ДНЕВНИКИ 1973-1983 - Александр Шмеман

1 Из 4-й главы "Евгения Онегина" А.Пушкина.

488

ницын. Ходасевич где-то кого-то цитирует, кто в страшные годы военного большевизма писал: "стихам России не спасти, Россия их спасет едва ли" (Муни?)1. А стихи-то, пожалуй, имеют – в России, во всяком случае, – большую, чем проза, сотериологическую функцию – Ахматова, Мандельштам, Пастернак…

Четверг, 8 ноября 1979

Унижение Америки фанатиком Хомейни: захват американского посольства и шестьдесят заложников в Тегеране… Я переживаю это как позор белого человека , роющего могилу себе и всей нашей западной цивилизации. Европа молчит – боясь потерять персидскую нефть… А ведь, если отбросить всю современную, идиотскую риторику, – общее действие просто "цивилизованных" стран могло бы прекратить, и быстро, это кошмарное варварство. Но эти "цивилизованные" страны не столько не могут, сколько, прежде всего, не хотят . Они боятся, стоят на коленях и дрожат. И от всего этого тошнит… До чего мы дожили! Америка буквально бессильна защитить шестьдесят американских граждан… в Персии… А ошибки! Сначала безудержная поддержка шаха, потом "левые" восторги по поводу "исламской революции", и теперь – разбитое корыто…

"Спор о России". Этот спор есть, прежде всего, спор о Западе, об отношении России к Западу. С одной стороны, налицо – все более интенсивным становящийся припадок антизападничества . Мы хотим свободы, но не западной, хотим законности, но не западной, хотим "народоправства", но не западного… Все это старо, как мир, – поздние славянофилы, Данилевский, евразийцы, Бердяев и вот теперь – Солженицын. Между всеми этими "антизападниками" масса различий и даже – глубоких. Но одно их всех соединяет: убеждение в разложении , если не смерти, Запада, причем источником этого разложения считается как раз западное понимание свободы . Второе обвинение, предъявляемое Западу, – это его "левизна": с Запада пришел марксизм… Третье: нечувствие, непонимание русской драмы… Со всеми этими обвинениями можно спорить, но они, так сказать, реальны , то есть обращены на нечто существующее. С ними, опять-таки с оговорками, согласны многие и на Западе. И, в конце концов, нельзя оспаривать того, что Запад действительно переживает глубокий кризис. Гораздо сложнее обстоит дело с положительной программой этого течения: что оно хочет для России, как представляет себе этот, свободный от западного, свой, чисто русский идеал государственного устройства, общества и т.д. Здесь нет ни ясности, ни согласия, ни даже просто убедительного образа. Русская "авторитарная" идея – власти? Но в чем же она реально состоит? Не права, а обязанности? Народ как соборная личность. "Духовные запросы"… Что все это значит? Все это, в ту или иную меру, в довершение всего увенчивается ссылкой на "религиозное" и "христианское" вдохновение этого идеала. Но при этом ни у кого из этих идеологов "христианской" России не замечается никакого интереса к сущности христианства, кроме как пронизанности русского "национального быта" христианскими символами и обычаями. России нужно Православие – но, пожалуйста, не говорите нам об его содержании, нам не нужно богослов-

2 См .: В.Ходасевич "Некрополь". Очерк о Муни (Самуиле Викторовиче Киссине).

489

ских умствований… Вот "данные проблемы". В них ничего нового, и в этом, может быть, самое страшное.

Пятница, 9 ноября 1979

Нарастающая агония тегеранских заложников. Вчера почти все семичасовые новости – об этом. На Картере – лица нет… Манифестации по всей Америке. Но что можно сделать? И если бы этот Хомейни был попросту варваром – каким был, например, Иди Амин. Здесь – ужас, дьявольщина религиозного фанатизма… Урок всем сладким проповедникам сближения с Исламом. Будто вся история его не была историей резни – в буквальном смысле этого слова. А жизнь продолжается: лица заложников с завязанными глазами сменяются в телевизоре рекламами бюстгальтеров и апельсинового сока и вечером все стадионы в Америке будут полны.

