Без ума от графа - Кристина Брук

— А разве вас это касается?

— Все, что касается Розамунды, касается и меня, тем более если речь идет о ее счастье. А вам, по-моему, следовало бы очень и очень постараться.

— Постараться? Мне?

— Именно вам! Чтобы загладить свою вину за неслыханную грубость. — Не в силах сдержать возмущение, Сесили вскинула руки вверх, потрясая ими. — Розамунда — это самая ценная награда на ярмарке невест. Она потрясающе красива, но не это главное, главное в ней другое. Хотя никто из вас, мужчин, какие же вы все-таки идиоты, не заметил, что у нее золотое сердце, что она самая лучшая девушка во всей Англии.

Сесили ткнула его пальцем в грудь:

— А вы вели себя с ней так отвратительно. Потребовали, чтобы она по первому вашему слову помчалась в Корнуолл, чтобы выйти за вас замуж. Неужели вы стали бы уважать ее, если бы она бросилась в ваши объятия, и это спустя три года, в течение которых вы как будто не замечали ее.

Гриффин удивленно заморгал. Он ведь предполагал, что Розамунда благодарит Небо за такую долгую проволочку. Ее последнее письмо он расценил как хитрую уловку, благодаря которой она хотела сохранить за собой свободу как можно дольше.

Но тогда непонятно, почему Розамунда не бросила его до сих пор.

Сесили укоризненно покачала головой и пристально посмотрела на Гриффина.

— Вы должны доказать, что достойны ее. Вам надлежит, как полагается, ухаживать за Розамундой. Все в свете должны увидеть, с каким уважением вы относитесь к ней, что не презираете ее.

— Презираю?

Видимо, у девчонки не все в порядке с головой.

— Да об этом говорит весь Лондон! — не умолкала Сесили. — Ей то и дело намекали на то, чтобы она разорвала помолвку. А она отказывалась, потому что слишком добра, слишком великодушна. Дав обещание, она ни за что не нарушит его. Если вы умны, то сумеете склонить чашу весов в свою пользу. Но если будете и впредь так вести себя с ней, лорд Трегарт, то сами толкнете ее в объятия другого мужчины.

Последние слова она произнесла шепотом, сопроводив их многозначительным взглядом. Неужели она полагала, что он не понимает, на что или, точнее, на кого она намекает? Неужели она глупее, чем кажется? Гриффин нисколько не сомневался насчет того, чьи объятия имела в виду Сесили.

Разумеется, Лодердейла. У Гриффина заныло сердце, как и всегда при одной лишь мысли, что этот вертопрах, образец совершенства, все время вертится возле Розамунды.

Обозлившись, он хотел было расспросить Сесили подробнее, но гордость не позволила ему.

Неприязненно посмотрев на девушку, он сказал:

— Позвольте мне уточнить. Хотя мы помолвлены, хотя я...

Он запнулся, не нашелся что сказать и, показав на себя пальцем, хрипло произнес:

— Она хочет, чтобы я ухаживал за ней?

— Да, — ответила Сесили. — Она не выйдет за вас, если вы не станете за ней ухаживать. Розамунда выглядит как ангел, но может быть и упрямой. Кроме того, у нее, как и у вас, тоже есть гордость.

Но тут Сесили, разглядев его наряд, пришла в ужас, точно так же как и ее хлыщеватый кузен.

— Боже, что у вас за наряд?

И она о том же.

— Послушайте, леди Сесили. У меня нет времени на обсуждение моего наряда — по-моему, все это выеденного яйца не стоит. Итак, если вам больше нечего сказать...

Она не слушала Гриффина. Задумчиво коснулась пальцем своего точеного подбородка.

— Нам надо заняться вашим гардеробом.

«Нам»? — удивился про себя Гриффин.

— Нет! — возразил он. — Мне лично ничего не надо. Мой гардероб меня полностью устраивает. Я приехал в Лондон не ради одежды, а ради леди Розамунды. Не пора ли положить этому конец?

Сесили нахмурилась:

— Вы так ничего и не поняли!

В голову Гриффина пришла неожиданная мысль: не считая его сестры, похоже, эта была вторая леди, у которой его внешность не вызывала ни страха, ни откровенной неприязни.

Да, любопытные все-таки эти Уэструдеры.

Он немного отвлекся, но тут же опять сосредоточился.

— Ничего не выйдет; я не собираюсь ухаживать за леди Розамундой.

Он прошел мимо девушки. Когда он уже стоял возле дверей, она окликнула его.

— В таком случае возвращайтесь к вашим свиньям и коровам, лорд Трегарт, поскольку не сможете завоевать ее благосклонность.

Обернувшись, Гриффин оскалился — и наконец-то она испугалась его. Тихо вскрикнув, отпрянула назад, инстинктивно подняв руки к груди, как бы защищаясь. В глазах появился страх.

Ее слова обозлили его, скрипнув зубами, он бросил:

— Посмотрим.

И вышел из комнаты.

«Боже, зачем я послушалась маму, зачем только согласилась?»

В художественной мастерской, расположенной в доме маркиза Стейна, на невысоком возвышении стояла Розамунда. Одной рукой она обнимала греческую вазу, а другую грациозно изогнутую держала над головой. Небольшой кусочек ткани — таким был весь ее наряд, — как опасалась Розамунда, мало прикрывал ее тело. По настоянию маркизы она сняла все, и под нарядом, кроме прозрачной сорочки, больше не было ничего.

— Жаль, что ты такая высокая, — с сожалением заметила леди Стейн. — Настоящая амазонка. Дорогая, ты не против, если поместить подкладку чуть пониже твоей талии? Да, хорошо бы сделать руки более нежными и округлыми. Франсуа, как вы думаете, вы сможете исправить кое-какие недостатки в фигуре моей дочери?

Язвительная усмешка скрывалась в уголках губ маркизы.

— В молодости у меня не было подобных изъянов.

Розамунда покраснела от обиды и принялась успокаивать себя: не волноваться; что бы ни говорила мать — не обращать на это никакого внимания.

Избитое, старое заклинание, как обычно, оказалось действенным.

«У меня нет никаких изъянов», — твердила про себя Розамунда. Что поделаешь, диета под названием «воздух и шампанское», которой придерживалась мать, помогала ей сохранять прекрасную фигуру даже в таком возрасте.

Впрочем, Розамунда едва удержалась от искушения уколоть мать вопросом: почему же в таком случае позирует не она сама, а дочь, если у той столько недостатков?

Увы, воображаемая язвительная насмешка не помогла. Давнее, закоренелое чувство собственной вины и ущербности овладело Розамундой.

Впрочем, ее утешало одно обстоятельство: никто, кроме матери и художника, не будет знать, кто стал моделью для созданного художественного образа. Месье Франсуа вместо ее золотистых волос нарисует темные, как у леди Стейн, и придаст лицу классически красивые черты ее матери, которая предстанет в виде богини или нимфы.

Откровенно говоря, Розамунда не замечала никаких недостатков в материнской фигуре, раздражало ее совершенно другое: маркиза была просто одержима одной идеей — во что бы то ни стало сохранить красоту юности. Больше всего огорчений маркизе доставляла кожа. Несмотря на все старания, на обилие применяемых косметических средств, кожа не была такой же упругой, мягкой и нежной, как в молодости.