговаривал и спорил?»

Как?… Еще много каналов. Дыхание — разве мало? Если есть психобиополя, то собаки, наверняка, чувствуют их и качественно, и количественно, определяют направленность. Но есть — и это уж точно — сигнализация знаковая, вполне натуральная, о которой собака знает лучше хозяина.

«Для передачи настроения совсем не обязательны такие грубые действия, как, скажем, зевота. Напротив, ее характерная черта — как раз в малозаметности сигналов: их очень трудно уловить даже опытному наблюдателю. Загадочный аппарат передачи и приема подобных сигналов чрезвычайно стар, он гораздо древнее самого человеческого рода и, несомненно, вырождается по мере того, как совершенствуется наш язык».