Марид Одран - Джордж Эффинджер

— Это прекрасная история, Нура, — позевывая, сказал я, — но, похоже, конца ей не будет, а я помню, что Бани Салим вскоре придется двинуться к следующему колодцу. И уж конечно ты не хочешь, чтобы верблюды и козы умерли от голода, пока ты будешь плести прекрасные бедуинские сказки. Нура вздохнула.

— Я быстро закончу, — сказала она.

Я понял, что она действительно любит рассказывать истории. Наверное, с моей стороны было нелюбезно прерывать ее, но мне показалось, что она пытается придать сказке особый смысл. Если она хотела изречь некую мудрую мысль, могла бы изложить ее так же полно в пятнадцати словах, как и в пяти тысячах.

Конечно, я понимал, что в этой истории под Салимом подразумевался я, а под злым имамом — доктор Абд ар-Раззак. Мне показалось, что я могу угадать и то, что случится дальше.

Значит, с Салимом случилась какая-то беда по вине злого имама, и ему пришлось позвать на помощь волка и ящерицу.

На самом деле, — сказала она, пытаясь опередить меня, — сначала с Салимом ничего дурного не случилось. Он сжег шкурку ящерицы, и, прежде чем последний завиток серого дыма исчез в небе, Абу Куруш появился перед ним.

«Чего ты желаешь?» — спросила ящерица. «Я хочу быть богатым, как царь», — сказал Салим.

«Это просто сделать. Поступай так, как я скажу тебе. Возьми корзину, в которой твой слуга приносит хлеб, и выстави ее сегодня ночью за городские ворота. Затем ты должен встать до рассвета и забрать ее».

Салим сделал так, как ему сказали, и оставил пустую корзину перед стенами царского дворца.

Когда он утром пришел за ней, она была полна золота.

— Так Салим попал в переделку? — спросил я.

Нура нетерпеливо махнула рукой:

— Подождите, подождите! Несколько дней Салим жил спокойно. Он ел лучшую в городе еду, купил себе новую одежду, наслаждался всеми радостями Аш-шама, которые дозволяет Аллах. Однако через некоторое время царь заметил, что исчезла часть его сокровищ. Он был оскорблен и разгневан и издал приказ: «Тот, кто отыщет грабителя, получит в жены прекрасную дочь царя и полцарства в придачу!»

Когда было объявлено о награде, многие мудрые и хитрые люди пришли посмотреть на царские кладовые. Все они были озадачены, и все без исключения говорили царю, что человек не мог бы проникнуть в сокровищницу и похитить оттуда золото. Наконец самый умный сказал, что в сокровищнице надо насыпать побольше сухих пальмовых листьев. Царь не стал пускаться в расспросы, а просто сделал так, как советовал умный человек. Затем умный человек поджег листья и вывел царя и его слуг из здания. Через несколько минут все увидели черную струйку дыма, выходящую из маленькой дырки в основании дворцовой стены. Умный человек подошел, внимательно рассмотрел землю в этом месте и увидел на ней маленькие следы. «Смотрите, ваше величество! — сказал он. — Вор — не человек, а ящерица!»

Но царь, который был человеком горячим, подумал, что умник обманывает его, и приказал увести его и обезглавить. Так пришел конец умному человеку.

— Это что — мораль специально для меня? — спросил я.

Нура улыбнулась:

— Нет, история еще не окончена. И умный человек тут вовсе ни при чем. Я даже не дала ему имени. Короче, весть обо всем этом разнеслась по городу Аш-шаму, пока не достигла слуха злого имама. Злой имам понял, что может получить руку царской дочери и полцарства, поскольку тоже слышал слова Абу Куруша. Он побежал в приемную царя и вскричал: «Этот вор — твой собственный имам, Салим!»

Царь усомнился в том, что это правда, но послал солдат к дому Салима, где они и нашли остальное золото. Они схватили Салима и в цепях увели в самое глубокое, самое грязное подземелье. Салим знал, кто мог его выдать, и проклял свою глупость, что не послушал предостережений и освободил злого имама.

Салим томился в своей мрачной камере один день и одну ночь, а затем вспомнил о словах волчицы. Он достал волчий ус и поджег его. В мгновение ока она появилась перед ним.

«Чего ты желаешь?» — спросила она.

«Я хочу, чтобы ты освободила меня из этой ужасной темницы, как я освободил тебя из колодца», — сказал Салим.

«Вечером ты будешь свободен», — сказала волчица, протиснулась под дверью камеры и исчезла.

Прошло много часов, и вот настал самый темный час ночи. Внезапно из комнат юного сына и наследника царя раздались вопли ужаса. Царь вбежал в комнату и увидел, что волчица держит своими острыми, длинными клыками ребенка за голову. Как только царь, его воины или советники пытались приблизиться, волчица громко и яростно рычала. Никто не мог помочь юному царевичу.

