Такая разная любовь - Максим Горький

Целый год ходил Янек в школу.

Он был большой шалун и ничему не учился, и ничего не знал, кроме того, что Лена ему подсказывала. Занимаясь с Янеком, она несла тяжелый крест, но несла этот крест с удовольствием.

Однажды старый учитель был очень раздражен. Дождь уже пятый месяц лился в школу, а комиссия, от которой зависела школа, сказала, что школа эта не стоит поправки и что ее так надо оставить.

Мальчики в этот день ничего не знали, а еще, на несчастье, отец вызвал Янека в то время, когда Лена учила девочек считать и ничего не могла подсказать ему.

— Лена! Дай ему три пáли в руку, — закричал, рассердившись, всегда кроткий и добрый учитель. Сегодня он был сердит, потому что другую неделю зяб и не мог от простуды согнуть правую руку.

Лену это как морозом хватило. Когда, бывало, кому-нибудь отец давал пáли в руки, она всегда моргала глазами: лучше бы свои ручки подставила, а тут сама должна была взять линейку в руки и делать ею пáли, да еще кому? Янку.

— Что, Лена, не слыхала что ли? Два раза должен тебе повторять? — крикнул отец с сердцем, подавая Лене левой рукою экзекуционный инструмент.

Должна была послушать Лена, но стала оглядываться по целой школе, как будто не могла найти Янека. А он сам и отозвался.

— Здесь я, — крикнул он весело и подошел к опечаленной Лене. — Бей! — шепнул он ей потихоньку. — От тебя не больно.

Бедная девушка, всегда послушная отцовскому слову, махнула по воздуху, чтобы линейка минула своей цели, но Янек сам подсунул под удар свою руку.

И не моргнул, а еще показывал ей, что ему приятно. Так же он принял и другой удар, и третий.

А при последнем ударе сил не стало у Лены; слезы выступили у нее из глаз, и линейка из рук выпала.

Янек замотал головой, показывая ей, что ему вовсе ничего не сделалось неприятного.

Учитель насмерть разболелся.

Дочь за него вела всю школу, но избалованные мальчишки не подчинялись женскому управлению и делали ей неприятностей без меры.

Янека тут уж не было. Он давно учился в Праге, а если бы он тут был, он бы не дал никому оскорблять Лену. А впрочем, зачем вспоминать Janécka? Много уж вакаций прошло, а он ни разу не зашел навестить пестованного Леною старого зайца, ни разу не собрался посмотреть на Лену.

Напротив, было это, как всегда бывает. А Лена не имела даже времени ни о чем думать, кроме школы да старого умирающего отца.

Да и из школы она должна была часто выбегать то к отцу, то в кухню. Случилось, что она как-то забыла притворить двери из кухни, и заяц вскочил в школу. Шум в школе поднялся, и бедное животное вдруг очутилось в очень опасном положении. Насилу вздохнула спокойно Лена, вынеся его из школы в своем переднике.

Ну как не вспомнить при таком случае о Янеке?

А вечером, когда Лена подошла к старым клавикордам, чтобы музыкой успокоить раздражительного больного старика, и в забытьи наигрывала религиозные мелодии, молясь в них за своего отца, зверек выскочил из своего уголка и начал стричь ушами. Он так внимательно смотрел на свою пестунью, что та мгновенно завела свою заветную песенку.

Думая, что старый отец спит, она пела ее до конца, пока сказала:

— Кому бы уж досталась, так тебе, Яничку, — и безотчетно она стала плакать.

Заяц сидел у ее ног, словно утешал ее. В эту пору отец закашлялся — странный сон ему снился.

Казалось ему, что он с другом переправлялся через море, а враг гнался за ними по пятам. Но не могли они успешно уходить от него, потому что у них в ногах все шныряли зайцы; целое стадо их тут толкалось, так что беглецы спотыкались на них и падали. И сказала ему покойница жена, которая тоже с ними уходила:

— Мужи! Если бы каждый из вас поймал по одному этому ушастику, они бы нам не мешали, а мы бы их могли продать на торгу в городе.

Потом ему приснилось, что он хотел вступить в какую-то великолепную залу. Но его туда не впускали, пока он заячьею лапкою сапог себе не вычистит. Снилось ему и еще что-то в этом роде, но все о зайцах, и результатом всех этих продолжительных сновидений выходило, что он непременно должен иметь к ужину приготовленного зайца — иначе и не умрет спокойно.

В тот же вечер он ел зайца. Бедняк съел бедняка, но остатками уже не завтракал.

Через два дня учителя похоронили. В деревне порешили, что нужно найти другого учителя, а Лене сказали, чтоб она выбиралась из хатки.

