От самого темного сердца - Виктория Селман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видимо, он не понял намека.
Из его скупых рассказов о родителях складывалось впечатление, что нрав у них крутой. Вот почему, как мама объяснила Линде, он не позвал нас с собой.
Линда снова навестила нас. Потянулась еще за одним песочным печеньем «Уокер» и макнула его в чай. За пять лет в Великобритании я так и не смогла постичь это пристрастие англичан к мокрому печенью.
– Возможно, он стыдится их бедности, и потому не взял вас.
– Думает, я буду его осуждать? – ужаснулась мама.
Линда низко опустила подбородок и почесала нос. Бабушка сказала бы, что нельзя делать такое лицо, а то такой и останешься.
– Уверена, в душе он это понимает. Но вспомни, как он одевается. Запонки, пиджаки, идеальная стрижка…
– О чем ты?
Линда пожала плечами:
– Внешний вид, приличия несомненно ему важны.
– И?..
– И он хочет, чтобы его представляли определенным образом, а если ты увидишь, откуда он родом…
– То стану хуже о нем думать?
– Он может этого опасаться.
– Просто смешно.
– Что не отменяет моей правоты.
Мама прикусила губу, теребя крестик:
– Думаешь, поэтому он так и не сделал мне предложение?
– Бог знает, что у мужчин на уме, Эми…
Я приникла к стеклу, наблюдаю, как падает за окном снег; слышен щелчок зажигалки, Линда затягивается и протяжно выдыхает.
Оглядываюсь на маму, не сомневаясь в ее реакции.
Дедушка выкуривал по три пачки в день и бросил, только когда ему удалили половину легкого. Мама сказала, что после операции он смягчился. «Сейчас и не скажешь, а до того характер у него был не сахар. Чуть что – впадал в ярость, стоило задеть его самолюбие. Ты немного на него похожа…»
Сомнительный комплимент.
– Курение убивает, – с укором сказала она Линде.
– Всем когда-то умирать, Эми, – не смутилась та и выпустила ровное колечко дыма.
– Ты как Риццо из «Бриолина»[12], – отметила я.
– Нечем восхищаться, – осадила меня мама. – Видела бы ты ее легкие.
Линда хмыкнула и покачала головой.
– Занятное настроение у тебя сегодня, Амелия-Роуз.
– Прости. Это все из-за Мэтти. И погоды. Из-за снегопада Софи уже неделю не ходит в школу.
Я подышала на стекло и нарисовала улыбающуюся рожицу. Сказала маме, что, по мне, так все отлично.
– Попроси маму сходить на Парламент-Хилл покататься на санках.
– Пойдем, мам?
– Когда погода наладится.
– Говорят, так холодно не было с начала века, – вставила ее подруга, умудряясь оставаться по обе стороны баррикад.
– По всей стране жизнь остановилась. Что не так с британцами? Им известно, что существуют снегоуборщики?
– Покатаемся на санках, согреемся… – Я перевела разговор в интересное мне русло.
– Нет, Софи.
– Линда права. У тебя ужасное настроение, – пробубнила я.
– Что ты сказала?
– Что Линда права. Могли бы повеселиться.
Мама поглядела на меня, прищурившись, и они вернулись к обсуждению своих тревог по поводу молчания Мэтти.
– Он три недели не звонил. Даже в Рождество. Софи просто рыдала.
С моей гордостью не церемонились.
– А вот и нет! – возмутилась я, но меня не слушали.
– Эми, сейчас не пятидесятый год. Можно самой ему позвонить.
– Он не оставил номера.
– Серьезно? Ты не пробовала узнать в справочной?
– Не получится, она даже не знает их имен, – не без злорадства сообщила я.
– Она?! Так ты называешь мать? – вскинулась мама.
– Ты ведь женского пола.
– Марш в свою комнату!
– Почему? Я же только…
– Сейчас же!
Я метнулась вон, с грохотом хлопнув за собой дверью, села у порога и обняла колени. Раздумывала, как накажу ее, когда она постучит, – долго ждать извинений не придется. Но она не пришла.
Неудивительно, что Мэтти не звонит. Кто захочет ей звонить?
Я приоткрыла дверь, проведать обстановку. Ничего не поменялось. Они с Линдой сидели на диване и поедали уже вторую пачку печенья, на этот раз с шоколадной крошкой.
– Он там кого-то нашел. Других объяснений нет.
В животе все перевернулось. Глаза жгло.
Неужели правда? Мэтти от нас ушел? Бросил, как мой отец? Увидимся ли мы еще?
Линда отвечала утомленно, словно не в первый раз:
– Господи, Эми… Он тебя любит. Дай ему каплю свободы.
Я ухватилась за эту соломинку, лишь бы Мэтти вернулся.
Мама все время меня контролировала, душила заботой. Может, с Мэтти было так же? Тогда понятно, почему он сбежал в Ирландию и не звонил. Хотел перевести дух. Отдохнуть от мамы, которая постоянно что-то за него домысливала, наседала со свадьбой, придиралась к каждому слову и поступку…
В тот момент я решила, что, если он вернется, я сделаю все, чтобы ему было легче. Встану за него горой, как он сам всегда за меня заступался.
– Ты моя самая любимая девочка, яблоко от яблони, – говорил Мэтти, что бы это ни значило.
Однажды я поинтересовалась, что он имеет в виду, а Мэтти только засмеялся и переадресовал вопрос маме.
– Господи, верни его домой, – молилась я шепотом, крепко зажмурив глаза. – Если ты это сделаешь, обещаю, я больше не позволю маме его обижать.
С этого все началось? С того, что я закрыла на все глаза и отказывалась верить, что он может быть не прав? Или я делала так задолго до этой слезной молитвы? И мама тоже?
Дженис любит говорить: «Нутром чуешь раньше, чем успеваешь понять».
Неужели мама что-то чувствовала? Подозревала, что он только кажется идеальным? Поэтому сомневалась в нем? Заваливала вопросами?
Или хуже того: ее вечное нытье довело его, разозлило, вывело из себя?
Заставило убивать тех, кто был на нее похож?
Глава 16
Январь 1982 года. С прошлого сентября о новых убийствах не сообщалось, и напряжение, охватившее нашу округу, пошло на спад. Все с облегчением выдохнули.
«Убийства прекратились. Возможно, нападавший попал в тюрьму за другое преступление или даже покончил с собой», – сообщала газета «Пост» в одной из своих передовиц.
Близились ненавистные выпускные экзамены. Нам задавали ежедневно читать новости, желательно из нескольких газет с разными политическими взглядами. И уж совсем чудесно, если в подборке серьезные издания будут соседствовать с желтой прессой, наставляла нас классная руководительница миссис Коутс, любительница давать задания со звездочкой.
Мисс Бекон давно осталась в прошлом, как мой американский акцент и неспособность влиться в коллектив. Первое меня радовало, второе немного огорчало, третье стало спасением. Я пыталась убедить себя, что прекрасно справляюсь без друзей, но, как говорила мама, человек – не остров. Забавно услышать такое именно от нее, но менее справедливым утверждение не становится.
Пока я не завела друзей, на меня находила особо мучительная стеснительность: так ли стою, так ли держу руки? Да
