Конечная остановка - Песах Амнуэль

Конечно, я помнил Шихлинского. Принёс ему в конверте двести рублей, чтобы он приказал сделать всё как надо. Ещё бы мне не помнить Шихлинского — на следующий день он подошёл ко мне в холле, отвёл в сторону и сказал недовольно, что обычно ему платят триста, но уж ладно, он всё равно желает мне второго, пусть будет сын.

— Чёрт бы его побрал, — пробормотал я.

— Он сказал, что всё должно со временем наладиться, но когда — сказать трудно, это от организма зависит. Но не наладилось.

— Сколько мы ему заплатили? — спросил я со злостью.

— Не знаю. Этим ты занимался и никогда мне не говорил — сколько. Берёт он обычно двести.

— Триста, — сказал я, — надо было дать триста, и он бы тебя вылечил.

Ира помолчала.

— Ты… — сказала она неуверенно. — Что-нибудь вспоминаешь?

Я покачал головой.

— Где?.. — спросил я, и Ира, поняв меня без слов, показала взглядом на письменный стол у окна. Ничто не подсказывало, где лежат мои бумаги, тетради с выписками из статей и расчётами. Пишущую машинку «Эрика» я видел впервые. Вообще-то «Эрику» в прежней жизни я купил в восемьдесят седьмом; раньше таких машинок не было в продаже, я печатал на «Москве», у которой отпадали литеры. Я их припаивал, а они опять отпадали…

Тетради и листы лежали в правом верхнем ящике… хорошо хоть привычки мои остались прежними. Я достал синюю тетрадь, куда обычно записывал готовые результаты и наброски для будущих статей.

«О физической природе временных рентгеновских источников».

Не то. В конце семидесятых, вскоре после защиты, мы с шефом действительно сделали пару работ по рентгеновским новым в Галактике. Не то чтобы нас проблема галактических источников сильно интересовала, но надо было отсечь вклад этого излучения в межгалактическую составляющую.

Я перечитывал собственную статью (именно перечитывал, хотя точно знал, что никогда не видел этого текста), находил неточности (с высоты своего знания астрофизики двухтысячных), так и хотелось взять ручку и почёркать вот здесь, где рассуждения о расстояниях… и здесь тоже неправильно… то есть, окажется неправильно, когда в девяносто девятом запустят «Чандру»…

Зазвонил телефон. Я поднялся, чтобы взять трубку, но Ира успела раньше.

— Да? — услышал я её голос из коридорчика.

Молчание, и потом:

— Хорошо, Лёва. Я ему передам, он сел поработать, ты же знаешь, ему нельзя мешать… Конечно. Нормально добрались, на такси. Спасибо, пока.

Ира положила трубку и заглянула в комнату.

— Это Лёва, — сказала она, увидев, что я не работаю, и можно помешать. — Позвони ему, когда освободишься. Что с тобой, Миша?

Она поняла: что-то произошло, Ира всегда понимала меня быстрее, чем я сам. В девяносто третьем она раньше меня поняла, что мне плохо и нужно ехать в больницу. Я ещё ничего не чувствовал, сидели мы вечером перед телевизором, смотрели программу новостей (сообщали о завтрашнем подписании соглашений с Арафатом), я, как мне казалось, задремал, а Ира неожиданно начала трясти меня за плечо, испуганно заглядывать в глаза, что-то бормотала и бросилась к телефону — вызывать «скорую». Тогда обошлось — микроинсульт, через неделю я был дома, через месяц вернулся к работе.

— Что с тобой?

Я взял её руки в свои и слизнул белое на ладонях — это оказалась не мука, а что-то другое, сладковатое, вкусное.

— Похоже, я знаю теперь, как это происходит.

— Что? — нахмурилась Ира. Конечно, она догадалась, что я имел в виду. И не хотела, чтобы это произошло опять. У меня сложилось впечатление, что в каждой эмуляции Ира чувствовала себя на своём месте, готова была остаться на всю жизнь — даже там, где я был женат на Лиле и вряд ли решился бы от неё уйти. Ощущая себя сильнее меня в готовности к переменам, подсознательно Ира перемен не хотела. Она что-то сейчас пекла, для неё реальность не прерывалась, к старым воспоминаниям добавились новые, она уже научилась их разделять, а ощущения… Ира была со мной, мы жили вдвоём, чего ещё ей хотелось от жизни? Ребёнка? Но лучше со мной без ребёнка, чем с ребёнком без меня… или без нас обоих — кто знает, где мы окажемся… где окажется она…

Сколько эмоций, мыслей, надежд, желаний и отрицаний содержалось в единственном слове «Что?»

— Ничего, — пробормотал я.

— Ты… — Ира помедлила.

— Нет, — сказал я. — Не вспомнил. Но понял, по крайней мере, чем занимаюсь.

— Рентгеновскими источниками.

