Шлюхи - Виталий Амутных

домашнего телефона Имярек Имярекович! “Там все происходит, а я здесь,— раскидывала жаркими

мозгами Алла.— Все происходит на баррикадах, а я...” Тут она вскочила с дивана, распахнула дверь

и закричала мужу:

— Геня! Одевайся! Мы идем на баррикады! Быстро!

Но Евгений Глебович не воодушевился революционной запальчивостью супруги.

— А как же Славик?.. Он только уснул...

— Славик пусть спит. А мы уходим! Мы должны показать им, что мы есть! Алла кинулась

собираться.

— Но, Аллочка! Куда так торопиться?..

Взгляд жены заставил Евгения Глебовича прерваться.

— Но, Аллочка!.. Хорошо. Я согласен. Но посмотри, в каком я виде. Там же люди. Двадцать

секунд! Я сейчас! Сейчас! — пропел Евгений Глебович, уносясь в спальную.

Времени не было, ибо ничего нет скоротечнее, эфемернее случая. Сплюнув от злости себе под

ноги, Алла выбежала вон.

А Евгений Глебович, подбежав к туалетному столику, схватил баночку самого быстро впи-

тывающегося крема, набросал его на лицо и быстро-быстро принялся втирать в кожу, беспрестанно

повторяя: “Сейчас! Сейчас, Аллочка! Еще одну секундочку!» Затем он по-быстрому уложил волосы в

мало-мальски пристойную прическу, сбрызнул их лаком. Еще Евгений Глебович успел окропить себя

высококачественным одеколоном.

— Уже, уже, Аллочка! — возгласил, выбегая из спальни, Евгений Глебович.

Аллы нигде не было. Супруг облегченно вздохнул, да вдруг представил, какое возмездие может

ждать его за ослушание, — повесив голову он поплелся одеваться. Заглянул к Славику. Тот спал, но

какие-то мучительные видения наделяли беспокойством его сон, он даже вскрикивал подчас.

Детское личико, которое во сне становится подобным ангельскому лику, вконец растрогало Евгения

Глебовича — он поцеловал спящего сына и тогда отправился на поиски Аллы.

Тем временем Алла Медная уже бежала плохо освещенными улицами к метро. Она ожидала,

лишь выйдя во двор, повстречаться с разнузданными, свирепыми, мятежными толпами утратившего

последние упования, ожесточившегося народа; Алла даже в целях самозащиты прихватила с собой

баллончик нервно-паралитического газа. Тем не менее, против ее ожиданий, никакого буянства не

проявляли встречные люди. Похоже было, они и не догадываются о нависшей над демократией

опасности. “Ага, в метро! В метро все станет ясно,— думала Алла.—Там народ. А общественные на-

41

строения вернее распространяются при большей плотности публики». Но и в метро, как ни

вглядывалась она в лица людей на эскалаторе, как ни всматривалась в глаза пассажиров в вагоне

поезда ~ ничего в них не указывало на революционную лихорадку. Девушка напротив в бархатном

плаще, с широкой песцовой горжеткой на плечах, жевала резинку и время от времени целовалась со

своим кавалером, сидящим рядом. Мужчина в сером ратиновом пальто читал книжку. Алла

взглянула на обложку — “Самоучитель по бухгалтерскому учету на предприятиях различных форм

собственности”. Она несколько успокоилась и уже начинала досадовать на малодушную

истеричность своих товарок, снабдивших ее, видимо, завиральной информацией. Умиротворенность

ночного метро утвердила ее в намерении стремить свой курс к телецентру.

Оказавшись на улице, Алла повстречала первый сюрприз: мимо двигалась колонна «бэтээров»,

направляясь (в том не было сомнения) тоже к телецентру. Она знала, что у повстанцев не могло

быть такой техники,— значит, то были правительственные войска. Ноги у Аллы задрожали, но не от

испуга, когда что-то обрывается в груди и тело отказывается тебе служить, нет, это ощущение

скорее напоминало внезапную, острую сексуальную взбудораженность; под кожей прокатила жаркая

волна, и даже внутренняя поверхность бедер зачесалась. Ноздри ее вновь раздулись, и, замерев на

какую-то минуту, она рванула вперед, вслед за грохочущей колонной. На улице совсем не было

легковушек, иной раз проносились грузовики, рефрижераторы, автобусы. Издалека долетали то

одиночные выстрелы, то короткие автоматные очереди.

