Конечная остановка - Песах Амнуэль

Стоп. Всё-таки я плохо соображал после приступа. Тёмное вещество не отсутствовало напрочь. В каждой эмуляции его было так мало, что ни Цвикки, ни те астрофизики, кто после него исследовал скопления галактик, не обнаружили «лишних» масс, невидимых в телескопы.

Десять в девяносто пятой степени. Число реально существующих эмуляций. Девяносто пять нулей после единицы. Невероятно огромное число. Непредставимо огромное. Но было в нём что-то знакомое…

Да! Число частиц в каждой из вселенных, возникших в грозди миров после Большого взрыва. В «Многоликом мироздании» Андрея Линде, книге, которую я читал, когда уже не работал в университете и потому был не очень внимателен… Там это число было. Число частиц в каждой вселенной. Число эмуляций после окончания эволюции мироздания. Совпадение огромных чисел не могло быть случайным. Следовательно…

Ответ от меня ускользал. Я знал его. Знал, что знаю. Знал, что вспомню, пойму, и тогда…

Сделаю то, что является моим предназначением в этой и других эмуляциях.

Моё предназначение, подумал я, быть с Ирой. Прожить с ней жизнь. Да, подумал я, только это не предназначение. Не цель, а средство.

Я протянул Ире салфетку, и она аккуратно, не складывая, положила бумагу в сумочку. Я ещё раз поразился удивительному её умению понимать меня без слов — я ведь не сказал, что салфетку лучше не складывать, иначе сотрётся часть записи.

Раскрылась дверь, и в палату ворвался — иного слова не подберу — мужчина в белом халате, высокий, с белозубой улыбкой. Быстрым взглядом он оглядел больных, лежавших и сидевших на своих кроватях. Ира поднялась и уступила стул. Врач сел и спросил у Иры, будто она лучше меня знала, как я себя чувствую:

— Нормально?

— Да, — помедлив, ответила Ира, а я спросил:

— Что со мной было, доктор?

— Асаф Исмаилович моё имя, — представился он. — Переутомление. У вас бывали подобные срывы?

— Я прекрасно себя чувствую, — сказал я, — Хочу домой.

— Ещё не готовы кое-какие анализы. Мы вас продержим до понедельника. Всё равно сегодня суббота, в выходные не выписывают.

Мне нужны были мои книги, записи, я должен был поговорить с Яшаром хотя бы по телефону.

— Может, я могу поехать домой, а в понедельник утром приехать и всё оформить?

— Нет, — тон врача показался мне излишне жёстким. — Не нужно. Вам прописали лекарства, успокоительные…

Он поднялся и сказал, глядя не на меня, а на Иру:

— Отдыхайте. Здесь не санаторий, конечно…

Не договорив фразу, Асаф Исмаилович покинул палату так же быстро, как возник.

— Попробую с ним поговорить, — сказала Ира. — Догоню его.

Пока Иры не было, я попытался уложить в голове неупорядоченные мысли, возникшие, когда я разглядывал фразу на салфетке.

Число эмуляций имеет тот же порядок величины, что число частиц в нашей Вселенной, и тот же порядок, что число вселенных в модели Линде. Если в реальной Вселенной, где я жил и умер, тёмное вещество составляло четверть массы, и если в эмуляциях это тёмное вещество оказалось распределено по всем копиям мироздания, то на каждую эмуляцию пришлось по одной-единственной частице тёмного вещества. И что?

Я ещё не представлял, но понимал: ответ на этот вопрос определит не только моё личное будущее.

Я не любил громких слов, терпеть не мог выспренности. Когда читал в фантастических романах, что герой спас человечество, мне становилось неловко за автора. Я не любил громких слов, но не мог бороться с ощущением своей причастности к судьбе эмуляции, в которой оказался по воле… случая?

В каждой эмуляции есть только одна или несколько частиц тёмного вещества, рассредоточенного по всем версиям мироздания. И эти частицы…

Я должен был подумать раньше. Правда, квантовую физику я знал не так хорошо, как космологию, да и в памяти то, что я из квантовой физики знал, всплывало странным образом. Книга Типлера. И сейчас…

Перепутанные состояния. Сам написал на салфетке и не понял. Я читал об этом, уже будучи на пенсии. Чувствовал: надо что-то предпринять, иначе старость — состояние, мало зависящее от биологического возраста, — навалится, как тяжёлый мешок, который не скинуть с плеч. Поехал в университет, где не был давным-давно. На факультет не пошёл, там работали люди, которых я не знал. Отправился в библиотеку, набрал журналов за несколько последних лет и вчитывался, стараясь понять, что нового в моей науке.

