Из тьмы веков - Идрис Базоркин

— Какого барана? — удивился Калой.

— А он для тебя двух вырастил. Второго, говорит, завтра зарежу, когда к отцу люди придут. Ты можешь не беспокоиться, сын у тебя растет настоящий! — радостно говорила Гота.

— Да как же он там в темноте? — удивился Калой.

— Зажег бага. Видно, как днем.

Калой только покачал головой. В это время Орци и Мажит внесли мясо.

— Полей на руки, — бросил Мажит матери. И Калой с удивлением отметил, как похож на него сын.

Мальчик говорил мягко, но повелительно. «Откуда это? Ведь он меня почти не видел, — подумал Калой. — Сосал еще!» — вспомнил он и улыбнулся. А Мажит вытер руки, вернул матери полотенце и встал у двери. Женщины принялись готовить еду.

— Ну что, отдаст тебе Орци ягненка? — спросил Калой.

— А зачем? Он, конечно, отдаст, — не в силах сдержать радостной улыбки, отвечал Мажит, взглянув на дядю, — но ждать нам теперь уже некого!

— А если гость приедет? — спросил отец.

— Тогда любого зарежем, — ответил Мажит. — Для этого никто особо не выкармливает!

— О! — воскликнула Гота. — Из-за этих баранов мы не раз оставались голодными! Все из-под рук тянул для них!

— А зато мясо какое! — Мажит приподнял кусок баранины. — И курдюк с полпуда! А вы хотели отца сушеной говядиной встретить?

— Молодец! Так их! Мы им за это ничего, кроме кишок, не дадим!

— А кишки знаешь какие? Одно сало! Из них такой бъар[174] выйдет, что они с радостью откажутся от мяса! — воскликнул Мажит.

Мать украдкой поглядывала на мужа и сына. Глаза ее сияли от счастья.

— Ну, не оставлять же их в честь моего приезда голодными? Мажит застеснялся. Опустил голову.

— Нет, конечно, — сказал он, с любовью взглянув на всех. Тепло стало на душе у Калоя. В этом доме по-прежнему жила большая дружба. Он отдал сверток Веры Владимировны Мажиту и объяснил от кого.

В свертке оказалось домашнее печенье, немного конфет и заводной матрос. Раскачиваясь, матрос мог шагать на месте.

Научив мальчика обращаться с игрушкой, Калой рассказал домашним о встрече с Ильей Ивановичем и Верой.

Мажит передал матери печенье, не попробовав его, потому что есть одному было неприлично. Матроса он поставил на подоконник.

Отец заметил это: «А сын гораздо взрослее, чем я думал».

— Что, не нравится? — спросил он.

— Нравится. Хорошая кукла! — ответил Мажит, дав понять, что игрушки его уже не интересуют.

А Калою очень хотелось чем-нибудь по-настоящему порадовать первенца. Он попросил подать ему хурджины и достал из них браунинг в новенькой желтой кобуре. У Мажита вспыхнули глаза.

Отец вынул из кобуры пистолет, извлек из него обойму и подал мальчику.

— Ты видел такой?

— Да, — ответил сияющий Мажит.

— А взвести умеешь?

— Конечно. Воти научил меня. — И он взвел пистолет и щелкнул.

— Молодец, — похвалил Калой и подал ему обойму. — А ну, заряди и выстрели в пол…

Мажит вложил, в пистолет обойму, но взводить не стал. Помолчав, в явном замешательстве, он вздохнул.

— Боишься? — спросил Калой.

— Нет, — встрепенулся мальчик, — мне не хотелось бы стрелять… при Готе… да еще в комнате… — и, засмеявшись, добавил: — Да и патрона жаль! Другие можно достать, а таких купить негде… А стрелять я умею, ты не думай! Спроси у воти!

— Сними пояс! — строго приказал Калой.

Мажит взглянул на отца, не понимая его тона, но пояс вместе с кинжалом все же снял. Калой надел на его ремень кобуру и велел снова подпоясаться. Потом отдал пистолет.

— Вложи в кобуру и никогда без дела не вынимай! Носи тоже, когда в этом будет нужда. Твой.

Мажит растерянно посматривал на Калоя, на мать, не веря такому счастью. Потом рванулся и припал к отцу.

— Сходи к Иналуку и позови его к нам, — велел отец.

Орци шепнул что-то на ухо Мажиту. Мальчик кивнул головой, побежал, но вернулся и, приложив руку к пистолету, спросил:

— Снять?

— Нет, — сказал Калой.

И Мажит скрылся за дверью.

— Не рано ли такой подарок? — покачала головой Дали.

— Он понимает оружие не хуже взрослого. Ему можно доверить, — не без гордости сказал отец. — Горец! Пусть привыкает к оружию. Мало ли что!..

В комнате стало жарко. Открыли дверь. Калой снял бешмет и прилег на нары. Дали подбросила ему под бок подушки.

Он рассказывал про войну, про Петроград, про обман генералов… Орци сидел у него в ногах. Женщины продолжали готовить и слушали, не пропуская ни слова. Сколько нового, невиданного было в том, что он говорил!

