Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Кушнир Александр Исаакович

«Первое письмо от Курёхина пришло ко мне в декабре 1979 года, — вспоминает Фейгин. — К моему невероятному удивлению, оно было написано прямым текстом, без конспирации. Он даже называл меня Алексеем — не Лео, не дорогим другом, а Алексеем — тем самым Алексеем, который ведет музыкальные передачи «Би-Би-Си»... Письма Курёхина отличались широчайшей музыкальной эрудицией и неподдельной искренностью. Чувствовалось, что этот человек живет музыкой и кроме этого его ничего не интересует».

Между Курёхиным и Фейгиным завязалась оживленная переписка, которая привела их к решению выпустить альбом фортепианных композиций Сергея. Но для этого надо было решить несколько технических вопросов — в частности, проблему коммуникации. Поскольку все каналы связи между Англией и СССР были нестабильными, часть информации приходила к Сергею по звериным тропам. В частности, через Смоленск, где в активной переписке с Лео состоял курёхинский приятель Александр Петроченков.

Схема действий была простой и наглой. Курёхин отсылал в Смоленск безобидную открытку — например, с изображением памятника Ленину на фойе Смольного. Претензий к форме у фискальных органов быть не могло, внешний стиль был выдержан политически безупречно. С содержанием всё было сложнее.

Со свойственной ему дерзостью Курёхин решил, что КГБ сконцентрирует внимание на письмах и бандеролях, справедливо полагая, что никто не будет передавать секретную информацию на почтовой открытке. Ну разве что безумный человек.

Войдя в раж, Курёхин писал открытым текстом: «Саша, здравствуй! Очень рад был получить от тебя весточку. Я тоже получил недавно письмо от АЛ и жду пленку. Напиши ему, что, как только я ее получу, сразу же приступлю к записи. Надеюсь, она получится интересной. Напиши обо всем поподробнее... Действует ли еще твой канал?»

Дипломатический канал Петроченкова, связанный с его знакомыми в посольствах Франции и Германии, работал как часы. Были и другие каналы для передачи музыкальной информации — например, через джазового журналиста Александра Кана, который приятельствовал с представителями еще нескольких консульств и посольств.

Спустя несколько месяцев Курёхин передал Фейгину десяток фортепианных пьес, записанных у Свешникова. Катушки пересекали государственную границу как в настоящем детективе. Знакомые девушки засовывали коробку с магнитофонной пленкой в джинсы, а сверху надевали рубашку, жилетку и дубленку. Когда катушка с вожделенной записью достигла рук Фейгина, он обнаружил, что вся поверхность картона покрыта пятнами от пота. Другим способом провезти пленки из СССР в то время не представлялось возможным.

В процессе переписки Лео с удивлением осознал, что музыка на альбоме интересовала Курёхина далеко не в первую очередь. Форма и внешняя подача были для него важнее содержания. Уже тогда Сергея больше беспокоили концепция альбома, его идеология и общественный резонанс. В голове у Курёхина четко выстроилась драматургия. По совету Ефима Барбана название композиций Сергей подобрал максимально провокативно — с аллюзией на произведения опального Солженицына. Саму пластинку Курёхин решил назвать The Ways Of Freedom, а заголовки музыкальных тем свидетельствовали о бескомпромиссности их автора: «Архипелаг», «Стена», «Нет выхода», «Внутренний страх», «Другой путь».

«Честно говоря, я довольно смутно помню музыку, — признавался Курёхин в письмах Фейгину. — Тем не менее я придумал названия... Желательно, чтобы названия композиций были в предложенном мной порядке. Для меня это имеет концептуальное значение. Порядок музыкальных частей вы можете менять по собственному усмотрению, без согласования со мной».

Концепция пластинки привела Фейгина в состояние паники. Бывший житель Ленинграда, имевший опыт столкновений с КГБ, прекрасно понимал, что Сергей, пусть и на художественном уровне, бросает вызов советской системе. При всем желании такую пластинку сложно было назвать идеологически нейтральной.

