Сердце из пшеницы и ромашек (СИ) - Котенко Елена

Виктор перевел дыхание и заговорил шепотом. Лика почувствовала, как его пальцы коснулись ее.

— Он целовал ее, представляя, что дева ему отвечает, вел речи с ней, одаривал жемчугами, дорогими тканями, милыми безделушками. Он боялся прикоснуться к ее коже — мнилось, что на камне могли остаться синяки. Воспылал он к ней жгучей любовью.

Лика судорожно вздохнула, наблюдая, как пальцы Виктора поползли вверх по ее руке маленькими шажками.

— Наступил праздник Венеры на Кипре. Пигмалион, ослепленный любовью, робко попросил богов дать ему жену, похожую на деву из кости. Но проницательна была богиня и сотворила чудо. Вернулся Пигмалион домой и обнаружил, что кость под его пальцами мягка, точно мед, а желанные губы пышут жаром. Открыла дева очи и воззрилась на любимого.

Кожа Лики покрылась мурашками. Пальцы Виктора добрались до ее плеча и невесомо проскользили по ключице к груди. Котикова боялась шевельнуться.

— И была богиня Венера гостьей на устроенной ею свадьбе…

Аня тихо сопела между ними. Глаза Виктора блестели во тьме над ее головой. Лике было страшно дышать. Пальцы Васнецова кружили на ее ключице, словно не решаясь куда скользнуть: вверх к шее или вниз… Лика чувствовала, что у нее загорелись щеки, и не хотела абсолютно ничего решать. Вдруг Аня перевернулась на бок, разорвав их зрительный контакт. Лика решила, что, чтобы не произошло, это не должно случиться рядом с сестрой — поэтому тихо встала и, не глядя, вышла из комнаты.

Сердце бешено колотилось у нее в груди, а кожа плавилась, будто у той статуи из мифа Виктора. Сейчас, в темноте и одиночестве, ей вдруг захотелось чего-то такого же страстного. Что осталось бы только между ней и Виктором. И даже не чего-то запретного… просто особенного. Нежного. Любящего. Нового. Тайного. Хотелось, чтобы Виктор не только ТАК на нее смотрел, но и ТАК касался.

За спиной тихо скрипнула двери Аниной комнаты, раздались быстрые шаги и буквально огненные руки стиснули ее в объятия, что Лика едва не завизжала. Но руки остановились.

— Можно? — шепнул хрипло Виктор в ее ухо.

— Да…

Его горячие губы впились в ее нежную кожу, желая испить меду, подобно Пигмалиону, а руки переместились, обжигая открытую кожу между шортами и майкой. Лика вжалась в него спиной, надеясь, что он стиснет её ещё сильнее, что окутает нежностью и страстью, которая вытеснит из нее весь страх. Что защитит её от всего — в том числе и от собственных кошмаров. Виктор вздрогнул и прижал ее сильнее к себе, коснулся губами уха и шеи. Он словно рисовал на ее коже рисунок, который бил Лику электричеством. Она выгнулась и впилась пальцами в его бедра. Воздух шумно вырывался из ее груди, подпитывая смелость Виктора. И тогда, осуществив свои и ее мечты, он положил руку прямо на ее грудь, не защищенную ничем, кроме майки.

Лике показалось, что Афродита услышала и эти беззвучные просьбы, оживила их обоих одним электрическим разрядом. Васнецов еще пару раз сжал ее и пугливо убрал руку. Лика откинула голову на его плечо и замерла. Над ухом раздавалось тяжелое дыхание.

— Ты в порядке? — прошептал он. — Я… я не зашел слишком далеко?

— Нет… нет.

Лика обернулась и крепко стиснула его за шею, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы. Ей было необходимо увидеть его лицо, слабо освещенное фонарем из окна, ласковые любящие глаза с расширенными зрачками.

— Я так боюсь, Вик, — всхлипнула она. — Я так боюсь все снова потерять. Тебя потерять. Я так устала. Почему все не могло быть по-другому?

— Я буду рядом.

— Всегда?

— Да. И я тебе помогу. И тебе нечего бояться. И я клянусь, я сделаю все, чтобы ты никогда больше не плакала, — в его голосе звучала уверенность, которую Лика раньше никогда не слышала.

Его голос, его спокойные движения напоминали ей Полину Игоревну, с одним исключением — он обещал быть с ней всегда. А не только на время терапии.

— Расскажи мне, что случилось, и я тебе помогу, — попросил он. Лика почувствовала, как он провел ладонью по ее волосам. — Если ты хочешь, я буду твоим душевным доктором.