— Я тебе рассказывал? Потом, когда всё прочитаю, ты мне напомнишь, что я говорил.

— Хорошо, — осторожно сказала Ира, будто переставила ногу с камня на камень в бурном ручье.

Я повернул её к двери, и она пошла на кухню, дверь закрывать не стала, я видел, как она что-то замешивала в большой зелёной миске.

Дежа вю. Точно. Я не подумал об этом раньше, потому что включалась новая память, и внезапное осознание огромного отрезка прожитой жизни волной цунами обрушивалась на слабые ощущения, предшествовавшие мгновению узнавания новой реальности.

Сейчас, когда памяти об этой эмуляции у меня не было, момент дежа вю, испытанный при чтении собственной статьи, я воспринял очень остро и вспомнил такие же — забытые — моменты, когда… Ощущение, будто был уж в этом месте, но в другое время. Или на самом деле не здесь…

Дежа вю. Не память, а память о памяти. Момент, предшествовавший переходу.

Сейчас было ощущение дежа вю, но ничего не случилось. Да, потому что во мне не оказалось памяти об этом мире. Нужно вспомнить, и тогда… А если не вспомню?

Дежа вю — катализатор процесса. Будто тонкая грань, разделяющая эмуляции. Но если ты сам находишься пока на грани — ещё не здесь, но уже не там, физически в этом квантовом мире, а памятью — ещё в том?

Ира суетилась у плиты, доставая белые комочки из зелёной миски и перекладывая на большую чугунную сковородку, я подошёл и ткнулся носом ей в шею. Ира замерла на мгновение, сказала: «Не мешай, я сейчас», и я подождал, пока все кружочки (печенья?) оказались на сковородке. Ира аккуратно вытерла ладони вафельным полотенцем, повернулась ко мне и спросила:

— Ну?

«Так и не вспомнил?» — спрашивал её взгляд. Я покачал головой и сказал:

— Вспомни ты. Тот первый раз. Момент узнавания… воспоминание… хочу называть… самый первый.

— Смерть, — сказала Ира. Слово далось ей легко, она опустила это переживание на дно памяти, не то чтобы вовсе о нём не думала, но перевела в разряд абстрактных, не мешающих жить. Было, да. Когда-нибудь будет опять. Такова жизнь.

— Да, — кивнул я. — Вспомни. Перед этим моментом. Дежа вю. Ты бросила взгляд на что-то, и тебе показалось, будто ты этот предмет уже видела, только не знаешь где и когда. И сразу после этого…

Ира отпрянула.

— Откуда ты… — сказала она, помедлив. Взгляд её был обращён внутрь себя, и мне вспомнилось, как маленькая Женечка, ей было года четыре, спросила меня: «Папа, почему я не могу своими глазами видеть себя? А только в зеркале?». Вопрос был неожиданный, и я не нашёлся что ответить. Мы можем видеть себя, но не лицо, а душу, то, что внутри нас, и взгляд этот часто бывает таким пронзительным, что жить не хочется… как сейчас Ире. Она смотрела на меня и плакала невидимыми слезами. Я хотел её обнять, но она отошла на шаг, даже руку протянула, устанавливая дистанцию.

— Всякий раз перед тем, как меняется эмуляция, — сказал я, стараясь оставаться спокойным, — случается явление дежа вю. Когда мы вспомнили свою смерть — тоже. Я сидел на семинаре. Помню: бросил взгляд в окно, там видна была левая башенка академической пирамиды, и мне показалось, что я видел точно такую… где-то. Очень сильное было ощущение, будто вспыхнуло перед глазами, и сразу после этого вспомнил палату в «Адасе», верхний свет, желтоватый, доктора Хасона. А ты? У тебя тоже было дежа вю?

Ира опустилась на табуретку и сложила ладони на коленях. Я не мог смотреть на неё сверху вниз и сел на пол у её ног.

— Перед тем… — Ира говорила медленно, вспоминая. — Карина, наша секретарша, попросила меня отнести папку с чьим-то личным делом в секретариат на втором этаже. Почему нет? Пошла. Может, это странно, я работала в центральном здании пять лет и ни разу не была на втором, в секретариате президента.

— Я тоже не был, — вставил я.

— Там оказалось красиво. Ковры, тяжёлая мебель, картины. Я передала папку и шла назад, разглядывая всё вокруг… Взгляд упал на стоявший под стеклом в серванте… для чего сервант в таком месте… наверно, когда президент принимал делегации… да, под стеклом стоял чайный сервиз, не помню сколько предметов, наверно, двенадцать… красивый, зелёные ободочки… И мне показалось, что я уже видела эти чашки. Я знала так же точно, что вижу сервиз впервые, но знала… Почему-то мне стало страшно, я подумала, что видела чашки при обстоятельствах, которые… Я не успела это обдумать, только испугалась и… вспомнила, да. Как умирала в «Адасе», в том же корпусе, где ты.