Весть разнеслась по дворцу. Тюремные стражники громко ее обсуждали, и Салим услышал их слова.

«Отведите меня к царю, — сказал он, — и я спасу царевича».

Стражники рассмеялись в ответ, говоря, что храбрейшие из них ничего не смогли сделать, так что может сделать этот простой проповедник? Наконец Салим уговорил стражей привести его к царю. Они поспешили к комнате ребенка. Как только Салим вошел, волчица начала вилять хвостом и повизгивать, словно собака, что радуется при виде хозяина.

«Волчица уйдет, не причинив царевичу вреда, — сказал Салим, — если дать ей сердце бывшего имама Аш-шама».

Царь приказал солдатам поторопиться, и те быстро побежали в город и разыскали злого имама. Они схватили его, притащили во дворец и отрубили ему голову. Затем разрубили ему грудь, вырвали сердце и положили его в золотую чашу. Салим поставил золотую чашу перед волчицей. Та лизнула ему руку, взяла в пасть сердце злого имама и убежала прочь из дворца. Царь был так рад, что простил Салима и дал ему в жены свою дочь!

Я немного подождал, чтобы удостовериться в том, что история, наконец, окончена.

— Значит, я должен вырвать сердце у доктора Садика Абд ар-Раззака? — спросил я.

— Да, и скормить его псам! — гневно сказала Нура.

— Даже если в городе уже давно ничего такого не делают? Во всяком случае с теологами. Не с Гитлером или Ксарди-ханом.

Нура озадаченно посмотрела на меня.

— А кто они такие? — спросила она. Я улыбнулся:

— Не бери в голову.

Она взяла пустую тарелку и чашку и вышла из шатра. Почти сразу же вошел Фридландер-Бей. Он сел на песок рядом со мной и стиснул мою руку.

— Как себя чувствуешь, дорогой мой? — спросил он.

Я был рад его видеть.

— На все воля Аллаха, о шейх, — сказал я.

Он кивнул.

— Лицо твое обгорело на солнце и обветрилось. А что стало с твоими руками и ногами после того, как ты меня нес! — Он покачал головой. — Я приходил к тебе каждый день, даже когда ты лежал без сознания. Я видел, как ты страдаешь.

Я испустил глубокий вздох:

— Это было необходимо, дедушка.

Он снова кивнул:

— Я пытаюсь выразить свою признательность. Всегда…

Я поднял свободную руку: — Пожалуйста, о шейх, не надо создавать неловкости нам обоим. Не благодарите меня. Я сделал то, что мог для спасения наших жизней. Любой сделал бы то же.

— И все же ты измотался сверх всякой меры, ты поставил под угрозу свой разум и свою жизнь ради меня. Я устроил тебе эти проклятые имплантаты, я сделал тебя моим оружием. А ты отплатил мне бесконечной отвагой. Мне стыдно.

Я закрыл глаза на несколько секунд. Если бы эта сцена продлилась еще немного, это стало бы так же невыносимо, как то путешествие по пустыне.

— Я не хочу больше об этом говорить, — сказал я. — У нас нет времени для эмоций. Единственная наша надежда выжить в этой заварухе и вернуться в город, чтобы вернуть себе положение, состоит в том, чтобы сосредоточиться на плане действий.

Папа почесал подбородок, на котором серая щетина уже превратилась в неровную бородку, и задумчиво пожевал губу. Он явно принял какое-то решение, поскольку с этой минуты снова стал прежним Фридландер-Беем, которого мы все в Будайине знали и боялись.

— Бани Салим нам бояться нечего, — сказал он.

— Хорошо, — отозвался я. — Но я не знаю, где они стоят.

— Они взяли на себя заботу о нас, пока мы не доберемся до Мугшина. С нами будут обращаться как с почетными гостями и выказывать всяческое уважение. Мы должны постараться не слишком злоупотреблять их гостеприимством, поскольку они будут отдавать нам свою еду, даже если будут из-за этого голодать. Я не хочу, чтобы такое случилось.

— Я тоже, о шейх.

— Я никогда раньше не слышал о Мугшине и думаю, что это всего лишь кучка хижин и шатров вокруг большого источника к югу отсюда. Мы ошиблись, думая, что сержант в Наджране приказал выбросить нас в середине Пустой четверти. Вертолет залетел гораздо дальше, чем мы думали, и нас выбросили в северо-восточной части Песков. — Я нахмурился. — Так бедуины называют эту огромную пустыню, — объяснил Папа. — Они никогда не слышали названия Руб-аль-Хали.

— Не все ли равно, где нас выбросили, — сказал я. — Если бы нас не подобрали Бани Салим, мы давным-давно бы умерли.