Каирский дебют. Записки из синей тетради - АНОНИМYС
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что вы скажете полиции?
– Скажу, что вы перехитрили меня и сбежали. А полиции достанутся ваши сообщники. Или, может быть, вы надеялись спасти от тюрьмы этого вашего Деметриоса?
– Не на что я не надеялась, – отвечала она сердито, – этот мерзавец играл моей судьбой, моей свободой и жизнью! Он использовал меня втемную, после чего собирался отправить на тот свет.
– Отлично, – сказал Загорский, – будем считать, что мы пришли к соглашению.
Мадемуазель Мари кивнула.
– В таком случае, каков порядок действий?
– Во-первых, – сказал он, – уберите револьвер.
Она заколебалась, глядя на него. Загорский улыбнулся ей, и она неожиданно заметила, какие удивительные у него глаза – не голубые, не черные, не карие, а какие-то смешанные, каре-зеленые.
– Не бойтесь, – сказал он, – я не воспользуюсь силой.
Они помедлила секунду, но все-таки спрятала револьвер в сумочку.
– Прекрасно, – кивнул он, – теперь брильянты.
Она вытащила из сумочки увесистый мешочек из красного бархата и передала ему.
– Тут все? – спросил он.
– Все, – сказала она и почему-то отвела глаза.
– Хорошо, – сказал молодой человек, – верю вам на слово.
Она топнула ножкой и, что-то чуть слышно бормоча, с досадой сунула руку в сумочку. Вытащила еще один мешочек, поменьше и, не глядя на Загорского, сунула его ему в руки.
– Благодарю, – сказал он. – Я бы с удовольствием оставил их вам, но когда их недосчитаются, решат, что их украл я.
– Ах, довольно, – отмахнулась она, – уговор есть уговор.
– И, наконец, сам побег, – он вытащил ключи из кармана и протянул ей.
Она посмотрела на него с удивлением. Он же сам говорил, что если она попытается выйти, ее задержит полиция. Он кивнул.
– Это если только вы попытаетесь выйти через дверь. Но эти ключи открывают жалюзи на окнах. Вы откроете их, спрыгнете на землю – тут совсем невысоко – и отправитесь, куда вам только захочется.
– А вы? Они же спросят, почему вы меня отпустили?
Загорский пожал плечами.
– Скажу, что вы угрожали мне пистолетом.
Она поморщилась. Нет, этого недостаточно, это неубедительно, это только слова. Нужно что-нибудь вещественное. Предположим, она ударила его пистолетом, он потерял сознание и упал на пол. А она забрала ключи и сбежала.
Загорский неожиданно засмеялся.
– Понимаю, – сказал он, улыбаясь, – я сорвал вам все планы, и вам очень хочется дать мне по физиономии.
– Физиономия здесь не при чем, – неожиданно отвечала она, – я буду бить по затылку.
– Идет, – сказал Загорский. – Только бейте не очень сильно, вскользь – не хочу сделаться инвалидом.
Они открыли и подняли жалюзи, потом Загорский повернулся к ней в профиль, чтобы удобнее было его бить. Несколько секунд она молча смотрела на него.
– Жалко, – сказала она наконец.
– Не жалейте, – отвечал он, – если ударите правильно, будет лишь небольшая ссадина и шишка, которая быстро заживет.
Она покачала головой.
– Я не о том. Жаль, что мы с вами не встретились раньше и при других обстоятельствах.
Он молчал, не глядя на нее. Наконец она вздохнула.
– Ладно, – сказала она, – закрывайте глаза.
Он послушно зажмурился и стал ждать удара. Секунды текли, однако удара все не было. Вместо удара он вдруг почувствовал на щеке слабое трепетание бабочкиных крыльев – это был поцелуй, которого меньше всего ждал он сейчас.
Затем раздался легкий шорох, и когда Загорский открыл глаза, кабинет был уже пуст, только открытое окно зияло, как путь в неведомые миры.
– Вот черт, – вздохнул Загорский. – Видимо, придется бить себя самому…
Британский оборотень
Городок Вильгельмсгафен, расположившийся на северо-западе Германии, а, точнее сказать, приткнувшийся к военному порту у Северного моря, выглядел поселением настолько незначительным и унылым, что вернее всего казалось называть его городишком – и то было бы много чести. Весь смысл здешнего существования, кажется, только и состоял в обслуживании военного порта, а люди, жившие тут, представлялись неким малозначимым приложением к могучим броненосцам и крейсерам, чьи вздымавшиеся вверх трубы несколько разнообразили унылый северный пейзаж, придавая ему выражение значительное и даже почти сказочное.
Как пишут в бульварных романах, климат в городке оставлял желать лучшего – проще говоря, был вполне собачьим. Вялое прохладное лето и какая-то брюзгливая, недоношенная зима наводили уныние на туземцев, из чего сами собой следовали попойки, ссоры, чрезмерные мордобития и прочие эксцессы, не вполне сочетающиеся с цивилизованным образом жизни, которым традиционно и не без оснований гордилась Германия.
Когда же в городе начинались дожди, жизнь в нем скукоживалась до минимума, а сам Вильгельмсгафен, казалось, просто растекался в небольшую серую лужу на благонамеренной бюргерской физиономии второго рейха. Тогда границы между самим городом и предместьями совершенно стирались, как стирались они между распростершимися вокруг полями и лесами.
Как раз на границе предместий и города, несколько на отшибе от остальных, стояла вполне ординарная для этих мест двухэтажная дача, окруженная яблоневым садом. Неподалеку от забора, огородившего дачу и сад, мок сейчас под дождем некий господин чуть моложе средних лет. Дождь вкупе с ночной темнотой, которая обступала его со всех сторон, делали мокрого господина почти невидимым для постороннего глаза, в то время как сам он видел все и, более того, с особенным вниманием вглядывался в дом, рядом с которым стоял.
Судя по всему, интерес его был неслучайным – иначе зачем бы покрываться влагой и упревать на темной улице, вместо того, чтобы отправиться домой, тяпнуть стаканчик шнапса и, забравшись в теплую кровать, смотреть сны, которые пошлет ему заботливый Морфей? И в самом деле, означенный господин наблюдал за домом не первую неделю и знал, что несмотря на скромные размеры дачи, здесь жило некоторое количество людей – или по крайней мере, они регулярно тут появлялись. Мужчины и женщины, исчезавшие в недрах дома, судя по их виду, относились к обеспеченной публике – об этом, в частности, свидетельствовали их элегантные наряды и украшения, вроде золотых часов и дорогих перстней на пальцах.
Из тех, кто появлялся в доме, стоило отметить одного мужчину и его спутницу, совсем юную даму – похоже, они были постоянными насельниками дачи и проводили там не только дни, но и ночи. Однако прямо сейчас дом стоял пустой: некоторое время назад две фигуры, мужская и женская, облачившись в дождевики, прошли через сад и вышли на улицу.
Проводив парочку взглядом, мокнущий человек некоторое
