Кордон «Ромашкино» - Татьяна Геннадиевна Корниенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вышли на рассвете.
Здесь должно присутствовать описание раннего ромашкинского утра. Ну просто обязано! Если вы обычно такие абзацы пропускаете и читаете только диалоги, все-таки попробуйте одолеть и эту скукотищу. Автор не просто так людей описаниями мучает! Это как в живописи. Убери с картины Шишкина лес, оставь одних мишек, что получится? Сумасшедшие животные в мировом пространстве. Итак…
Рассвет еле брезжил. Влажный воздух был прохладным и вместе с тем приятным. Количество росы ошибочно наводило мысль на недавний дождик. На востоке, яркая, словно светодиодная лампочка, дрожала Венера. Под нею тянулась розовая синусоида реки. По тому, как ее амплитуда сжималась у горизонта, начинающие художники могли бы изучать законы перспективы. Огромный подсолнух, самостоятельно, без усилий со стороны Кати, выросший возле тропинки, уже развернул свою любопытную мордашку к готовящемуся взорвать горизонт солнцу. Пока этого не произошло, он успешно превосходил земное светило в яркости и помпезности. А еще была тишина. Особая. С множеством звуков, птичьих трелей. И все-таки – тишина…
Ну, вот теперь хватит описаний. Место действия обрисовано. Ощущения героев вроде бы тоже ясны. Можно переходить к диалогам.
– Удивляюсь, как ваш мир похож на наш, – задумчиво прошептал Соловей.
– А я вот совсем не удивляюсь. Кто сказки сочинял? Мы. Этим все сказано.
– Интересно, вы, когда их сочиняли, догадывались, что делаете запись в информационном пространстве и ваши герои – удачные и не очень – начинают жить своей жизнью?
– Конечно, нет. Сочинили, и все. Если бы не возникла граница, мы бы никогда и не узнали, что по другую сторону живут литературные персонажи.
– Вот именно. Хорошо, если эти персонажи тщательно прописаны нормальными сказочниками. А то ведь какой-нибудь бездарь насочиняет разных глупостей, а потом эти несчастные глупости не знают, куда с людских глаз деться. Ох, не добрым словом поминают они своих создателей. Ты когда подрастешь, хоть статью какую-нибудь про это напиши. Граница-то засекречена, соответственно, уродцев в нашем мире прибывает и прибывает. Может, напишешь – и запретят у вас кому попало перо в руки брать. Глядишь, эти писаки все поймут, сжалятся.
– Графоманы сжалятся? Ой, Соловей, не смеши. Вспомни «Оду булке» нашего уважаемого Горыныча. Так он даже не графоман. Вон какие стихи о любви писал, пока не оголодал!
Тропинка, по которой Катя и Соловей приближались к месту совершения противозаконного действия, вильнула к огромному дубу. За его стволом обнаружился продрогший соучастник – Никифор Головин собственной персоной.
– Привет, Головин! – радостно воскликнула Катя. Вопрос о том, придет ли Ник, мучил ее с вечера.
– Привет, – кивнул он Кате. – Здравствуйте, – Соловью. – Вы тот самый физик? А где ваш прибор, который создает резонанс?
– Э-э-э… – замешкался с ответом «физик».
– Головин, неужели ты не понимаешь, что прибор секретный? – пришла на подмогу Катя. – Это новая разработка. Портативная. Размером со спичечный коробок. Лежит в кармане. Тебе его никто не покажет. Мне тоже. Будем пользоваться результатами.
– Да ладно, это я так, любопытно просто. Могу и не смотреть.
– И не смотри. Давай лучше договоримся о сигналах. Когда Соло… Соловьев… Извини, забыла представить тебе нашего гостя. Не удивляйся, он личность секретная, поэтому его так и зовут – Соловьев. Псевдоним, наверное. Так вот, когда Соловьев начнет работать, нам с тобой придется охранять подходы к пляжу. И если что – подать сигнал. Я только мяукать умею. А ты?
– Гавкать и кукарекать.