Калой почувствовал голод.

Он замолчал, повел носом, улыбнулся:

— Давно не слышал такого!.. Вы бы еще калмыцкого чаю сварили, так я, наверное, в один вечер забыл бы все тяготы войны!

— Это нетрудно, — засмеялась Гота. — Чего-чего, а травы да молока в горах хватает.

Со двора донеслось металлическое позвякивание. Вот звук этот зачастил по лестнице. Калой повернулся к двери.

На пороге стоял человек. Ушанка, шинель нараспашку. Деревянная нога. Лицо, искривленное не то улыбкой, не то гримасой как улыбка…

— Входи! — сказал Калой пришельцу и потянулся за бешметом. Тот загремел ногой, кинулся к нему, как ребенок, и затрясся в беззвучном рыдании.

— Кто же ты? Я не узнаю… — смущенно спросил Калой.

— Думал… думал и тебя уже не увижу…

— Виты! — воскликнул Калой, узнав наконец его по голосу. — Что же это с тобой?..

Они снова обнялись. Женщины, отвернувшись, закрыли лица платками.

— Да… Вот посмотри… вот и все!.. Рассказывать долго. А слово одно — Сибирь…

Виты сел. Замолчал. Потупился и больше не поднимал глаз. Потом достал кисет, дрожащими, корявыми пальцами скрутил цигарку…

Калой глядел на друга и не видел его. Перед ним встало иное время: далекое, серое небо… Исхлестанная взрывами, истоптанная копытами мокрая земля… Бесчисленные упряжки обезумевших от натуги скачущих лошадей… по ступицы в грязи колеса орудия… Разбросанные по полю, всеми покинутые мертвецы… Вот один из них взмахнул рукой. Конь шарахнулся в сторону. Калой спрыгнул. Солдат лежал вмятый в землю. Живой была в нем только эта рука… Через грудь его проходил глубокий след гаубицы…

Калой вздохнул, посмотрел на Виты, и ему показалось, что он видит на нем этот тяжелый след железного колеса… «Раздавили, раздавили человека…»

Утро наступило тихое, без ветра, без солнца. Туманы немного поднялись, повисли над горами и так и остались, чтобы ночью снова опуститься на землю.

Калой спал. В башне и даже во дворе стояла тишина.

Весть о возвращении полка и Калоя разнеслась по всему аулу и побежала в другие.

Орци, Иналук, Виты встречали людей у ворот, благодарили за пожелание добра и приглашали после полудня на угощение.

— Пусть спит! — понимающе говорили старики. — Нигде не спится так спокойно, как в родной башне. Пусть спит!..

И Калой спал долго, крепко. Несколько раз Дали входила к нему, тихонько присаживалась на постель. Он спросонок приоткрывал глаза и, узнав, что это она, улыбнувшись, засыпал снова.

Вот и теперь он взял ее за руку и опять закрыл глаза. А она так и осталась сидеть, боясь пошевельнуться.

Немного погодя, вошла Гота. Она тихо приблизилась к Дали, обняла ее. И в это время Дали ощутила на своей щеке легкий толчок чьей-то жизни, бившейся под сердцем у Готы. Они понимающе улыбнулись друг другу, и Гота прошептала:

— Будет и у вас! Обязательно будет!

Калой проснулся поздно. Когда он вышел в общую комнату, Мажит, сидевший под дверями, вскочил. Он не отходил от отца, предупреждал все его желания, поливал, когда тот умывался, подавал одежду, прислуживал во время еды.

Когда мальчик зачем-то вышел, Дали сказала:

— Он очень серьезный. Но теперь, кажется, и вовсе решил стать взрослым.

За день в горы приехало много всадников полка — эгиаульцы, гойтемировцы, цоринцы.

А к Калою, как к самому старшему из них, гости шли группами я в одиночку. Их заводили в башню, кормили. Они желали роду-племени Турса и Гарака благополучия, полной чаши и выходили во двор, чтобы посидеть, послушать Калоя. Освободившись от домашних забот, сюда собрались и женщины аула.

К вечеру похолодало. Орци велел Мажиту с подростками разложить посреди двора костер. Вскоре высокое пламя озарило людей, строения, башню. Горцы сидели и стояли вокруг огня, слушая Калоя.

Они уже немало знали о войне, о непоправимом горе, которое она несет. Но им почти ничего не было известно о том, что делалось в Петрограде и каких перемен в жизни можно было ожидать.

Калой сидел на чурбачке, спиной к воротам, так, что весь народ был перед ним. Хозяину не полагалось садиться между башней и своими гостями. Орци, Мажит стояли позади него. Женщины ютились на веранде и на ступеньках.

Калой рассказывал все так, как было, не упуская подробностей. Голос его звучал ровно, как будто он читал. И людям казалось, что они сами видят все, о чем он говорит. Стояла тишина, и лишь изредка кто-нибудь вздыхал или острым словом выражал свои чувства.