Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ричард повернул коня, к ним приближались люди. Из-за битвы, обещающей начаться в течение считанных часов, Эдвард сидел на боевом скакуне, а сопровождавшие его заботились об освобождении для животного пространства. Хотя сражения, обычно, велись пехотинцами, командиры до сих пор нуждались в лошадях повышенной выносливости и сообразительности. Это объяснялось моментами, когда животные требовались в преследовании, в перегруппировке строя, в смыкании рядов и, если в том оказывалась нужда, в отступлении. Дабы удовлетворить эти потребности, боевые кони разводились, вскармливались и дрессировались только для военных действий, чтобы обладать возможностью с легкостью вынести рыцаря в полном вооружении. А способность быстро и яростно реагировать для рыцарского друга на поле боя имела совсем не последнее значение в качестве еще одного, живого, оружия.
Френсису приходилось слышать истории о битвах, где люди умирали не от нанесенных мечом ран, а от столкновения с боевым конем рыцаря. Редко встречавшиеся с наездником, за исключением военных действий, эти скакуны требовали внимательного всадника и твердой руки. Какие-то мгновения назад жеребец Эдварда злобно и довольно неосторожно встряхнул своего седока, так что тот мог легко попасть в область его грубых пожелтевших зубов, лишь королевская зоркость помогла монарху избежать глупой травмы.
Сейчас Френсис крепко держал своего коня позади, наблюдая, как Ричард направил скакуна навстречу брату. Он увидел, друг указывает налево, в сторону покрытого деревьями пригорка, и подъехал ближе, чтобы услышать затем смех Эдварда и повернуться к Уиллу Гастингсу.
'Уилл, ты мой должник! Я поспорил с Уиллом на пятьдесят марок, что ты сразу посчитаешь этот склон опасным'.
'Меня хорошо выучил Ричард Невилл, прости его Господь', - ответил Ричард, почти отсутствующе, и Френсис увидел, что он смотрит за спину брата, на неровную и каменистую местность, простирающуюся между ними и рядами ланкастерцев.
Словно прочтя его мысли, Эдвард произнес: 'Завтра ты получишь задание, парень, возглавив передовой отряд, перейти этот участок и подняться навстречу Сомерсету. О том склоне можешь не тревожиться, я о нем уже позаботился'.
Затем король окинул взглядом сумеречное небо, в наступающей темноте окрашивающееся в зеленовато-голубые оттенки, и, наконец, сказал ожидаемую Френсисом фразу.
'Нам больше нечего тут искать. Лучшее, что можем сделать, вернуться в лагерь. Скоро рассветет. Всегда так'.
В ланкастерской палатке командования тускло горел огонь. Колыхались отступающие перед внезапно вспыхивающими свечами тени, мерцая на напряженных усталых лицах пятерых, находящихся внутри, склонившихся над раздвижным столом, заставленным ради их задумчивых бдений едой, к которой никто не думал даже прикоснуться. Разведчики давным-давно передали информацию о расположении, занятом противником. Бодрствующие знали, с Сомерсетом выпало драться младшему брату Йорка, Глостеру, знали, с Девоном встретится Уилл Гастингс, а сам Йорк лично поведет центральный полк против Джона Уэнлока и принца Эдуарда. Самое тяжелое испытание пришлось на долю Маргариты: она могла только ждать.
Сомерсет сделал из кружки глубокий глоток лучшей мальвазии аббата Стрейншема, потянувшись после за ломтем жареного каплуна, ибо накануне этой пятничной битвы все присутствующие получили разрешение на вкушение мяса. Он заставил себя пережевать его и проглотить, что оказалось не просто, герцог слишком нервничал для получения какого-либо удовольствия от еды и слишком сильно был ранен, чтобы чувствовать вкус пробуемой пищи.
Поставив кружку на стол, Сомерсет оглянулся на товарищей. На них на всех красовались шрамы, оставленные кошмарными ночными скачками к переправе через Северн, но никто не мучился сильнее Маргариты в течение этих бурных часов, полетевших после известия о преследовании их Йорком по пятам.
Ее лицо обгорело на солнце, ибо не существовало в мире вуали, способной выдержать пятнадцать часов борьбы с жарой и ветром. Головной убор давно упал, и темные волосы, пронизанные седеющими прядками, беспорядочно разметались по шее, нарушая границы превращающегося в мираж шиньона. Глаза, которые казались Сомерсету столь прекрасными, опухли и налились кровью, скрывшись в появившихся мешках от усталости, пыли и от, в конце концов, слез разочарования, хлынувших из-за отказа в допуске к переправе в Тьюксбери.
Находиться так близко, видеть паром, обещающий ее сыну безопасность... Сомерсет знал, именно в этом заключалась подлинная причина мук Маргариты, а не только в физических повреждениях тела, не привыкшего к подобному образу жизни. Королева без единой жалобы перенесла вынужденный переход, настаивая перед спутниками на ускоренном темпе. Когда ее фрейлины ослабевали, она приводила их в чувство пощечинами и угрозами бросить хрупких дам на милость Йорку. Герцог Бофор не сомневался, если бы Маргарите знала, что каждый ланкастерский солдат на выбранном ей пути упадет, она бы глазом не моргнула, помоги эти трупы доставить Эдуарда в Уэльс.
Уэльс. Для Сомерсета он значил появление подкрепления, отдых для армии, обретение военного преимущества, которое может оказаться решающим. Для Эдварда Йорка - представлял угрозу, настолько сильную, что он молился и действовал, как мог, лишь бы помешать неприятелю перейти через Северн, даже сумел преодолеть смертоносные тридцать пять миль пути. Но для Маргариты, Эдмунд Бофор точно знал, Уэльс символизировал спасение. Он сильно подозревал, что она решила объединить войска с Джаспером Тюдором только потому, что лишь так могла отложить встречу на поле битвы сына и Эдварда Йорка. Также Сомерсет думал, что, добравшись до Уэльса, королева начнет способствовать, изворачиваясь и ничего не стесняясь, сохранению намечавшейся битве статуса 'мерцающей на далеком горизонте', никак не ближе, чем 'скоро' и 'когда придет время'.
Какими бы не были намерения Маргариты по прибытии в Уэльс, сейчас они, несомненно, не играли никакой роли. Раньше они имели свой вес, но, на настоящий момент, полностью его потеряли. Но потеряли на самом берегу Северна! А с таким поворотом, Эдмунд Бофор прекрасно понимал, Маргарита