Оказывается, пока я занимался журналистикой, в космологии изменилось практически всё. Кое о чём я слышал краем уха, кое-что даже печатал в отделе научных новостей, но только теперь, обложившись журналами и каждую минуту заглядывая в интернет в поисках комментариев, понял, как отстал.

Так я узнал о перепутанных квантовых состояниях. Несколько групп в Германии и Нидерландах поставили эксперимент: создали связанную систему из двух элементарных частиц, а потом переместили одну из частиц на довольно значительное расстояние — несколько десятков метров, насколько я помнил. Получилось то, что ожидали, но во что не верили. Частицы остались связаны и описывались общей волновой функцией, будто расстояние между ними было равно нулю. Когда менялось состояние одной частицы, одновременно менялось состояние другой, а ведь она, по идее, не могла «знать», что произошло с напарницей!

Тогда я не связал квантовое перепутывание с космологией. О тёмном веществе не вспомнил, но несколько статей прочитал с интересом.

Если тёмное вещество принадлежало всем эмуляциям сразу, то могло составлять единую квантовую систему, описываться общей волновой функцией. Изменение квантового состояния частицы тёмного вещества в любой эмуляции мгновенно должно было изменять состояние всех связанных с ней частиц во всех прочих мирах. И никаких противоречий с теорией относительности, поскольку никакой световой сигнал не проходил из одной эмуляции в другую, никакая информация на самом деле не передавалась. Изменение квантового состояния частицы тёмного вещества ни о чём, кроме самого факта изменения, сказать не могло.

Получалось, однако, что тёмное вещество связывает эмуляции так же крепко, как прочный канат стягивает доски плота, спускаемого по бурной реке.

В каждой эмуляции частиц тёмного вещества очень мало — одна-две. Может, несколько, не больше.

И что?

Я понимал, что не зря вспомнил о перепутанных состояниях, как не зря вспомнил в своё время о книге Типлера и Точке Омега. Оставалось сделать один мысленный шаг, я даже представлял примерно — какой именно. Если бы я помнил себя в этой эмуляции, если бы помнил хотя бы собственные работы последних лет, если бы помнил, что сделано в физике и в космологии… Но этой памяти у меня не было — будто специально. Именно сейчас, когда я так близок к решению… Специально?

Почему нет? Если существует вселенский компьютер Точки Омега, он должен обладать ощущением цели. Он должен быть… я опять вспомнил Типлера. Вспомнил даже кляксу, которую поставил кто-то, читавший книгу до меня, — тёмно-коричневую, будто пролилось кофе.

«Теория Точки Омега, как и идея воскрешения — это чистая физика. Ничего сверхъестественного, ничего такого, во что надо верить. Это настоящий атеистический материализм, и не я первый вступил на этот путь. Одновременно со мной о воскрешении писали специалист по компьютерам Ганс Моравец и философ Роберт Носик. Значит, пришло время. Раньше идеи воскрешения принадлежали к религиозным традициям иудаизма, христианства и ислама. Теперь они стали предметом научного анализа».

Я не верил в Бога. Точка Омега — не Бог. Она — конечный автомат, осознавший себя и своё предназначение, как когда-то осознал себя и понял своё предназначение человек. Точка Омега создала все возможные эмуляции миров и распределила в них тёмное вещество, как средство перехода от одной эмуляции к другой.

Частица тёмного вещества — что это? Я помнил теоретические предположения начала двухтысячных. Говорили о не известных пока науке тяжёлых элементарных частицах. Говорили, что это обычное вещество, пока недоступное наблюдениям. Других идей я не помнил.

А если…

— Вставай, быстро, — я не заметил, как вернулась Ира, в руках у неё была моя одежда: брюки, рубашка, пиджак. — Нужно успеть, пока кастелянша не заметила пропажу.

Одевался я торопливо, под любопытствующими взглядами соседей по палате. Мы поспешили к боковой лестнице, спустились в холл, где на нас никто не обратил внимания, и вышли к проходной.

На улице… Я не узнал место. Я здесь бывал, конечно, и не раз, всегда обращал внимание на аллею акаций, за которой был пустырь, куда жильцы окружавших больницу домов сбрасывали мусор. Запах акаций смешивался с запахом гниения, возникала чудовищная смесь, почему-то приятная и терпкая. Но сейчас не было ни акаций, ни пустыря. Автобус, в который мы успели вскочить, когда он уже отъезжал от остановки, проехал мимо стандартных пятиэтажек, унылых, привычных, но на этом месте никогда не стоявших.