– Замечательный зоопарк, – усмехнулся Соловей.
Катя задумалась.
– Лучше гавкай. Петухи уже откричали. Да и откуда в лесу, рядом с пляжем петух?
– Логично, Калинина. Тогда, если люди далеко, я всего пару раз тявкну. Если же времени не остается и опасность велика, зальюсь лаем.
– Представляю, что о тебе, мальчик, люди подумают! – вновь не удержался от комментариев Разбойник.
– Точно, Ник. По-моему, ты будешь похож на придурка. Знаешь что, пожалуй, нужно не гавкать и мяукать, а петь!
– Чего?
– Не чего, а самые обычные песни. Громко и протяжно, чтобы далеко слышно было. Ты умеешь петь, Головин?
– Я пою хуже, чем гавкаю.
– Честный друг у тебя, Катя, – похвалил ответ Соловей.
– Он уроки пения прогуливает. Ну-ка, запоминай:
Во поле береза стояла,Во поле кудрявая стояла.Люли-люли, стояла,Люли-люли, стояла…– Калинина, ты что, с ума сошла? Это мне-то про люли-люли петь? – Ник покрутил пальцем у виска.
– Во-первых, я в полном порядке. У меня даже в обычных контрольных одни пятерки. Сам знаешь.
– Одно другому не мешает. И, кстати, могла бы своими пятерками не хвастать. А во-вторых?
– Во-вторых, это русская народная песня. Так что будешь петь как миленький.
– Ладно. Только один раз и исключительно ради тебя. В случае крайней опасности. А если прохожий далеко, пожалуй, все-таки тявкну.
– Договорились. Да, и вот еще что… Сам понимаешь, чтобы разрушить бетонный каркас, нужны большие мощности. Если тебе станет немного не по себе, не нервничай, ладно? Стой и терпи.
– Я что, девчонка, чтобы нервничать?! Сама, Калинина, не нервничай!
Дальше шли молча. Исходные позиции заняли так же тихо.
Минуты ожидания. Вероятно, законы физики в это время нарушаются. А как еще объяснить, почему несчастные шестьдесят секунд вдруг растягиваются почти до бесконечности?
«Когда же? Когда же он начнет?» – нервничала Катя.
Но вот листья на березах задрожали, и в голову вонзилась горячая острая игла. Эффект оказался послабее того, что накануне творилось в коровнике. Там Соловей, конечно, не вышел на максимальную мощность, но пространство было замкнутым и тесным. О том, какие энергии сейчас бурлили в эпицентре события, Катя могла лишь догадываться.
И все же она, наверное, на секунду потеряла контроль над собой и территорией, потому что, когда очнулась, перед ней, обхватив голову руками, совсем не величественно корчился Марк Великий. Рядом валялось пустое пластмассовое ведро, удочка и открытая банка с дождевыми червяками. Последние торопились воспользоваться неожиданно обретенной свободой.
Катя заголосила что есть мочи:
– Во поле береза стояла,Во поле кудрявая стояла.Соловей продолжал свистеть. Голова раскалывалась на части. Уши выворачивались наизнанку. Кости ныли. Глаза пытались выпрыгнуть из орбит.
Но Катя самоотверженно вопила, не соблюдая ни ритма, ни мелодии, ни смысла:
– Люли-люли, о, стояла же эта самая оооо…Люли-пилюли, фу ты, пили у юли береза…– Заткнись! – взмолился Марк. – Тут такое творится, а еще и ты орешь!
Невероятными усилиями Катя заставила лицо принять нормальное выражение и елейным голоском проворковала:
– Ой, Марк! А о чем это ты таком говоришь? Что-то я не пойму. И почему откручиваешь свою голову? Разве она тебе больше не нужна?
– Уши болят! Жутко болят! Разве ты не слышишь звука?
– Неееет… О каком звуке речь?
– О-оооо! Невыносимо! Ну вот же он! Вот!
– Ох, Марк. По-моему, с тобой что-то не так. Я ничего не слышу.
– Не может быть.
– Ты головой о какую-нибудь елку случайно
