Тревожные сны царской свиты - Олег Попцов

Одинокий, упрямый, мнительный, ранимый, внушаемый, предрасположенный к бунту и авторитаризму, сомневающийся и решительный, сентиментальный и жестокий, доверяющий своей интуиции больше, чем коллективному разуму советчиков, капризный и грубый. В житейских привязанностях и проявлениях очень русский. Это все о Ельцине. Под маской строгости, немногословности, насупленности, усталости, присутствующей на лице, как вечная печать, человек, предрасположенный к экстремальным ситуациям, в которых чувствует себя уверенней. Естествен вопрос: почему? Свойство натуры, характера, темперамента? Ельцина утомляет всякая длительность. Экстремальная ситуация требует решений быстрых и бесповоротных. Это фиксирование скорого результата. Практически упраздняется поле сомнений. На них попросту нет времени. Ему надоедает ожидать и взвешивать. Ельцин — всегда стихийное состояние. «Скоростихийное» в прошлые годы, «замедленностихийное» — в годы нынешние. В этом ключ к пониманию Ельцина, его поступков, настроений, капризов. Я хорошо понимал, что по своему внутреннему мироощущению я не вписываюсь в традиционное ельцинское восприятие. Нас было несколько таких неудобных для Ельцина людей, с которыми он считался, которых он терпел в силу их работоспособности и нужности. И в этом смысле он этих людей ценил. Но, как я понимаю, мысленно всегда хотел освободиться от них, отдалиться. Он не желал выбирать между нужностью и неудобностью. Как натура властная, Ельцин не переносит независимого поведения людей подчиненных. Можно как угодно трактовать эту тенденцию: как сугубо партийную, как монархическую, но она была присуща Ельцину.

Да, как знать, как знать. Поразительно, но разрабатывая концепцию государственного телевидения, которая, без сомнения, сыграла значительную роль как в существовании самой демократической власти, так и в выработке новых принципов, которые должны были якобы отличить ее от власти предыдущей, мы были потрясены быстротой, с каковой якобы наша власть становилась не нашей.

В газете «Коммерсантъ» за среду, 11 марта 1998 года, я прочел о себе и своих коллегах очередную легенду о некоем рае, в условиях которого мы якобы создавали Всероссийскую государственную телерадиокомпанию. И смешно, и грустно, и противоестественно. Вообще, о газетах разговор особый. Я еще коснусь этой темы достаточно подробно. Но вот что примечательно: по мере отдаления любых событий их оценки меняются, что естественно. Но неестественно и ущербно другое восприятие — раздражение по поводу успешности прошлого, желание опорочить его, как если бы это хоть в малой мере могло скрыть несостоятельность настоящего. Эта тенденция опасна в том смысле, что время проходит столь быстро и значимость прошлого всегда намного превосходит претензии настоящего. Исторически судьбу Всероссийской государственной телерадиокомпании можно разделить на три этапа: с момента основания в 90-м году до августа 91-го; с августа 91-го по октябрь 94-го; наконец, с 94-го по 96-й год.

Сегодня можно назвать и еще один этап. 96–99-й годы — с момента, когда я покинул этот пост и меня сменил сначала Эдуард Сагалаев, а его, в свою очередь, спустя неполный год, Николай Сванидзе, а его еще через год Михаил Швыдкой. Так вот, этот четвертый период можно назвать принципиально иным этапом в жизни Российского телевидения и радио. Следует сразу подчеркнуть, что между двумя последними командами большого различия нет. И та, и другая — представители одной идеологии: телевидение — это товар. И не просто товар, а наиболее динамичный вид современного бизнеса. И Сагалаев, и Лесин достаточно удачливые коммерсанты в сфере телебизнеса и рекламы, для них государственное телевидение — это громадное поле применения именно этих способностей.

Решать эту проблему на государственном телевидении сложнее, так как существует значительное тематическое поле, незаполнение которого или заполнение коммерческими программами не пройдет незамеченным и вызовет определенную негативную реакцию, которую власть употребит в свою пользу и проведет очередной кадровый сброс. У коммерческого телевидения не существует подобных разнополюсных эфемерностей. В этом смысле команда защищена и можно работать, не оглядываясь. Все усилия сконцентрированы в одном фокусе: прибыльность эфира. Люди такого склада работают не за зарплату, а за гарантии наращивания собственного капитала. Они будут обязательно искать возможность стать совладельцами пока еще государственного дела. И в этом смысле их поведение вполне логично. Нелепо задавать вопрос, плохо это или хорошо. Это закономерно хотя бы уже потому, что власть, совершающая кадровые перемены, в своем подавляющем большинстве последние пять лет сама придерживается этого принципа. И некий запоздалый бунт, предпринятый Анатолием Чубайсом и Борисом Немцовым, малоэффективен. Во-первых, уже все куплено. А во-вторых, бунт Чубайса это не бунт чиновника-бессеребреника (нет-нет, Чубайс не часть коррумпированной власти, просто он авторитарен по натуре и не пожелал эту власть с банкирами делить — вот причина бунта). Разумеется, коммерческое телевидение действует не в безвоздушном пространстве. И при очевидном сращивании капитала с политической властью жизнь СМИ, находящихся в собственности той или иной финансовой группировки, политизируется однополюсно и несколько усложняется. Но все равно, идея прибыльности берет верх и режим повседневной жизни команды опять выравнивается, так как главная цель остается неизменной.

В названной выше статье меня позабавила фраза, якобы сказанная Ельциным Попцову: «Возьмите все, что нужно!» Ах, если бы хотя бы день, хотя бы час пожить в таком все допускающем режиме. Сверхтрудно было всегда, просто у каждого времени свои трудности. Будем откровенны, Ельцин, как некой проблемой, телевидением никогда не занимался. Это было вполне логично. Я считал неправомерным и профессионально невозможным перекладывать на плечи президента наши повседневные заботы финансовой недостаточности, острейшей нехватки телевизионной техники, средств связи, помещений, транспорта — то есть всего, без чего телевидения и радио попросту нет. И тогда на вопрос: чем же мы располагали, ответ простой — авторитетом нашего дела, дела нового и сверхнеобходимого России.

Назначение руководителем «Останкино» Егора Яковлева буквально через несколько дней после путча я принял и с большой радостью, и с большой озабоченностью. Егор был третьим руководителем «Останкино», с которым нам придется работать. А времени прошло всего ничего, чуть больше года. Был Ненашев, был Кравченко, теперь вот Егор Яковлев. И если с двумя первыми Лысенко, как выходец из недр телевидения, чувствовал себя достаточно комфортно (хотя противостояние есть противостояние), то с этой минуты наступал мой час. Я работал с Егором Яковлевым, я был с ним дружен. Я с ним предметно конфликтовал, как профессионал. Его хозяйство по объему было несопоставимо с нашим — империя. У него под началом был многолюдный, отлаженный годами механизм. А нам надо было свой создавать с азов. И составить яковлевскому гиганту конкуренцию.