Все оттенки черного - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Жаль, — вздохнул полицейский. — Хотя, постой…
Он подошел к патрульной машине, нырнул в багажник и вытащил целлулоидную упаковку с мячами для тенниса.
— Сколько мячей удержишь? — глаза полицейского весело заблестели.
Бим хмыкнул, вскрыл упаковку и со знанием дела принялся ощупывать мячики лимонного цвета, тряс их и зачем-то подносил к уху.
— Дерьмо тебе продали, — скривился он и оставил себе только три.
Мячики заплясали в воздухе, но через пару мгновений один плюхнулся на асфальт и закатился под машину.
— На репетиции руку вывихнул, — Бим поморщился. — Еще не зажила.
— Эх… — протянул лейтенант. — А у меня уже с шестью получается… Ну тогда, может фокус какой-нибудь, — не унимался он.
— А у тебя и карты есть? — усмехнулся Боб.
— Есть, — кивнул полицейский и достал из кармана колоду. — Пальцы тренирую, пытаюсь отточить «вольт» до блеска.
Боб крякнул, закатал рукава и несколько раз тщательно перетасовал карты.
— Пороли, когда поймали? — участливо спросил он.
— Неделю сидеть не мог, — усмехнулся полицейский.
— Ладно, сейчас из колоды я на твоих глазах достану четыре милые дамы, если, конечно, ты мне поможешь… Называй любое число от десяти до двадцати.
— Ну, это я знаю, — огорченно сказал лейтенант. — Пальцы, смотрю, у тебя работают шустро, ну а дальше простая математика… Дамы свои места уже заняли… девятая, десятая, одиннадцатая и двенадцатая в первых двадцати картах, а эти карты ты положил поверх колоды, двадцать, кстати, число статичное и означает покой… только не уверен, как ты распределил масти… Затем, будешь отсчитывать то число карт, какое я тебе назову, причем счет начнешь сверху. Сложишь цифры моего числа… Все верно?
— Есть у меня один номер, когда публика тяжелая… думаю понравится, — ухмыльнулся Боб и разложил колоду «веером». — Ты про Вильгельма Телля слышал?
— Яблоко на голове?
— Так вот, беру я это самое яблоко, ставлю на голову Бима и прошу, чтобы самый недоверчивый «знайка» завязал мне глаза, — Боб сложил карты и сунул в карман лейтенанту. — Далее… барабанная дробь, истошные бабьи крики, кому-то несут нашатырь… затем выстрел, яблоко вдрызг, лучше, конечно, выставить красное и сочное… валторна просыпается и оркестр, как врежет туш.
— И что… прямо сейчас можешь показать? — лейтенант с сомнением посмотрел на Боба. — Только пистолет я тебе не дам.
— Свой имеется для таких случаев, — раздраженно ответил Боб.
Бим поперхнулся и ошарашено посмотрел на подельника.
— Надеюсь, зарегистрированный? — полицейский облизнул губы.
— Конечно, — Боб деловито потер ладони. — Давай так. Я снимаю яблоко с головы Бима… и мы без всяких там «копфшпрунгов» и лишних вопросов догоняем наш балаган… Ну как, идет? Кстати, у тебя яблоко есть?
— Яблоко? — задумчиво переспросил лейтенант. — Нет, яблока нет… — пробормотал он, затем, все-таки, что-то решил для себя и выпалил. — Давай… Яблока нет, мячик на голову поставим.
— Мячик, так мячик, — кивнул Боб.
Он подошел к Биму, как-то чересчур театрально обнял его и зло зашептал приятелю в ухо:
— Да не трясись ты.
— А ты это… уверен, что попадешь? — как-то тоскливо спросил Бим.
— Идиот… мне главное «ствол» достать, вряд ли промахнусь в эту жирную скотину, я белочке в глаз попадаю.
— Понял, — облегченно выдохнул Бим.
— Двадцать шагов! — крикнул Боб в пустоту и раскланялся воображаемой публике.
Затем натянул подельнику колпак по самые уши и аккуратно водрузил на голову приятеля мячик.
— Платок, шарф… Что есть в наличии, господин полицейский? — Боб еще раз поправил на фраке оттопыренные лацканы, отсчитал шаги, и, встав напротив приятеля, несколько раз поднял руку с воображаемым пистолетом, точно прицеливался.
Лейтенант почесал затылок и расстегнул кобуру. В машине нашлась какая-то тряпка, лейтенант глянул сквозь нее на солнце и улыбнулся.
— Кстати, «пушку» достанешь только по моей команде… думаю, она у тебя в левом «профонде», — кивнул он на фрак и завязал Бобу глаза, дважды проверив узел.
Боб сплюнул, а Бим принялся что-то скучно высвистывать себе под нос.
— Послушай, родной, если «плетка» сдвинется в мою сторону, хоть на сантиметр, стреляю сразу, — усмехнулся полицейский, вытащил пистолет и щелкнул предохранителем. — Знаю, я вас, цирковых, с вашими шутками… то гирю в зал швырнете, то ведром воды окатите для пущего куражу… Ну, поехали.
«Бульдог» в руке Боба появился из ниоткуда. Раздался громкий щелчок, точно где-то за кулисой отчаянно взмахнули арапником и сейчас на манеже радостно запляшет белоснежная кобылица.
…Пуля вошла Биму точно в глаз. Он икнул, постоял еще пару секунд, затем как-то медленно и неуклюже решил прилечь на шоссе.
— Ну да, — поперхнулся лейтенант. — Такого я в цирке не видел.
Боб проворно сорвал с глаз тряпку и наставил револьвер на полицейского. Выстрелы прозвучали одновременно. Боб шлепнулся лицом вниз, а лейтенант, падая, рукой зацепил упаковку с мячами.
«Надо же, промазал, сука», — осознал Бим перед тем, как нырнул в темноту, словно в голове перегорели лампочки.
«М-да… скомкано все получилось», — хмыкнул Боб и отчего-то понял, что это его последняя мысль.
Лейтенант смотрел в небо, видел, как парит над ним волшебница Глинда из Южных земель… волшебница сладко пела, что стоит только трижды стукнуть пяткой о пятку и хрустальные башмачки перенесут тебя в любую точку… Лейтенант вытянулся, щелкнул каблуками и закрыл глаза.
Мячики лимонного цвета весело прыгали по шоссе в сторону моря, куда пару часов назад укатил балаган.
Дмитрий Иванов. Куда уходят клоуны?
Ираклий Шапиро служил в цирке-шапито шпрехшталмейстером лет тридцать пять, а до того выступал и в качестве артиста. Недолго и в детстве: его таскали за собой на гастроли старшие родственники и задействовали в номере «Фараон охотится на царя зверей» в качестве мальчика с опахалом.
Потом была армия, попытка поступить в цирковое училище, разочарование и, наконец, появление своего очага, или по-другому — пристани, в том самом цирке, в котором вечно сопливый Ираклик превратился сначала в брюнетистого Аполлона с очаровательным баритоном…
…а далее — в довольно упитанного мужчину-мачо с чуть седоватыми бачками… Потом же, незаметно для себя и окружающих его цирковых женщин, метафизическим манером изменил свой образ на тот тип культурного еврея из артистической среды, каковым полны современные салоны «тусовочного» толка, то есть попросту стал престарелым бонвиваном с волнистой гривой табачно-сизой седины.
Общество окружающих Шапиро цирковых красавиц тоже претерпело немалые изменения, после чего было немедленно отправлено в отставку: к своим благоверным, как говорится, в стойло. Но молодая, юная поросль, не знакомая с искусством циркового конферанса, старательно избегала немолодого шпрехшталмейстера, и тому стоило невероятных усилий и изрядных средств — затащить приглянувшуюся особу в своё холостяцкое логово, где горделиво высился старорежимный диван с кое-где вытертой эротичным узором чёрной кожей.
Иногда в сферу сердечной деятельности Шапиро попадались одетые в фирменные юбки язвительные особы, воспитанные в мифических английских школах для стервозных леди. Они издевались над Ираклием Моисеевичем, не бросая совсем, но и не давая ему уйти самому, всякий раз, когда дело доходило до разрыва, одаривая престарелого ловеласа новыми надеждами. Что ими двигало, этими коварными «кошечками»? Скорее всего, скука и желание ущемить самолюбие бывшего сердцееда и жуира.
По крайней мере, с такого рода «глянцевыми штучками» дальше скромных целований ручек со стороны Шапиро дело не заходило. И вовсе не потому, что Ираклий Моисеевич попал в полноценную революционную ситуацию, когда «верхи уже не могут», верхи-то как раз могли, но «низы» не только отказывались хотеть, но и попросту водили его за нос.
У шпрехшталмейстера появилась масса свободного времени, которое раньше тратилось на дам. Впору было заняться самообразованием. С возрастом Шапиро вовсе не потерял интереса к получению новых знаний, хотя данная черта натуры не слишком свойственна для большинства стареющих мужчин. В минуты меланхолии и скуки, поселившейся в пустоте гулкой души от очередной неудачной попытки обнаружить тургеневскую девушку в разнузданной особе осьмнадцати годков, он ударился в изучение мистики, восточной её разновидности. И на этой почве подружился с циничным и грубым, не меняющим исподнее по месяцу кряду, ковёрным клоуном Теодором