«Мне было страшно подумать, что станет с Сергеем, если я действительно выпущу «Пути свободы» с названиями композиций, среди которых прослеживается явный намек на «Архипелаг ГУЛАГ», — вспоминает Фейгин. — Я тут же отправил письмо Курёхину с просьбой одуматься, но очень быстро получил ответ, что он не хочет ничего менять и всю ответственность берет на себя».

Когда в августе 1981 года Курёхин давал письменное интервью Петроченкову, он выразил пожелание: «Я хочу, чтобы на пластинке не было никакого материала. Только названия композиций и технические данные. Это интервью и статью Фейгин может поместить, где ему захочется. В любом журнале, только не на конверте».

Спорить было бесполезно, и в конце 1981 года виниловый диск The Ways Of Freedom наконец увидел свет. На обложке красовалась фотография самого композитора, а на обратной стороне было опубликовано заявление от издателей: «Сергей Курёхин не несет никакой ответственности за публикацию этих записей». Это был не бессмысленный стеб в духе дадаистов — Фейгин попытался обезопасить Сергея от давления властей. И, как показали дальнейшие события, в значительной степени это сделать удалось.

Спустя некоторое время сигнальные экземпляры диска были переданы в Ленинград. Это своеобразный гонорар — и автор, и издатель действовали без малейшей оглядки на коммерческую составляющую...

С момента начала их переписки прошло ровно два года. Сергей еще не догадывался, что на его дебютный альбом выйдет куча рецензий в западных изданиях, начиная от New York Times и Daily Telegraph и заканчивая авторитетным джазовым журналом DownBeat.

«Полученный из самиздатовских источников, этот диск представляет молодого русского пианиста, чьи свободные импровизации проходят параллельно импровизациям Ховарда Райли, — писал джазовый обозреватель Times Ричард Уильямс. — Технически ошеломляющие, быстрые в развитии идеи — но с зияющей дырой там, где должно быть сердце. Тем не менее очень интересно, что такая музыка исходит из Ленинграда».

Несмотря на экзотический характер пластинки, несколько западных критиков отнеслись к альбому настороженно. Они считали, что звук на двух-трех треках в The Ways Of Freedom искусственно ускорен, и называли подобную технику записи «шарлатанством».

«Некоторые обстоятельства вокруг этого альбома ставят меня в тупик, а музыка кажется еще более загадочной, — считал Джон Сазерлэнд из джазового журнала Coda. — Мое первое прослушивание вызывает в памяти следующие сравнения: Сесил Тейлор, игра Джона Кейджа, «Микрокосмос» Белы Бартока, «Макрокосмос» Джорджа Крама, «Мантра» Штокхаузена и Маурисио Кагель. Во время захватывающего путешествия в страну фортепианной музыки Курёхин отчетливо демонстрирует разницу между музыкальной теорией и практикой. Технически Сергей демонстрирует выкристализованную ловкость рук... Его работа с инструментом как структурное дополнение музыки создает ощущение, что его рояль буквально сошел сума. Как жаль, что эффект ускорения появился после последующей обработки записи».

Когда Курёхина спрашивали про пресловутый «постпродакшн», он отшучивался, что «журналисты, как всегда, ничего не понимают». Поэтому сегодня сложно сказать, как на самом деле развивались события. Доподлинно известно, что около года Сергей ждал от Лео вожделенную пленку для записи. И кто тогда мог предположить, что «стесненный в средствах» Фейгин вынужден был стащить со студии «Би-Би-Си» пленку Racal Zonal, предназначенную исключительно для записи речи! Позднее друзья Курёхина объясняли бешеную скорость фортепианных пассажей техническими особенностями английской пленки. С этим можно согласиться, если бы не одна любопытная деталь. Звукорежиссер Сергей Свешников в беседах со мной признался, что The Ways Of Freedom писался... на обыкновенную шосткинскую катушку «Свема».

«Про английскую пленку я точно ничего не знаю, — рассказывал мне в 2010 году Свешников, который после тридцати лет молчания все-таки согласился дать интервью. — Мы с Сергеем ходили в магазин, покупали «Свему» и на нее фиксировали курёхинские импровизации».