Темная материя - Питер Страуб

Спенсер Мэллон сидел, наклонившись вперед и уставившись на свои ноги, ходившие в воздухе взад-вперед, как поршни… Он провел ладонью по лицу, затем по прекрасным волосам.

— Итак, — сказал он. — Обстановка накаляется. Мередит составила карту, и карта говорит нам, что до оптимального срока, времени и дня, осталось всего двое суток. Семь двадцать вечера, воскресенье, шестнадцатое октября. Еще не стемнеет, однако лишних глаз там уже не будет.

— Где «там»? — спросил Ботик. — Вы нашли место?

— Луг агрономического факультета университета, в дальнем конце Глассхаус-роуд. Хорошее место, лучше не придумаешь. Я хочу, чтобы завтра днем мы пошли туда на репетицию.

— Репетицию?

— Хочу, чтобы всем все стало предельно ясно. Кое-кто из вас, олухов, даже слушать не умеет.

— Вот вы сказали «карту», — сказал Ботик. — Это что-то вроде навигационной карты?

— Астрологическая карта, — ответил Мэллон. — Специально для нашей группы. Время и дата рождения — когда мы собрались впервые в «Ла Белла Капри».

— Мередит составила гороскоп? — спросила Минога. — Для всех нас?

— Она опытный астролог.

Мэллон широко улыбнулся ученикам. Говарду показалось, что безрассудство этого человека упало до более терпимого уровня.

— Мне все еще немного не по себе, когда я думаю, стоит ли доверяться таким вещам, но Мередит абсолютно уверена в своих расчетах, так что теперь наш временной ориентир — семь двадцать через две ночи, считая от сегодняшней. Все согласны назначить репетицию в четыре?

Все кивнули. Только Говард как будто почувствовал, что Мэллона все равно тревожит астрология.

— А Мередит придет на репетицию? — спросил Говард.

— А куда она денется, — ответил Мэллон.

Все рассмеялись.

Мэллон сказал:

— Хочу, чтобы завтра вы приняли участие в совместном проекте. Кстати, завтра все может пойти не по намеченному.

— В смысле? — спросил за всех Ботик.

Мэллон пожал плечами:

— Ну а с другой стороны, эти затеи обычно ни к чему не приводят. Может и такое случиться.

— А вы часто это делали?

Беспокойство Мэллона сменилось неловкостью.

— А ради чего я живу? Но сейчас, понимаете, сейчас чувствую, что близок как никогда.

— Почему вы так решили? — спросил Ботик.

Ему робко вторил Говард Блай.

— Я могу читать знаки, а знаки повсюду вокруг нас.

— Что за знаки-то? — спросил Ботик.

— Глаза надо держать открытыми. Чтобы видеть маленькие несоответствия.

Старый Говард, перебравшийся на стул в комнате отдыха, вздрогнул от удивления: он понял, что, если Ботик и Кроха когда-нибудь встретятся, они ни за что, ни под каким видом не будут говорить о случившемся на лугу, потому что не смогут прийти к единому мнению об этом. Ему почти захотелось, чтобы кто-то из них или, может, Ботик и Кроха вместе, как в прежние времена, приехали в Мэдисон навестить его. Даже спустя десятилетия, показавшиеся одним мгновением, он придумает, как с ними поговорить.

— Я хотел вам кое о чем рассказать. О том, что должен был понять давным-давно.

Мэллон резко закрыл рот, опустил взгляд на свои болтающиеся ноги, потом по очереди внимательно посмотрел на каждого ученика.

В животе у Говарда все сжалось, и, хотя он этого не знал, сжалось и у Миноги.

«Нет, нет, нет», — подумал Говард.

— Когда церемония завершится, мне придется уехать. Вне зависимости от результатов. И помните, все может обернуться полным провалом. Может произойти… Ладно, ерунда.

— Ну, а если произойдет… — сказал Кроха.

— Тогда я вынужден буду убраться из города!

Мэллон засмеялся своим особенным смехом: негромко, грустно и очаровательно самодовольно. Двум юным ученикам этот смех показался следствием неловкости. Он словно гляделся в потаенное зеркало.

— Дело в том, — продолжил Мэллон, — что никаких инструкций и руководств к тому, что мы хотим сделать, не существует.

Он попытался ухмыльнуться, но его лицо лишь болезненно скривилось.

— Но вы ведь знаете, что все принадлежит всем? И пока мы заботимся друг о друге, с нами не должно произойти ничего плохого.

Ну да, только с каждым словом все хуже и хуже, подумал Говард. Оглядевшись, он заметил, что кроме него тяжело лишь Миноге. Двое других ловили каждое слово Мэллона — как всегда.

— Все принадлежит всем, — повторил Кроха.

«А на самом деле что это означает?» — спросил себя Говард.

Спенсер Мэллон глядел прямо на Миногу, и она изо всех сил старалась не выдать смущения.

«О мой Спенсер, мой дорогой, мой обожаемый, не будь таким, будь самим собой».

— Как-то раз в Катманду, — сказал Мэллон, — я слушал изумительную женщину, она пела необычным бархатным голосом песню под названием «Жаворонок».

Вот эта, именно эта тема была самой тяжелой для старого Говарда, он, черт побери, едва не рухнул на колени.

Мэллон не сводил глаз с Миноги.

— Мы были в клевом маленьком баре с крохотной сценой для музыкантов. То, что она вытворяла своим голосом… я не выдержал и разрыдался. И сама песня была такая красивая… Когда выступление закончилось, я подошел поговорить с ней, и вскоре она отправилась со мной — ко мне домой. Я занимался любовью с этой женщиной до восхода солнца.

— Рада за вас… — проговорила Минога, удивив Говарда показной холодностью.

Мэллон выпрямил спину и приложил руку к сердцу:

— Минога, ты — мой жаворонок. Ты поднимешься ввысь, ты уплывешь к небесной синеве, заливаясь долгой, нескончаемой песней, которая очарует любого, кто услышит ее.

Минога ответила:

— Не говорите так со мной.

Минога, оказывается, может плакать — кто бы мог подумать?..

Днем раньше, припомнил Гути Блай, он завалился в «Тик-так» в компании со своим милым другом, обожаемой Миногой. Однако, очутившись на месте постоянных студенческих тусовок, они не увидели в зеркальных стенах отражения красивых волос и лица Мередит Брайт. Не было ее ни в кабинках, ни у барной стойки. Ребята решили, что Мередит, в конце концов, может подтянуться в любой момент, и заняли два места в конце стойки, у окна.

Они заказали две вишневые колы — единственное, что было по карману. Тощий парень с жидкими баками на щеках и редкими желтовато-коричневыми волосками на подбородке вывернулся из третьей кабинки и шлепнулся на стул рядом с Говардом. Покопавшись в памяти, они определили это существо как студента колледжа, приходившего на собрания в «Ла Белла Капри» и на Горэм-стрит.

— Старичок, — начал парень заговорщическим тоном, приобняв Говарда за плечи. — Не знаю, зачем я это делаю, потому что, похоже, благодарности мне не светит, но я все-таки скажу: ты поосторожнее со своим дружком Мэллоном.