Нацистские пожиратели кишок (ЛП) - Филлипс Харрисон

Annotation

Польша  в 1945 году – чрезвычайно опасное место для жизни. В страну вторглись нацисты, отлавливая евреев и отправляя их в концентрационные лагеря, где их либо казнили, либо заставляли работать до смерти.

Мэри была заключенной в одном из таких лагерей. Но в этом лагере было что-то особенное; с каждым днем туда прибывало все больше и больше нацистов. И по мере того как становилось больше нацистов, все больше заключенных исчезало. И теперь, если верить слухам, сам фюрер нанесет им визит.

Мэри и ее друзья должны найти способ вырваться за пределы этого лагеря, прежде чем их пригласят на ужин к Гитлеру. И нет, они не будут с ним ужинать – они будут основным блюдом...

Харрисон Филлипс

Два

Три

Четыре

Пять

Шесть

Семь

Восемь

Девять

Десять

Одиннадцать

Двенадцать

Тринадцать

Четырнадцать

Харрисон Филлипс  

"Нацистские пожиратели кишок"

ПОЛЬША, 1945 ГОД

Ноги Мэри горели. Ее колени тряслись так сильно, что почти стучали друг о друга, угрожая рухнуть под ней. Она могла просто сдаться, позволить ногам подогнуться и рухнуть в грязь. Это было бы намного проще. Но она не могла позволить случиться этому – она точно знала, что произойдет, если она это сделает.

Было холодно. Шел мелкий дождь. Эти два фактора, конечно, не помогали Мэри сохранять вертикальное положение. Она больше не была уверена, какая сегодня дата, но точно знала, что сейчас уже ранняя весна. Солнце только-только взошло, заливая желто-оранжевым светом весь двор. Если бы она попробовала угадать, то сказала бы, что сейчас было не позже семи часов утра.

Но они пробыли тут уже по меньшей мере два часа. Сейчас их было, должно быть, около четырехсот человек, разделенные поровну на мужчин и женщин. Женщины стояли слева от двора, а мужчины – справа. Они стояли совершенно ровными рядами, их спины были выпрямлены, руки опущены вдоль туловища, лица обращены вперед. Мэри стояла в шестом ряду.

Она была рада этому; это означало, что она была менее заметна для охраны.

Этот процесс был известен как "построение". Они делали это каждый день.

Задолго до восхода солнца охрана яростно будила их, крича, чтобы они вставали с кроватей и выходили во двор. Выстроившись там в идеально ровные ряды, они должны были стоять неподвижно, как статуи, пока не придет время, когда их поведут выполнять ту работу, которую они должны были выполнить в этот конкретный день.

Иногда это могло продолжаться часами.

Мэри до сих пор помнила тот день, когда ее впервые привезли сюда. Он непрерывно прокручивался в ее голове, образы были ясными как день. Она была дома, спала в своей постели, рядом с ней был ее муж Маркус. Их обоих разбудил звук стрельбы снаружи.

Маркус встал, чтобы посмотреть, что происходит. Когда он отдернул занавески, откуда-то из глубины дома донесся громкий треск. Послышались крики и снова стрельба. Маркус снова посмотрел на Мэри. Он поднял руку, словно приказывая ей молчать. Но тут дверь спальни распахнулась, и комнату наполнил рев такой силы, словно прогремел гром.

Мэри все еще видела силуэт Маркуса, танцующего в лунном свете, льющемся через окно, когда пули разрывали его тело, а его кровь забрызгивала занавески.

Она закричала. Чья-то рука схватила ее за лодыжку и стащила с кровати.

В этот момент она потеряла сознание. Когда она пришла в себя, то обнаружила, что находится в кузове грузовика в окружении других женщин из ее деревни. Многие из них плакали. Некоторые из них были в крови и синяках – Мэри могла только предположить, что они пытались сопротивляться.

Их привезли в этот лагерь и с тех пор держат здесь в заключении.

И все из-за их веры.

По правде говоря, Мэри давно знала, что этот день настанет.

Нацистское вторжение в Польшу уже унесло жизни тысяч людей; казалось неизбежным, что они в конце концов прибудут в ее деревню.

Она только жалела, что они убили Маркуса.

Но она должна быть благодарна, что ей сохранили жизнь. Погибло много людей; она была свидетелем бесчисленных казней в лагере, рядом с ней. Некоторые из них даже были ее друзьями.

Но больше всего ей было жаль родителей. Многие из присутствующих здесь были матерями и отцами. Было очень мало пар, которые не были разлучены нацистами, но они были. Одной из таких пар были Роза и Стефан. Мэри сблизилась с ними. Роза рассказала ей, что в последний раз видела их дочь, когда немецкие солдаты оттащили ее, брыкающуюся и кричащую, и насильно запихнули в кузов грузовика (вместе с дюжиной других детей). Они знали, что ее больше нет в живых – дети были бесполезны для нацистов, и ходили ужасающие истории о том, как их увозили в другой лагерь, где их уничтожали, а их маленькие трупики хоронили в братских могилах.

Сердце Мэри разрывалось от жалости к ним, но она была рада, что ей не пришлось испытать те же мучения.

Она была жива, и это было самое лучшее, что можно было сделать для нее или для любого другого в лагере. Конечно, им приходилось работать до изнеможения и кормили их только слабым овощным супом и небольшим куском хлеба (которого, по скромному мнению Мэри, едва хватило бы, чтобы накормить крысу), но, по крайней мере, они все еще были живы.

До тех пор, пока они будут подчиняться правилам, они будут распоряжаться своей жизнью. Однако если они когда-нибудь нарушат правила, их убьют, даже не задумываясь.

Одно из правил состояло в том, что во время "построения" они не должны двигаться. Даже на полдюйма. Они не должны были говорить. Они не должны были смотреть на своих товарищей по заключению. Они должны были стоять совершенно неподвижно, лицом вперед, и хранить молчание. Это было легче сказать, чем сделать, хотя иногда можно было ожидать, что они будут стоять там часами.

Икроножные мышцы Мэри ныли. Она не знала, как долго сможет продолжать в том же духе. Это звучало нелепо; все, что ей нужно было делать, это стоять неподвижно. Но когда минуты превращаются в часы и когда холодный дождь начинает пронизывать до костей, все становится чертовски сложнее. И Мэри точно знала, что не она одна это чувствует.

К счастью, кто-то сдался раньше нее.

"Благодарность", вероятно, было неправильным словом – благодарить было не за что.

Мэри сначала не разглядела, кто это. Она знала, что это был один из мужчин; приглушенный звук панических криков доносился с их стороны двора. Послышались крики – охранники сердито рычали, а заключенные отчаянно умоляли их.

Женская группа немного разошлась (несмотря на крики охранников и нацеленные на них винтовки), позволив Мэри более четко увидеть, что происходит.

Это был Петр.

Мужская группа расступилась, когда нацисты пробились сквозь толпу. Некоторые из других мужчин пытались защитить Петра, который в данный момент лежал на земле, отчаянно пытаясь приподняться на предплечьях, но безрезультатно; охранники отбивались от них, угрожая насилием. Это просто не стоило того, чтобы подставляться под пулю.

Двое охранников подхватили Петра под мышки и выволокли во двор, где стоял в ожидании Герман Шульц.

Шульц был начальником лагеря. Он был высоким, ростом около 6 футов 2 дюймов. Он был худощав, но широк в плечах. Его форма всегда была безупречна. Шульц медленно обошел Петра, который смотрел на него печальными глазами.

- На самом деле все очень просто, - сказал Шульц с ненавистью в голосе. - Все, что вам нужно делать, это стоять по стойке смирно. Чего ты во всем этом не понимаешь?

- Простите, - сказал Петр. - Мои ноги... Я не могу так долго стоять.

- Ты можешь. Ты справился с этим вчера, не так ли?

- Я так устал.

- Усталость не оправдывает такое неуважение. Все, о чем мы просим, это чтобы вы встали по стойке смирно и проявили к нам уважение, которого мы заслуживаем.