Искупление - Анна Мистунина

Убийца, на которого указал жрец, потянул поводья. Его конь попятился, толкнув лошадь Бетарана. Убийца оглянулся. Растрепанные кудри, полыхающие кончики ушей — Динарик. Тагрия на миг встретилась с ним глазами и тут же услышала новое:

— Эй, а те, что, колдуны?

Конь Динарика поднялся на дыбы, разворачиваясь, и устремился к лесу. Резко хлопнула спущенная тетива, в спину убегавшего разбойника, под левую лопатку, вонзилась короткая толстая стрела. В следующий миг все смешалось: Тагрия слышала крики и хлопки, звон мечей и ржание, но видела только серый пергамент оперения и ярко-красное пятно — оно расплывалось так быстро, что Динарик был уже весь залит кровью, когда уткнулся носом в конскую гриву и замер. Его испуганный конь мчался галопом, не разбирая дороги, а Тагрия почему-то все еще видела стрелу, видела, как безвольное тело свешивается в сторону и, наконец, падает, запутавшись правой ногой в стремени. Динарик ударился головой о землю, потом еще и еще — при каждом прыжке коня обезображенное лицо молодого разбойника подлетало и опускалось вниз, как будто исполняло какой-то отвратительный танец.

Тагрия обнаружила, что кричит, отчаянно, изо всех сил. Затем — что ее конь вскачь несется к лесу, что повод его сжимает в кулаке Исара, а рядом следует, чудом не вываливаясь из седла, Бетаран. Мимо просвистела стрела.

— Очнись же, дура проклятая! — долетело с ветром.

— Я очнулась, пусти! — крикнула Тагрия в ответ и схватила поводья.

— Не отставай!

Исара вонзила шпоры и пригнулась к шее коня. Тагрия со всхлипом глотнула воздух. Бетаран! Что, если его, как Динарика?! Выхватив хлыст, она обернулась и что было силы вытянула им кобылу брата, затем своего коня.

— Держись, Бет! Крепко держись!

По лицу текли слезы — от ветра, от страха, от горя. Вороной Динарика наконец-то замедлил шаг и свернул в сторону. Его страшная ноша в последний раз попалась Тагрии на глаза. Исара скакала впереди. Она потеряла шляпу, и черные волосы развевались, как живые. Бетаран неподвижно глядел вперед, но в седле держался крепко и даже ухитрялся привставать на стременах в такт бегу.

— Быстрей! — закричала, обернувшись, Исара.

Кто-то скакал вслед, крича и ругаясь. Жрецы? Разбойники? Тагрия не могла ни оглянуться, ни использовать магию. Все мелькало перед глазами — прижатые конские уши, серая грива, земля под копытами, темная стена деревьев впереди. До нее чуть больше полумили, но разве лес остановит погоню?

Опять замелькали стрелы. Тагрия каждый миг ждала удара, что отправит ее или брата на встречу с Динариком. Но подстрелили ту, за кого она забыла бояться. Исарин крик перебил все прочие звуки, потом захлебнулся и стих. Тагрия вскинула голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как в тело разбойницы входит вторая стрела. И тут закричал Бетаран.

Только одно могло вернуть ему голос — боль, такая сильная, что туман заклятия не смог ее заглушить. Тагрия почувствовала ее, как свою: резкий удар в предплечье, от которого левую руку как будто охватил огонь. «Держись, Бет, держись, пожалуйста!»

Остался в стороне взмыленный Исарин конь с опустевшим седлом. Тагрия и раненый, опять утонувший в колдовском тумане Бетаран ворвались под своды леса.

