Избранное. Том второй. Повести и рассказы - Святослав Владимирович Сахарнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из открытого люка кубрика повалил голубой ядовитый дымок. Загремели жестяные кружки. Жаботинский готовил чай.
— Говорят, все животные бывают чёрные и белые, — сказал Шапулин, — даже слоны… Я учиться зимой хочу. Школу, дурак, бросил. Как думаете, теперь смогу?
— Теперь тяжело будет. Не знаю.
— Зимой мы на берегу болтаемся. Я буду стараться.
Бамбук
Рядом с бочками лежал кусок бамбукового ствола. Настоящее бревно, только пустое и внутри с перегородками.
ЗАЧЕМ ОНО?
Когда про человека хотят сказать плохое, про него говорят: «Бамбук!»
Придя домой, мы стали сдавать трепангов.
— Жаботинский — бамбук! — крикнул Телеев. Ага!
Но Веня не обиделся, а поднял бамбуковый ствол. У каждой бочки была сверху верёвочная петля. Жаботинский продел бамбук в такую петлю и положил конец ствола на плечо. За второй конец взялись Дед и Шапулин.
Они подняли стокилограммовую бочку. Один конец держали двое здоровых парней, второй — маленький квадратный Жаботинский. Осторожно ступая, они понесли бочку с катера в разделочный цех.
Я вспомнил: Жаботинский — знаменитый силач. Значит, Веня — по праву его однофамилец.
И ещё я понял, зачем на катере бамбук. Тут никакое другое дерево не выдержит.
Галоши
Дождь лил третий день подряд.
Я сидел в комнате, как в плену.
Дорога превратилась в реку из жёлтой грязи. Лужайки за домом стали чёрными.
Я понял: мне нужны сапоги. Резиновые, высокие, как у всех на острове. Я надел свои раскисшие полуботинки, отправился в магазин.
Магазин стоял на горе. Я лез к нему наверх по щиколотку в грязи, скользил, цепляясь руками за кусты. Жёлтые ручьи текли мне навстречу.
Я ввалился в магазин и прохрипел:
— Сапоги!
Девушки-продавщицы очень удивились:
— Вы это о чём?
— Мне нужны сапоги. Резиновые. Сорок второй размер. Срочно. Высокие, до колен.
— Сапог нет, — ответили девушки.
Ноги перестали меня держать, и я упал на подоконник.
— Поймите, — сказал я. — Приехал издалека. Мне надо всё время ходить. У меня есть босоножки. Но я не могу в них. Я тону в грязи.
— Сапоги все разобрали, — сказали девушки.
— Милые! — взмолился я. — Приехал издалека.
— Катя, поищи, там какие-то ещё есть, — сказала продавщица постарше.
Та, что помоложе, принесла из задней комнаты маленькие резиновые сапожки.
— Только такие, — сказала она, — только детские, на пять лет.
— Мне не пять лет. — Я чуть не плакал. — Мне тридцать четыре года. У меня сорок второй размер!
— Странный вы человек, — сказала старшая. — Сапоги покупают заранее. Вам говорят ясным языком: взрослых сапог нет. Зимой…
Я покачал головой. Зимой меня здесь не будет. Я буду ходить дома по асфальту в галошах…
Стоп! Это идея!
— А галоши у вас есть?
— Сорок первый размер.
— Давайте.
Я заплатил деньги и получил пару блестящих, словно облитых маслом, галош. Примерил их. На полуботинки галоши были малы. Ничего!
Я снял полуботинки и надел галоши. Я надел их просто так, на носки.
Я знал, что спасёт меня. БОСОНОЖКИ. Они меньше, а в крайнем случае им можно обрезать носки.
Пускай никто ещё не ходил в галошах, надетых на босоножки. Я буду первый.
Мне не страшна теперь никакая грязь.
Я вышел из магазина и пошёл самой серединой улицы. Я не шёл, а плыл по грязи. Как Колумб к Антильским островам.
ТЕПЕРЬ ДОЖДЬ МНЕ НЕ СТРАШЕН!
Лесные водопады
Я шёл по лесу.
Лес был мокрый, сырой. В нём хорошо слышались все звуки.
За мной кто-то шёл следом.
Я сразу заметил это. Шагов слышно не было, но ветки позади то прошумят, то замолкнут. То сзади, то сбоку.
Я остановился и стал ждать.
И тут совсем рядом, под соседним деревом, кто-то как забарабанит. Я — туда. Никого.
Постоял на месте, послушал и понял.
Шумели капли. Маленькие капли воды. Сорвётся капля с самой макушки, упадёт пониже на лист. А там, на листе, другая капля лежит. Сольются они, станет листу невмочь держать их, прогнётся и уронит — уже две капли. А там, ниже, четыре… восемь… И рухнул вниз дробный лесной водопад.
Послушал я и пошёл дальше. Шёл, пока не наткнулся на развалины. Видно, стоял здесь когда-то дом. Только, наверное, очень давно. Тут фундамент когда-то был, здесь — стена… Всё погребено в траве, сквозь пол деревья проросли, водой залит подвал.
Хотел я кирпич поднять, ухватился за него, а он развалился в руке — раскис.
Видно, здесь когда-то самые первые поселенцы жили. Лет двести назад.
Обошёл я развалины кругом. Куст, под кустом сухой кусок стены. На нём кто-то копотью вывел:
ЖИЛ В ЭТОМ ДОМЕ…
фамилия неразборчиво и год:
1956.
Вот тебе и двести лет! Всего десять лет, как ушёл человек.
В лесу как в воде: что упало, затянулось травой, плесенью, мхом — утонуло, ушло на дно.
Десять лет — как десять метров глубины: кое-что ещё рассмотреть можно.
Пятьдесят — и следов не найти.
Еще рисунок
— Николай, там осьминога привезли! — сказал мне Дед.
— Где?
— На первом причале. На сейнере лежит.
Я схватил альбом и побежал.
У причала стоял малый рыболовецкий сейнер — МРС. На палубе в дощатой выгородке была навалена пластами рыба. Она тускло поблёскивала, как жесть.
Поверх рыбьих приплюснутых тел лежало что-то фиолетовое, в пятнах. Это был осьминог. Он скорчился, застыл и был похож на лепёшку студня.
Вот он какой!
Я спросил рыбаков:
— Можно мне его взять?
— Варить?
— Рисовать.
— Поздно. Мы уже на завод сообщили. Сейчас его заберут.
— Я недолго…
Осьминога вытащили на причал.
Он был вялый, ни одно щупальце не шевелилось. Глаз не было, только по бокам головы две плотно закрытые щёлки.
Я развёл щупальца, присел на корточки и стал рисовать.
На рисунке я сделал осьминога не таким плоским и дряблым.
По-моему, получилось хорошо.
Только кончил, пришли две женщины в ватниках, положили осьминога на носилки и унесли. Он лежал на носилках как пласт. Тело его в такт шагам тряслось и покачивалось.
Итак, ещё один рисунок! Есть ещё одно морское животное.
