Жребий No 241 - Михаил Кураев

Сам я вполне здоров и благополучен.

Целую тебя, мой ангел, крепко, крепко и жму твою руку!

Весь твой Н. Кураев.

Рискуя быть заподозренным в нерасположенности или предвзятости к последнему российскому коронованному самодержцу, не скрою чувства удовлетворения, когда в дневниковой записи от 8-го мая прочитал «Меня скрючило…» И дело совсем не в том, что скрюченный царь мне по-человечески ближе, нет, дело в том, что и деда скрючило, о чем он тоже напишет 8-го мая! Чем неожиданней рифма, тем она драгоценней. Пишу о частной жизни современников, и жизнь эта причудливо и произвольно перекликается, аукается, вспыхивает секундными зеркальными отражениями, представляя все, как и следует по законам зеркал, в перевернутом виде. А в ситуации со «скрюченностью» мы имеем случай двойного отражения, когда второе отражение возвращает нас к истине. Они оба и в скрюченном виде остались верны своему призванию и долгу: дед лечил, царь смотрел войска и показывал войскам себя.

Дневник императора.

8-го мая. Суббота.

Меня скрючило в левом плече и шее. В 9 час. приехали в Рязань и сперва посетили три собора, весьма интересные в историческом отношении. Вернувшись в поезд, доехали до места лагеря 1-й бригады 35-й пех. див. Здесь отлично представились 137-й пех. Нежинский и 138-й пех. Болховский полки и 35-я арт. бригада. В сопровождении громадной толпы доехали до жел. дор. и отправились дальше. Погода была довольно прохладная.

В Москву приехали в 4 1/2. На дворе у Николаевского вокзала стоял 17-й саперный батальон в мобилизованном составе. Напутствовал его как и остальные части. Затем поехал с Мишей к Иверской, оттуда на несколько минут по нужде во дворец и, наконец, в Успенский собор, где был отслужен молебен. В 6 час. покинул Москву.

Ст. Борзя. Мая 8-й д. 1904 г.

Дорогая деточка Кароля!

Получил два твои письма. Не мог ответить на них тотчас же, потому что лежал в постели больной… Да, милая, я таки прихворнул; заболел 30 Апреля и целую неделю, почти не вставая, провел в постели с То 40 градусов. Только вчера, 7-го мая, начал вставать, но даже сидеть долго не могу от слабости и головокружения. Теперь остается именно эта общая слабость. Была очевидно инфлуэнца, но все-таки я не помню даже, когда я так хворал, чтобы лежать, не поднимаясь, более недели. Ах как это скучно! Да еще в самый разгар болезни привезли больного, которому нужно было делать вправление вывиха плеча. Другой врач был в отлучке, и я с То 40 пошел делать вправление. Вправить-то вправил вывих и скоро, но сам так обессилел, что едва-едва не упал в обморок. Ну, теперь, слава Богу, все идет хорошо. Нужно набираться сил. Я совсем пропадаю от бездействия; дела у нас тут никакого. И самочувствие становится все хуже и хуже.

Как отрадно и приятно было получить в это скучное время лежанья твои два письма! Я бесконечно рад за тебя, голубка, что Ты с таким удовольствием изучаешь медицинские науки. Как приятно видеть из письма это твое удовольствие! Дай Бог тебе и дальше силы и охоту к продолжению этих занятий! От души желаю успехов! Немножко удивился я раньше, когда пришлось прочитать в одном из твоих писем восторженный отзыв о проф. Мороховце. Не знаю, что и как он вам читал, но знаю, что это дурак набитый и попал в профессора очевидно по какому-то недоразумению. Вообще мне кажется он позорит Моск. Университет, занимая там кафедру.

Твои же восторги по поводу лекций других профессоров вполне разделяю; не особо интересен, положим, и Огнев, ну да все же он хоть много умнее и дельнее Мороховца.

У меня особых перемен нет. Полк все так же стоит на охране дороги от Байкала до Манчжурии, и штаб полка (а с ним и я) в Борзе. Перемен в скором времени что-то не предвидится. Чего доброго войны-то так и не придется нам увидеть. Это бы впрочем и ничего, если бы здесь была цель, а то от бездействия можно прямо сойти с ума. Назначают нас все в санитарные комиссии ездить осматривать станции. Но это так неинтересно и так скучно и бесцельно, что нисколько не улучшает положения.

Ну пиши ты, деточка! Как твое здоровье? Я о своей болезни не телеграфировал тебе потому, что надеялся на благоприятный исход и не хотел попусту тебя тревожить. Простудился я по-видимому в вагоне поезда, когда мы в комиссии возвращались со ст. Оловянная.

Очевидно вот, чего доброго на днях придется опять ехать для участия в санитарной комиссии по станциям ж.д. Я хоть и поправлюсь через денек вовсе, думаю уже выходить, но слабость еще не пройдет так скоро, а участвовать в комиссии нужно порядочно сил. Но может б. мне удастся отвертеться от этого участия, хотя в военном ведомстве это и трудно сделать.

Передай, моя дорогая, Грете, что ее письмо я получил недавно, сердечно ее благодарю, а напишу ей попозднее.

Пока до свидания, мой дорогой ангел! Крепко целую тебя, жму твою руку! Приветствую твоих родителей и братьев. Поклон всем знакомым.

Весь твой Н. Кураев.

Удостоверение

Дано сие Кароле Васильевне Шмиц в том, что она с 8 марта по 30 апреля слушала курсы, организованные Медицинским Факультетом сего Университета, по уходу за больными и ранеными по следующей программе:

1. Элементарные сведения по анатомии и гистологии человека.

2. Основные сведения по физиологии.

…………………………………………….

6. Основные понятия о повреждениях, в особенности о тех, которые встречаются на войне. Об уходе за хирургическими больными.

Москва Мая 2 дня 1904 года

Председатель Медицинской Комиссии N 50

И. И. Дъяконов

Члены

Ив. Спижаровский М. Метропольский Ив. Огнев

Так легко понять стремление любящей души включиться в жизнь любимого, сознавая, как важно для него дело, которому он посвятил свою жизнь. Получив Удостоверение на право ухода за ранеными, надо думать, бабушка смотрела далеко вперед.

Не оставит своими заботами, своим участием отлученного от нее войной мужа и государыня Александра Федоровна.

«…Милый, подумал ли ты серьезно о Штюрмере? Я полагаю, что стоит рискнуть немецкой фамилией так как известно, какой он верный человек… и он будет хорошо работать с новыми министрами…

…Мой Солнечный Свет, моя радость, мой любимый! Осыпаю тебя самыми нежными и страстными поцелуями, голубчик. Всегда твоя до смерти и за гробом.

Женушка.»

Японская война не разлучит государя с Женушкой, это в следующую, германскую, Александра Федоровна всей силой любящего сердца станет помогать мужу в его нелегких делах.

«…Милый, я не знаю, но я все-таки подумала о Штюрмере. У него голова вполне свежа…

Питирим хочет, чтобы Никон (эта скотина) был послан в Сибирь, ты помнишь, а В. хочет услать его в Тулу…»

Государыня хочет не только подсказать верную фигуру премьер-министра, но и предостеречь от несправедливости в делах церковных. В. (Волжин) обер-прокурор Синода по отношению к архиепископу вологодскому и тотемскому Никону уж очень мягок, да опустится «на эту скотину» тяжкая десница Питирима, митрополита Петербургского и Ладожского.

«Мой любимый!

Пасмурное утро. 3о тепла. Как досадно, что в Могилеве туман все еще продолжается, и на протяжении всего фронта такой ветер, непроходимая грязь и разлившиеся реки!..

…это хорошо, что ты отставил Ронжина…..

графиня Карлова в бешенстве, что ее друга Поливанова сменили…..

нельзя ли быть более осторожным при назначении членов Государственного Совета?.. Государственный Совет должен быть лояльно правым…

…Хотелось бы, чтобы ты нашел подходящего преемника Сазонову, не надо непременно дипломата! Необходимо, чтобы он уже теперь познакомился с делами и был настороже, чтобы на нас не насела Англия и чтоб мы могли быть твердыми при окончательном обсуждении вопроса о мире… Ради Бэби мы должны быть твердыми, иначе его наследие будет ужасным, а он с его характером не будет подчиняться другим, но будет сам господином, как и должно быть в России, пока народ еще так необразован…

…И вот еще другая вещь — извини, дружок, но это ради твоего блага они мне говорят. Не дашь ли ты распоряжения Шт.(юрмеру) послать за Род(зянко) /гадина/ и строго сказать ему, что ты настаиваешь на окончании бюджета до Пасхи, потому что тогда тебе не надо будет их созывать, даст Бог, до лучших времен — осени или после войны. Они нарочно медлят, чтобы вернуться потом и возобновить свои ужасные либеральные предложения. Многие говорят то же самое и просят тебя настоять на том, чтобы они окончили работу теперь. И ты не можешь делать уступок, вроде ответственного министерства и т. д., и всего чего они хотят. Это должна быть твоя война, твой мир; слава твоя и твоей страны, а во всяком случае не Думы, — они не имеют права вмешиваться в эти вопросы. Ах, как бы я хотела быть с тобою!..