Моя панацея (СИ) - Манило Лина

А Инга, словно действительно способна меня видеть, медленно поднимается на ноги, отталкивает качелю и медленно, плавно покачивая бёдрами, идёт в сторону дома.

Упираюсь пылающим лбом в стекло, тяжело дышу. Похоже, моему организму плевать, что я только что залил спермой пол под ногами. Он хочет ещё.

Храни Господь твою скорлупу верной и примерной жены, девочка, если ты приблизишься к этой комнате. Хотя бы на метр.

13. Инга

Моей решимости хватает только на то, чтобы дойти до комнаты Максима. Останавливаюсь у двери, заношу руку, чтобы постучать, но, оглушённая грохотом своего сердца, торможу.

Что я хотела сделать? О чём поговорить? Зачем сюда пришла? Ещё и вина для храбрости выпила — я заметила бутылку в холодильнике, пока варила Ярику кашу. Вот и налила себе всего один бокал, выпила его махом, разогнала кровь, а вот сейчас жалею об этом. Не надо было — так только одни глупости в голову лезут.

На моих ногах новенькие кроссовки, которые я обнаружила в комнате Ярика пару часов назад. Они стояли на его кровати, упакованные в фирменную алую коробку с ярко-белой надписью на крышке. Лёгкие, удобные, красивые настолько, что я не устояла — обулась, хотя после произошедшего в кабинете Максима мне хотелось одного: пойти и разбить голову о стену.

Но я обула кроссовки. Маленькая, но победа над паническим ужасом от новой реальности. Пусть и не хотела ничего принимать от Максима — стыдно, я ведь не нищенка и не побирушка, но и бегать босиком надоело.

В коридоре тишина. Сглатываю, пытаюсь смочить слюной пересохшее горло, но не помогает. Я заперта в клетке своих эмоции, глупых мыслей. Обессиленная, запутавшаяся, потерявшая ориентиры. Выход где-то спрятался во тьме длинного тоннеля — никак не могу увидеть свет.

Эх, если бы не Ярик, я бы давно уже попыталась сбежать. Я бы не прикипела тогда к этому дому, не нашла повода остаться. Не мучилась бы. Но Ярик… он такой трогательный, такой маленький и беззащитный. Радостный и преданный. Сегодня я почти расклеилась, но пришёл он с книжкой под мышкой и попросил научить его читать.

Делаю шаг назад, хочу убежать. Куда угодно, но подальше отсюда. Прочь, Инга, прочь. Снова в сад, в ту комнату, куда угодно, но не стоять здесь и не мучиться раздраем в душе.

Дверь вдруг распахивается. За ней Максим. Стоит, высокий, в серых домашних штанах и обтягивающей налитые мышцы майке. Облокачивается на дверной косяк, пахнущий пороком. Смотрит на меня. Прямо в душу заглядывает, а я изо всех сил стараюсь не выдать, насколько сильно я растеряна.

Дура, дура, уходи. Ты же слышала его? На видео, потом в кабинете. Нельзя здесь оставаться.

“Я хочу трахнуть твою жену”. Максим хочет меня — именно меня, а я… глупая идиотка, вот кто я!

— То есть ты, у моей двери, — его голос хриплый, тон расслабленный.

— Очевидно.

Ощущаю себя маленькой бабочкой, на крылья которой льют мёд. И вспорхнуть хочется, и улететь не получается. Вот-вот иголкой брюшко проколят.

Я сминаю в пальцах край кофты, чтобы Максим не видел, как дрожат сейчас мои руки. Вино шумит в голове, а под коленками дрожь пульсирует. Словно вся кровь именно туда сейчас прилила.

— Мне Егор сказал, где твоя комната.

— Егор сказал? — хмурится, но через мгновение кивает. — Ты же язык жестов знаешь.

— Да, мой дядя…

— … был глухонемым. Я знаю.

— И правда, всё выяснил.

— Заходи.

Он отступает в сторону, но далеко не отходит. Практически загораживает своим массивным телом проход, но я всё-таки решаюсь. Иди, Инга, не будь ребёнком.

— Спасибо, я просто зашла. Поздороваться.

Господи, что я несу? Максим не верит мне: хмыкает, усмехается, будто бы говоря этим “ну-ну, именно так всё и обстоит”. Он держит руку на дверном косяке, а я вдруг замечаю, что у него красивая фигура. Максим — мужественный, сильный, хоть на первый взгляд его нельзя назвать красавцем. Такие лица не встретишь на страницах глянцевых журналов, но он определённо интересный.