Алла уже была близка к цели, оставалось пересечь небольшую рощицу, чтобы добраться до

корпуса дирекции. Не мешкая, она отважно шагнула в трепетное царство полуголого парка; впрочем,

траченные осенью кроны были восполнены висящими на ветках клочьями густого мрака. Алла полна

была решимости, но и ее великое мужество поколебалось, когда внезапно под ее ногами во мраке

что-то зашевелилось, шурша палой листвой. Дыхание перехватило, и вместо вскрика из глотки

выползло странное шипение.

— Ложись, дура! ~ раздался сдавленный голос.— Сейчас опять начнется.

— Вот еще! — бросила Алла, обходя лежащего на земле человека.

Она не могла догадываться о политических убеждениях незнакомца и потому не решилась

задать терзавших ее нутро вопросов; к тому же огни дирекции уже просвечивали сквозь черноту

стволов. Но не успела она сделать нескольких шагов, как опять наткнулась на лежащих людей,—

они лежали здесь повсюду. На фоне неблизких огней вырисовывалась сгустком мрака какая-то

громада... И тут из этого подозрительного призрака сверкнула-громыхнула автоматная очередь. Чьи-

то руки схватили, повалили Аллу на землю. От жути кровь у нее застывала в жилах, но

присутствовало опять же в этом страхе, казалось бы, совершенно неуместное для данной

конкретной ситуации головокружительное возбуждение. Пули визжали над головой, как в кино;

темнота вдруг взрывалась человеческим ревом... Алла Медная лежала, вдавив себя в холодные

мокрые листья, расплющенная ужасом, она сжала что было сил бедра и вдруг испытала такой

чудовищный оргазм, что даже на какое-то время сознание оставило ее. Придя в себя, Алла

застонала и поползла, все еще под гнетом противоборствующих ощущений. Очереди били теперь со

всех сторон, и более всего со стороны желанного телецентра,— значит, надо было экстренно менять

план действий. Алла поползла назад. Грохотали пулеметы и автоматы, на голову сыпались листья,

42

ветки, стреляные гильзы. А вот странный звук рядом с собой — хрумм! хрумм! — она не сразу

поняла. Так пули в землю входили. По роще бегали, орали перепуганные женщины, но перед Аллой

стояла большая цель, и она не могла поддаваться панике. Алла уверенно ползла, наталкиваясь

порой на безмолвные трупы и на воющие полутрупы в липкой черной крови. Вон кто-то там

скорчился, присел за деревом. Фьють, фыоть! — он уже лежит. Алла ползла. Пули свистали и как-то

противно попискивали. Руки иной раз попадали в какие-то лужи, то ли жидкой липкой грязи, то ли

крови. Она хотела подобраться к небольшому пруду, расположенному здесь неподалеку, чтобы

умыться и как-то привести себя в порядок, но, выбравшись из рощи, увидела, что у воды стоит

“бэтээр”, шарит фарами по кустам и бьет на шевеление. «Не время сейчас о внешности думать”,—

решила Алла и поползла к изгороди. Лишь оказавшись на тротуаре, она вскочила на ноги и

побежала, стараясь держаться поближе сначала к ограде парка, потом — к стенам домов. Вся

перепачканная землей и кровью, с застрявшими в спутанных волосах желтыми листьями, Алла

хотела было нырнуть в метро, но на ее пути из тьмы выступили двое в касках. Они уперли ей в грудь

дуло и, прижав к стене, обыскали.

— Ты, тварь, патриотка? — поинтересовался один.

—— Я патриотка?! — оскорбилась Алла. — Я— демократка! Я шла...

Алла хотела рассказать все о том, кто она и зачем оказалась в этом районе, да вовремя поняла,

что вряд ли будет услышана.

— Сейчас в наш участок пойдем, — сказал второй, но как-то не слишком уверенно.

Времени на обиды не имелось, негодовать — было бы просто неосмотрительно. Алла полезла в

карман жакета.

— Пятьдесят тысяч,— просто сказал первый.

Решив таким способом возникшую закавыку, Алла дальше пустилась по своей стезе. Она

теперь не стремилась в метро и обходила все людные и освещенные участки пути. Захлебываясь

холодным сырым воздухом, Алла Медная бежала через весь город, через ночь к тому заповедному

дому, где располагалась резервная телестудия.

Пока литературный критик преодолевала городские пространства, Никита Кожемяка все

топтался под дверью учителя, то давил на кнопку звонка, то напрягал слух, в надежде уловить какие-

то признаки жизни за дверью. Наконец он оставил это бесплодное занятие и пошагал вниз в тумане