Исповедь соперницы - Симона Вилар

Я немедленно поспешил туда же и в одном из переходов едва не столкнулся с Маго.

— Я же просил, чтобы миледи не поддерживала никаких сношений с Гронвудом! — я набросился на пожилую матрону так, что она попятилась.

Однако Маго тут же приняла самый невозмутимый вид.

— А чего же вы хотели, святой отец? На дворе весна, потеплело, а моя деточка ходит в подбитых мехом платьях. Ее гардероб в Гронвуде, и Клара содержит его в надлежащем порядке. Как же миледи было не вызвать еевместе с необходимыми вещами?

Чисто женская тупость. Представляю, как графиня воспримет известие о том, что ее соперница обосновалась в Гронвуде!

Теперь спешить было некуда — леди Бэртрада наверняка уже успела обо всем расспросить Клару. Поэтому, не дойдя до покоев своей духовной дочери, я затаился в нише, скрытой тяжелой занавесью.

Худшее, как я и ожидал, уже произошло. Оттуда, где я стоял, через щель в занавеси и распахнутую дверь покоя можно было видеть леди Бэртраду, сидящую в кресле с подлокотниками в виде грифонов. Лицо ее было искажено гримасой адской злобы, а руки так впились в завитушки резьбы кресла, что костяшки пальцев побелели словно мрамор. Клара стояла перед графиней, и хотя я не видел лица девушки, голос ее звучал ровно и спокойно.

— …Так и есть, мадам, — продолжала говорить Клара. — Она живет в Гронвуде на правах датской жены, и милорд всем дал понять, что отныне это место ее, а сам он намерен оберегать и защищать ее честь и достоинство. И когда недавно в Гронвуд съехались несколько важных сеньоров, леди Гита Вейк встречала их как хозяйка замка.

Это было чересчур даже для меня. Ведь немногим больше трех недель прошло с той ночи, а эта блудница уже оправилась и ведет себя как ни в чем не бывало. Правду говорят — нет способа чувствительнее ответить на оскорбление, чем выказать полнейшее пренебрежение к оскорбителю.

— И она… — задыхалась Бэртрада, — она спит в моей постели… носит мои одежды…

— Нет, что вы, упаси Господь! Граф вполне в состоянии предоставить своей избраннице все новое и наилучшее. И госпожа Гита выглядит как благородная дама, не прибегая к вашим туалетам. Я постоянно слежу за ними и могу поклясться, что ни один из них не был востребован…

Только из-за ярости, оглушившей и ослепившей ее, леди Бэртрада не замечала в голосе этой вертихвостки явной издевки. А Клара все не унималась:

— Кроме того, в Гронвуде живет дочь графа и леди Гиты малышка Милдрэд. Сущий ангел! Замковая челядь просто без ума от нее. А вчера, когда гость графа сэр Гай Орнейльский, рыцарь-крестоносец, рассказывал в большом зале истории из жизни в Палестине, эта малютка — кто бы мог подумать! — неожиданно заявила, что когда вырастет, непременно отправится в крестовый поход. Вот смеху-то было!

Лицо леди Бэртрады пошло пятнами.

— И ты, девка, прислуживаешь новой госпоже?

— Нет, я бы так не сказала. У меня другие обязанности. Мне выпала честь следить за личными покоями маленькой Милдрэд — разве вы не знаете, что граф велел заново отделать и обставить для дочери ваши бывшие апартаменты?

Это было последним ударом. Гибким кошачьим движением графиня бросилась к бывшей фрейлине, словно намереваясь вцепиться ногтями в ее раскрасневшееся лицо. И тут эта блудливая девка, это ничтожество, ловко увернувшись, внезапно схватила графиню за запястья и отшвырнула от себя — да так, что леди Бэртрада оступилась и упала. Ее дамы подняли визг, а Клара, хоть и отступила к двери, выглядела самым невозмутимым образом.

— Поосторожнее, миледи. Я больше не ваша служанка. Отныне я обручена с сэром Пендой, сенешалем замка Гронвуд. Вскоре нас обвенчают, и я сама стану зваться леди.

— Значит, такова твоя благодарность за то, что я вытащила тебя из захолустной дыры? — оторопело вымолвила графиня.

— О, я честно расплатилась за это, прослужив вам за гроши столько лет и безропотно снося побои и оскорбления. И то, что я взялась доставить ваш гардероб, было моей последней услугой!

Деловито оправив сбившиеся длинные рукава, Клара покинула бывшую госпожу.

Я поспешил помочь фрейлинам поднять леди Бэртраду. Мое появление подействовало на нее, как удар хлыста. Она резко выпрямилась, глаза ее вспыхнули.

— Велите немедленно догнать ее… схватить… — торопливо заговорила она, и голос ее то и дело срывался. — Святой отец, пусть ее выпорют — да так, чтоб вся кожа долой! Чтоб визжала под розгами, шлюха!..

Ну уж нет! Не хватало мне неприятностей из-за какой-то бывшей фрейлины. Ведь если Клара и впрямь обручена с Пендой, было бы неосмотрительно обойтись с ней, как с простолюдинкой-саксонкой.

И я принялся убеждать леди Бэртраду, что наше положение не таково, чтобы привлекать к себе внимание Гронвуда. Мы поступим иначе. Положение графа и его наложницы более чем неустойчиво. Он фактически изгнал супругу, дочь короля, из ее собственного замка — это ли не повод, чтобы вызвать к жизни куда более ощутимую силу — гнев короля Генриха и Святой Церкви, ибо граф открыто живет во грехе, попирая права венчанной супруги.

Не стану утверждать, что графиня меня слышала — по ее искаженному ненавистью и отчаянием лицу текли медленные слезы. Но когда эти слезы иссякли, она неожиданно велела подготовить для нее эскорт и заявила, что сию минуту возвращается в Гронвуд.

Большую глупость трудно было и придумать. Однако я примирительно сказал, что готов предоставить столько людей, сколько пожелает графиня, при одном условии — она отправится куда угодно — в Норидж, Ярмут, Уолсингем, а хоть и прямиком в Лондон, — но только не в Гронвуд Кастл.

— Нет, — затрясла головой леди Бэртрада, да так, что ее пресловутые косы растрепались и выбились из-под сетки. — Я еду в Гронвуд!

Я рассердился.

— Что же, в добрый путь, госпожа. Но ни один из моих людей не станет вас сопровождать.

Зря я надеялся ее удержать. В ответ графиня прошипела, что ей достаточно и одного грума. Пусть едет — дороги нынче вновь стали безопасны. К тому же у меня не было ни малейшего сомнения, что завтра она снова окажется в аббатстве.

И я не ошибся. Подходила к концу вечерняя служба, когда служка шепнул мне на ухо, что госпожа графиня Бэртрада Норфолкская вновь вернулась в Бэри-Сент-Эдмундс.

Право, стоило полюбоваться, какой смирной и молчаливой стала эта неугомонная и гневливая гордячка. Когда я вошел в покой, она сидела за станком с натянутым на него вышиванием в безмолвном оцепенении. Ее руки свисали, словно чужие.

— Помогите мне, отче… — едва слышно произнесла графиня. — Я не знаю, как быть.

Советы — это по моей части. Я уже начал было прикидывать, куда и к кому первым делом ей надлежит обратиться с жалобой и требованием о восстановлении справедливости, но для начала следовало выяснить, что же, собственно, произошло в Гронвуде.