Лена и без того все плакала на могиле своих бедных стариков. Без сна и без пищи так она исхудала, что ходила как тень, как бы и ногами к земле не прикасаясь. Собирала цветы, сидела у ручейка, пела свои давно забытые песни и сама не заметила, как один раз очутилась в лесной чаще неподалеку от охотничьего домика.

Вдруг раздался выстрел — к ногам Лены упала серна; но и Лена вскрикнула и схватилась за деревце.

Дерево заколыхалось, а Лена стояла и напряженно смотрела в ту сторону, где шевелились ветви густого кустарника.

Потом она улыбнулась как бы в радостном виденье.

Кудрявый молодой человек одним прыжком подскочил к убитой серне и как увидел Лену, так и окаменел.

А она даже и не чувствовала, что у нее из груди кровь алой струйкой лилась; так хорошо было у нее на сердце. Пожирала она жадным взглядом своего милого, миловала его издалека ласковым шепотом.

Упал он к ее ногам, кинулась она ему в руки.

— Ради Иисуса Христа, Лена, не умирай! С ума сойду, что я убил тебя!

— От тебя не больно! — проговорила Лена, обхватила своими руками шею молодого красавца, прижала его кудрявую голову к своим горячим устам и умерла.

Прага, 3-го декабря 1862 года

ПРЕКРАСНАЯ АЗА

Любовь покрывает множество грехов.

В первых веках христианства в Александрии египетской жила одна очень молодая и очень красивая девушка, египтянка, по имени Аза. За ее красоту ее называли «Прекрасною Азой». Она была круглая сирота. Родители ее умерли, едва только она вышла из детства, и оставили ей большое богатство. Аза имела благоустроенный дом и обширный виноградный сад по скату к реке Нилу. Наследства, которое получила Аза, достаточно было бы, чтобы ей прожить целую жизнь в полном довольстве, но молодая египтянка была чрезвычайно добра и участлива ко всякому человеческому горю и ничего не жалела для того, чтобы помочь людям, которые находились в бедствии. Через это с нею произошел следующий роковой случай.

Раз перед вечером, когда схлынул палящий египетский жар, Аза пошла с своими служанками купаться к Нилу. Она выкупалась и, освеженная, покрывшись легким покрывалом, тихо возвращалась к себе назад через свой виноградник. Служанки ее этим временем оставались еще на реке, чтобы убрать купальные вещи.

Вечер после знойного дня был прелестный; работники, окончив свое дело, ушли, и виноградник был пуст. Аза могла быть уверена, что она одна в своем саду, но вдруг, к удивлению своему, она заметила в одной куртине присутствие какого-то незнакомого ей человека. Он как будто скрывался и в то же время торопливо делал что-то у одного плодовитого дерева. Можно было подумать, что он рвал плоды и оглядывался, боясь, как бы его не поймали вертоградари.

Египтянке пришло на мысль подойти ближе к незнакомцу с тем, чтобы помочь ему скорее нарвать больше плодов и потом тихо проводить его через ход, выводивший на берег Нила, к купальне. С этою целью Аза и пошла к незнакомцу.

Но когда египтянка подошла ближе, то она увидала, что этот незнакомец не срывал плоды, а делал что-то совсем другое: он закреплял для чего-то шнур к суку старого дерева. Это показалось Азе непонятно, и она притаилась, чтобы видеть, что будет дальше, а незнакомец сделал из шнура петлю и вложил в нее свою голову… Еще одно мгновение, и он удавился бы в этой петле, из которой слабой девушке не по силам было бы его вынуть, а пока она успела бы позвать на помощь людей — удавленник успел бы умереть… Надо было помешать этому немедленно.

Египтянка закричала: «Остановись!» и, бросясь к самоубийце, схватилась руками за петлю веревки.

Незнакомец был пожилой человек, эллин, с печальным лицом и в печальной одежде, с неподрубленным краем. Увидав египтянку, он не столько испугался, сколько пришел в досаду и сказал ей:

— Какое несчастие! Злой демон, что ли, выслал тебя сюда, чтобы остановить мою решимость?

— Для чего ты хочешь умереть, когда жизнь так прекрасна? — отвечала ему египтянка.

— Может быть, жизнь и прекрасна для тебя и для подобных тебе, которые живут в полном довольстве. Раньше и я находил в ней хорошее, но нынче судьба от меня отвернулась, и жизнь моя составляет мне несносное бремя: ты не права, что мешаешь мне умереть. Иди отсюда своею дорогою и оставь мне возможность вылезть по моей веревке вон из этой житейской ямы, где я не хочу более терзаться между грязью и калеными угольями.