Здесь волей-неволей пришлось сбавить ход. Копыта вязли во влажной, покрытой прошлогодней листвой земле. С каждым шагом становилось темнее. Треск ломавшихся веток мешался с тяжелым дыханием и стуком сердца, забивал сознание — Тагрия не слышала погони, не знала, есть ли кто за спиной, не могла даже и думать об этом. Она будто поглупела от всего, что обрушилось так внезапно. Динарик, Исара, сумасшедшая эта скачка… Болели стертые о лошадиные бока ноги, болела левая рука, там, где у Бетарана сочилась из-под толстого древка кровь. Деревья перед глазами колебались, как в дыму. Нельзя останавливаться, нельзя падать в обморок, нельзя плакать. Тагрия не помнила только, почему нельзя.

Толстая ветвь промелькнула перед лицом, чуть не выбила из седла. Тагрия едва успела отклониться. Ветка скребнула по волосам. Под копытами что-то хрустнуло, и Тагрия вдруг пришла в себя. Выпрямив спину, огляделась.

Густые кроны деревьев совсем заслонили небо. Солнечный свет проникал сквозь них редкими полосами. Тропы не было и в помине. Лошади сами выбирали путь в зарослях, меж толстых, местами покрытых мхом стволов и частого подлеска. Погони не было. Если кто и последовал за беглецами в лес, то давно отстал.

Бетаран был жив. Он странно, перекосившись набок, держался в седле и все ниже опускал голову. Левый рукав пропитался кровью.

— Я и правда дура, — всхлипнула Тагрия, останавливая лошадей и прыгая на землю. — Бет! Прости меня, Бет! Иди сюда скорей!

Его пришлось буквально стаскивать с седла. Тагрия с трудом устояла на ногах, но все же сумела уложить, а не уронить брата животом на землю. Вытащила кинжал. Самый, по общему мнению, подходящий для дамы, с коротким, в полторы ладони, прямым лезвием, и красивой золоченой рукояткой, он не годился для защиты, в этом Тагрия уже убедилась. Но разрезать одежду им можно. Камзол, нижняя туника — все промокшее, слипшееся, склизкое от крови. Тагрия тихонько охнула, когда обнажилась рана.

Короткая толстая стрела прошила предплечье насквозь, и вытащить ее оказалось не так-то просто. Хуже всего, что Бетаран даже не стонал, пока Тагрия возилась с его плечом, только дышал тяжело. Лишь когда стрела наконец поддалась — Тагрии пришлось упереться в спину брата ногой, — и вышла с отвратительным хлюпаньем, он негромко вскрикнул.

Кровь хлынула потоком. Тагрия отчаянно вспоминала все, что слышала про раны от стрел, благо тема была одной из любимых за столом в таком далеком сейчас замке Мория. Со слов мужчин все получалось просто: следовало небрежно бросить «царапина» и продолжить славный бой, и лишь потом, на отдыхе, позволить слуге промыть и перевязать рану.

Промыть и перевязать. Тагрия бросилась к лошадям. Обе фляги для воды оказались пустыми. Вспомнилось, что Тинкал приказал трогаться как раз, когда она шла с флягами к ручью. Его недовольный взгляд скользнул по Бетарану, и Тагрия поспешно спрятала фляги, чтобы усадить брата в седло. И теперь ей нечем промыть рану, совершенно нечем! Разве только вино? Из сумки появилась еще одна фляга, полная почти наполовину.

В конце концов Тагрия щедро полила рану вином и натуго перевязала полосками ткани, безжалостно оторванными от нижней юбки. Повязка получилась кривая, да и ткань могла бы быть почище, но пришлось обходиться тем, что есть. Остатки вина Тагрия заставила Бетарана выпить.

Закончив, так и осталась сидеть на земле. Шевелиться не хотелось совершенно. Тагрия вся перепачкалась кровью — руки, платье, даже лицо. На Бетарана страшно было смотреть: бледный, как молоко, в грязном разрезанном камзоле, и вдобавок все тот же неподвижный взгляд. Проклятие на этих жрецов! Зачем, спрашивается, им было гнаться и стрелять?! Подумаешь, какое зло для Империи — две женщины и заколдованный мальчишка!