— Я не хочу, чтобы ты был моим доктором, — прошептала она. — Будь моим лекарством.

Виктор чмокнул ее в большие печальные глаза.

— Тогда советую принимать меня утром и вечером после еды в дозе десяти объятий, пяти поцелуев и часа разговоров не меньше месяца. Предписания понятны?

— Да, — рассмеялась сквозь слезы Лика.

— Тебе рассказать сказку на ночь?

— Нет. Просто полежи со мной.

— Твой отец велел на диване меня положить.

— Мы ему не расскажем. Ни о чем.

— Да ты та еще преступница, — он пощекотал ее за бочка.

Они сходили повторно умылись — хотя, по-хорошему, нужно было купаться целиком — и улеглись в кровать Лики под розовым одеялом с белыми пушистыми ромашками.

— С тобой приятнее засыпать, чем с плюшевым медведем, — прошептала Котикова.

— Сочту за комплимент, малинка, — беззвучно рассмеялся он.

На утро приехал Дмитрий Сергеевич и застал дочерей в кроватях, а Виктора, бравого защитника, — на диване, спящего без одеяла с обнимку с подушкой. Котиков сжалился и накрыл его махрушкой, на которой плясали крылатые пони.

Глава 7

Через четыре дня после ночёвки Виктора, в двадцатых числах июля, Полина Игоревна назначила Лике сеанс. Котикова решила осуществить все свои обещания и взять Дашу с Виктором в город. Однако Виктор отказался, сославшись на сдачу финальных экзаменов третьей четверти, хотя Лика понимала, что он скорее надеялся на свидание, нежели на дружескую прогулку. Даша же с удовольствием согласилась. Они договорились встретиться во вторник в девять.

С самого утра Лика гонялась за Аней, воодушевленной поездкой в город. Она хотела и на аттракционы, и мороженое, и в трогательный зоопарк. Дмитрий Сергеевич договорился с ней на детскую комнату в торговом центре, где Лика с Дашей будут гулять.

— Я не буду ее есть, — заявила Аня, отталкивая тарелку с манной кашей, которую всегда с удовольствием ела.

Лика закатила глаза и позвала отца. Тот бросил коронный родительский взгляд на дочь, но та хитро отвернулась. Тогда Дмитрий Сергеевич сделал второй фокус: предложил Ане сходить нарвать малины и бросить ее в кашу. Когда, наконец, младшую сестру удалось накормить, Лика стала собирать им с собой в дорогу перекус — бутерброды, орешки, порезанные фрукты.

Неожиданно в дверь постучали. Котикова замерла, вспоминая какие встречи назначала, но ничего не вспомнила. «Это Виктор», — подумала она, и воображение тут же нарисовало ей картину, как он стоит на пороге, серьезный и расслабленный, с венком из ромашек, или с корзиной цветов, или с крольчонком в ладонях; как он поцелует ее и сядет покорно есть пресловутую манную кашу, потому что её варила она.

С счастливой улыбкой Лика распахнула дверь и увидела Ярослава.

— О, привет, — осеклась она. — Мы договаривались встретиться?

— Привет, — улыбнулся он растерянно. На нем практически висел не по размеру костюм, не очень аккуратно выглаженный. — Ну да, ты обещала запонки и всю эту требуху отдать.

Лика честно постаралась вспомнить. Как они обсуждали это она припоминала, но что договаривались на сегодняшнее утро — хоть убейте.

— Заходи, сейчас принесу.

— Виктор пришел? — завопила Аня, слетая по лестнице вниз.

— Рося.

— Рося?! — крикнула она ещё громче.

— Привет, мелочь, — его голова просунулась в коридор и тут же столкнулась с Аниной макушкой.

Лика нервно рылась в коробках отца. Они не доставали парадный костюм — это последнее, что нужно в деревне. На кухне раздавался смех Ани, громкий голос Ярослава. Хлопнула дверь машины на улице. «Скоро Даша должна прийти», — мелькнуло в голове. Наконец, Котикова нашла нужное, но всплыла другая проблема — галстук и воротничок были мятыми. Лика решила действовать радикально.

— Иди сюда, — приказала она. — Снимай костюм.

Лицо Роси вытянулось, как маска у маньяка в «Крике». Лика грозно на него глянула, и он послушно стянул с загорелого тела рубашку и пиджак. Котикова, стараясь не смотреть на него, быстренько разгладила галстук и рубашку отпаривателем. Рося, молча наблюдая за ней, неловко спросил: