Живый в Помощи(Записки афганца 1) - Виктор Николаев

Надежда на то, что потерявшиеся экипажи целы, еще оставалась. Так считали на «Скобе». Но Господь судил иначе.

Все стало ясно при входе в поисковое ущелье. Оно оказалось тупиковым и не имело сквозного прохода! Этого не могли знать погибшие летчики, как не знали за секунду до входа в ущелье и пилоты «Скобы», ибо на полетных картах эта особенность рельефа не была обозначена. Ребят-поисковиков, специально тренированных к нештатным ситуациям и налетавших не один час в труднейших условиях, крутанула тупая дрожь. Теперь им стала ясна картина случившегося вчерашним вечером.

Быстро наплывающая темнота заставила пилотов изменить намеченный маршрут полета, что и привело их к гибели. Кого в том винить, топографов? Стандартной полетной карте было более тридцати лет. В боевых условиях в этом районе ею никто не пользовался. А в Афганистане сотни ущелий, о рельефе которых не знают даже местные жители. Ибо племена, кочующие по стране, оседают в знакомых местах на срок в зависимости от времени года. И снимаются по-цыгански стремительно, без предупреждения. Каждое кочевье живет само по себе, по своему вековому укладу, подчиняясь своим законам. Во главе каждого рода — старейшины, решающие все вопросы от того, где ставить шакр и до судебного приговора.

В то время, когда в глухом ущелье разбились русские вертолетчики, по восточному афганскому календарю шел 1366-й год. Кочевники-афганцы, с которыми приходилось встречаться на разведвыходах, чаще и не знали, какая страна находится рядом и есть ли она вообще. Расстояние и направление до ближайшего кочевья, до стоянки чужого племени определялось перелетом стрелы правее-левее какой-нибудь снежной вершины и солнца. Где уж тут рассчитывать на подробную полетную карту, хотя от этого, конечно, нам не легче.

От многих встреч с афганцами, жившими порой ниже дна нищеты, оставалась тягость на душе. Предельно трудолюбивые, отзывчивые дехкане вызывали такую жалость в сердце, что летающие иногда по знакомым маршрутам экипажи и спецназ сбрасывали им оставшиеся поношенные, но крепкие вещи, а, по возможности, лекарства и продукты. Живущие недалеко от военных городков крестьяне бывало подводили к контрольно-пропускным пунктам своих детей (чаще девочек) и униженно молили взять их хотя бы на короткое время в рабство в обмен на продукты. Но к чести русского солдата, можно уверенно сказать, не известно ни одного случая, чтобы подобные предложения принимались.

…Сделав печальное открытие о тупике в ущелье, летчики ведущей группы загустили эфир крепким русским словом. Их состояние можно понять. Ибо даже коридор пролета в этом ущелье был настолько узок, что идти по нему можно было только в одну сторону предельно осторожно без резкого крутого крена. Извилистое ущелье растянулось всего на три километра. И тупик, внезапно выплывающий с солнечной стороны, не оставлял тяжелым Ми-24 ни малейшего шанса на скорый спасительный набор высоты.

Удар о скалу шедших парой машин был мгновенным и страшным. Они обрушились, посыпались, как говорят пилоты, с высоты около пятидесяти метров. Летчики даже не успели сделать попытки покинуть борт с парашютом.

Сегодня идущих впереди поисковых Ми-8 со «Скобы» спасла только легкость машин и мгновенная реакция летчиков. Борта круто рванули вверх и ушли от лобового удара. Шедшие следом в кильватере тяжелые Ми-24 вовремя сориентировались и также удачно перемахнули через вершину скалы. Затем, встав в круг, они начали прикрывать высадку поисковой группы. Десантироваться с ходу не получилось— не позволяла величина посадочной площадки. Решили поступить по-другому: «восьмерка», зацепившись левой стойкой шасси за скалу, дала возможность спасателям рвануть вниз по тросам, с воем и замиранием сердца, туда, где едва различимыми в бездонной сумеречной глубине крестообразно лежали потерянные Ми-24.

Война есть война. И хотя на ней привыкаешь к смерти и виду крови, к гибели знакомых и друзей привыкнуть невозможно.

Вертолеты, вернее то, что от них осталось, лежали друг на друге хаотической грудой металла. Чтобы достать летчиков, поисковики стали разволакивать обломки. Один экипаж извлекли без труда. Вид у мертвых летчиков был такой, будто они спят. Второй же экипаж вытаскивали, по частям разрезая трупы. Голова командира висела на ниточке-жилке. И, прости Господи, чтобы доставить тело на борт, голову пришлось отделить.

При подходе к дому перепились, как свиньи. Плакали на борту все, размазывая слезы и сопли кулаком. Ночью ребят в цинках отправили домой — хоть могилка будет, где поплачут родные. На четыре кровати в модуле стало меньше и на двадцать литров похоронного спирта тоже.

Прав был тот сменщик на кабульской пересылке: самое страшное — везти домой друзей. Страшно смотреть в глаза отцу, матери, жене, детям. Что им ответить на немой вопрос: «Что же ты, сынок, не помог уберечься нашей кровиночке? Что же ты, сынок?..» А повисшая без сознания на чужих руках жена? А маленький сынок, с любопытством рассматривающий мертвого папу и с интересом играющий его наградами?

Страшно, не дай Бог!

Караваны, караваны… Досмотры, контроли, проверки, стрельба. И так изо дня в день. Отупели, огрубели ребята, и только сердце осталось таким же, и взгляд устремлен по-прежнему в одну сторону — на Север, туда, где ждал русского солдата родимый дом.

О подходе очередной бандгруппы стало известно заранее и «Скобе», и «Чайке». Ребята из «Чайки» группой в десять человек во главе с крепким командиром Гелой из Рустави, ушли на захват банды, состоящей из сорока пяти душманов. Лихие ребята! Через два дня после выполнения задания спасатели «Скобы» должны были забрать их со скалы в пятидесяти минутах полета.

Спланировали операцию спецназовцы толково, грамотно, но в бою всего не учтешь.

О ночном выходе спецгруппы банде донес кто-то из местных. Видимо, одновременный выход ложной группы был подозрительно громче обычного, что и насторожило душманского информатора. Обычно такой отвлекающий внимание ложный шумный выход использовали десантные батальоны, когда проводили особо сложные операции. Нередко к такой незамысловатой, но эффективной военной хитрости прибегали и вертолетчики.

Под шумок опытный Гела с навьюченным, как верблюды, отрядом тихо исчез в черноте дождливой ночи. Автоматы и гранатометы обмотали фланелью, ею же переложили патроны и гранаты. Надели фланелевые «намордники» и на каждого из орлов руставского Гелы.

Эти девятнадцатилетние ребята умели ходить на загляденье профессионально, будто их мама в каске родила — шаг в шаг, след в след, вздох в вздох. И так порой они проходили до двадцати километров за ночь по горам и пустыням. С закрытым ртом на всем пути — все просьбы о помощи и команды показывались на пальцах. Один еле слышный щелчок впереди идущего, и каждый, садясь, клал ноги на плечи впереди сидящего: за пять минут кровь отливала от стоп, и усталости как не бывало. Два щелчка — сближались с впереди идущим и делали по три-четыре бережных глотка воды из шланга четырех-литрового резинового пакистанского баллона, уютно расположенного по всей спине. Кстати, у этого баллона имелись еще и небольшие оригинальные пупырышки, массирующие спину при движении. Из продуктов, кроме воды, они брали с собой выдаваемую только на время боевых операций сгущенку, спирт и галеты. Остальное считалось излишеством. Курить строго запрещалось, точно так же, как недопустимо было даже вскрикивать во время шального ранения.

Итак, Гела должен был перехватить банду к вечеру, навязать ей бой и захлопнуть капкан, вызвав на подмогу группу захвата на вертушках.

Выйдя с наступающим рассветом в планируемую точку, группа «заполянилась» для многочасовой и, возможно, многодневной «лежки». То есть быстро, как кроты, зарывалась в землю, песок, закрывалась валунами. Теперь их не видел никто, они же контролировали все.

Но, к сожалению, слишком шумная «ложь», выполненная «шайтан-арбой» — гусеничным четырехствольным танком при выходе, насторожила «духов», поднаторевших за годы войны в слежке за нашими войсками и имевших повсюду своих доносчиков.

Гелу крепко зажали в горах. Он передал по рации: трое убитых, все ранены, в их числе двое «двухсотых», то есть тяжело раненых. Боезапаса осталось на сутки экономного боя, плюс по четыре гранаты у каждого и две на всех для самоподрыва. Оборону заняли в пещере.

К Геле на выручку взлетели в восемь утра. Через двадцать две минуты были в районе поиска. Еще несколько минут понадобилось, чтобы разобраться в ситуации. Далее действовали по отработанной старой схеме. «Двадцатьчетверки» ракетами прикрыли высадку, и группа Виктора со всем необходимым, обдираясь о скалы и лаясь, проползла к десантникам.

А «духи», сообразительные матерые «духи», не сделали ни одного выстрела. Затаились, превратились в камни, дали прибывшим захлопнуться в каменном мешке. Когда, высадив группу, «восьмерки» взлетели, чтобы встать в зону ожидания, они быстро стали похожими- на решето — «духи» заявили о своем присутствии из всех видов оружия. Раненные левый летчик и борттехник одного из вертолетов все же успели отвести машину на безопасное место.