Бостон. Суббота, 10 ноября 1979

В Бостоне для хиротонии еп. Марка Форсберга, избранного нашими албанцами. Вчера вечером очень торжественное, очень "подлинное" наречение…

Воскресенье, 11 ноября 1979

Хиротония еп. Марка, вчера, в Бостоне. Большая, чистая, беспримесная радость. В своей речи на банкете (в Anthony's Pier 4 – с океаном и чайками за огромными окнами) я перечислил эти "радости": радость опыта Церкви, проблеска "неба на земле", Пятидесятницы; радость за албанцев и с албанцами; радость о самом Марке; радость за нашу Церковь, за доказательство ее успеха: я сослался на посвящающих епископов: болгарин, румын, техасец, карпаторосс… А посвящали американского финна… Летели обратно с Томом и Губяком и радовались…

Продолжающаяся агония в Тегеране. Зато давно не виданная в Америке картина – молодые на улицах с американским флагом…

Понедельник, 12 ноября 1979

Девятый день тегеранской трагедии, и все тот же тупик. Опять фанатическая речь Хомейни, с осуждением Папы Римского заодно с Картером. Слушая, читая, все больше думаю, что благополучно эта история не кончится, что американцы и вообще Запад не понимают, что они имеют дело с другой, абсолютно другой, "логикой". Вот когда чувствуешь и сознаешь то, что от христианства в мире, пускай едва-едва теплящееся и все-таки живое. Это некий общий язык, которым должны пользоваться даже те, кто на деле не признает не только христианства, но и "ценностей", из него исходящих. Здесь же – стена , абсолютная убежденность в своей правоте. Даже большевики, и те должны держать некий "фасад". В Иране, под Хомейни, – никакого фасада, полная, ледяная искренность. Страшная, непонятная жажда мести , своего рода стра-

490

данье от чувства неотмщенности. Им духовно нужно повесить умирающего шаха. Пост, молитва и убийство принадлежат одной и той же реальности… А столь многие искренне верят на Западе, что все религии – одно и то же.

Сколько бы ни искажали христианство, оно никогда не перестанет обличать неправду, падшесть, античеловечность толпы, массы (и это значит -религиозного фанатизма, тоталитаризма, фашизма и т.д.) и даже нации как "соборной личности", как носительницы в самой себе высших, чем человек, ценностей. Фанатизм, однако, вписан в мусульманство, мусульманин не фанатик – плохой мусульманин. Обожествление нации вписано в ислам, и сколько бы Коран ни величал Аллаха "милостивым", "понимающим" – сам он полон осуждения и фанатизма… В "природной" религии этому противостоит восточный спиритуализм, другая форма расчеловечивания человека. Христианство – обличение всего этого, прежде всего, внутри самого христианства.

Вторник, 13 ноября 1979

Два длинных-длинных дня. Заседания, разговоры, письма, лекции. Продолжал сегодня "встречи" с новыми студентами. До чего же каждый – единственен, со своими реакциями, трудностями, соблазнами. И как каждому трудно, "по-человечески" просто невозможно услышать другого… Думая о тегеранской трагедии, вдруг пришло в сознание: люди не хотят мира, не хотят мириться, не хотят услышать "другого", поверить ему. Или уж тогда впадают в бессмысленное рабство. Том дал мне письмо от одной из монахинь с жалобами на других. Опять до смешного, до отчаяния – мелочно. Что петь или читать так – православно или нет? И Том хочет целого собрания – со мной и др. – для "уяснения". После такого дня тяжелая, близкая к унынию усталость. Желанье от всего этого "религиозного" копошенья уйти как можно дальше… Мне кажется, я почти убежден, что помочь тут невозможно, "разбираясь" во всем этом. Помочь можно только, если явить ужасающий уровень самих этих "враждований".

Четверг, 15 ноября 1979

Литургия вчера в старческом доме на Staten Island (храмовый праздник – свв. Косьмы и Дамиана). Что-то есть страшное в этом собрании стариков и старух в одном месте, в доме, в котором – из-за требований гигиены – все абсолютно безлично, чисто, сверкает каким-то мертвым блеском. На фоне этой чистоты – зрелище разлагающейся жизни . На Литургии присутствуют и приобщаются – митрополит Ириней, о. Прокопий Поварницын, о. Алексей Павлович и о. Иоанн Скотти – четыре, буквально, развалины… Так вот, если бы я встретился с каждым из этих людей – в прошлом мне, в той или иной мере, близких, частей моей жизни (о.Иоанн Скотти – в семинарии в 1951 году!) – в какой-то другой, житейской, жизнью согретой обстановке, то, я уверен, – не было бы этого ужасного впечатления. Впечатление не только смертной камеры, но именно какой-то дьявольской бессмыслицы этого сборища, приго-воренности каждого "насельника" не только к своему разложению и умиранию, но к тому еще, чтобы, как в зеркале, видеть это разложение кругом себя…