— Тогда привет, — Максим уже не улыбается. Его взгляд тяжелеет, становится сумрачным, обволакивающим. И без того тёмные глаза кажутся сейчас чернее ночи.

— Привет.

Я мало что сейчас понимаю в своей жизни. Но в одном я убедилась: если бы Максим хотел меня изнасиловать, он бы уже давно это сделал.

— У тебя красивая комната, — очерчиваю в воздухе круги, потому что тут действительно красиво. Вообще дом Максима мне нравится — в нём чувствуется душа, хоть он и великоват. Я не привыкла к таким просторам и габаритам.

— Я люблю, когда красиво. Бедным мальчикам из предместий хочется комфорта.

Он подходит сзади, но не торопится касаться. Просто стоит, тяжело дышит, а я так крепко цепляю пальцами несчастную ткань, что на боку слегка трещит шов.

Мне вдруг становится противной моя одежда. Кажется грязной, совсем некрасивой, давно уже немодной. Да, я приняла совсем недавно душ, вымылась от ушей до кончиков пальцев, но невозможность переодеться при этом во что-то другое опечалила. Не в полотенце же по чужому дому, где живёт маленький ребёнок, ходить.

Невольно принюхиваюсь, но крепкий аромат мужского парфюма перебивает все остальные запахи.

— А ещё просторная.

— Кто?

— Комната.

— Да, и кровать удобная.

— Верю на слово.

— Зачем ты пришла, Инга?

— Не знаю. Просто подумала о твоих словах. Обо всём подумала.

Зажмуриваюсь, потому что, кажется, сказала что-то совсем неправильное. Пошлое. Я же вроде бы за чем-то другим приходила. Ай, не помню — ничего сейчас не помню.

— Подумала, что я смогу полечить твои душевные раны? Раз уж я так сильно тебя хочу. Да, Инга?

Его пальцы на моём затылке. Слегка касаются волос, совсем невесомо, а по плечам вниз стекают ручейком мурашки.

— Я плохой лекарь, Инга, — наклоняется к моему уху, шепчет. — Очень плохой. Не гожусь на роль павликозаменителя.

Я хочу обернуться, но Максим кладёт руки мне на живот и прижимает к себе. Крепко. У него опять эрекция, но на этот раз меня она не пугает. Волнует.

— Или, может быть, ты решила его спасти, а? Пришла ко мне, вся из себя невыносимо сексуальная… ради него пришла?

— А что? Спас бы? Если пересплю с тобой, вытащишь Павлика?

Откуда во мне эта смелость? Желание спровоцировать на что-то? Господи, отродясь такой не была.

— Обязательно бы вытащил. Я же добрый. А ещё лох, которых свет не видывал.

Он толкает меня вперёд, к тумбе. Опираюсь на неё руками, держусь на ногах из последних сил, а Максим сзади. Кладёт ладони, фиксирует мои, крепко прижимает их к тёплой деревянной поверхности. Его эрекция упирается в мои ягодицы, и это заставляет одновременно съёжиться и неосозданно податься назад.

В ответ глухое рычание. Максим толкается на меня — не сильно, но ощутимо, и это больше похоже на секс, чем всё, что было у меня до этого. Во всём этом больше бесстыдства, смелости и греха, чем я могла вообще вообразить.

Максим кладёт левую руку на моё бедро, оглаживает, и ткань кофточки миллиметр за миллиметром поднимается вверх, пока горячие пальцы не ложатся на мою кожу. Обжигают, немного царапают, сжимают, выводят круги и линии, чертят границы. Из моей груди вырывается глухой стон, и я сжимаю крепко губы, жмурюсь.

Надо оттолкнуть. Надо вырваться. Уйти. Потребовать свободы. Только, когда руки Максима гладят меня так ласково и одновременно с нажимом, по-хозяйски, не могу сделать и шага. А ещё внизу живота печёт, пульсирует и ноет. Тянет и искрит.

— Ну что? Будешь спасать мужа? — в голосе слышится злость, а я мотаю головой.

Максим кладёт руку на моё горло, притягивает к себе. Укладываю голову ему на плечо, закрываю глаза. Не знаю, вино ли это говорит во мне, либо я окончательно и бесповоротно сошла с ума, но мне нравятся его прикосновения. Властные, уверенные, невероятно точные.

Словно он знает моё тело лучше меня самой, и теперь умело обращается с ним, как опытный музыкант со своей скрипкой.