Миры Харлана Эллисона. Т. 2. На пути к забвению - Харлан Эллисон

Брошенные автомобили, которые оказываются на свалке, сначала попадают под пресс, где их сплющивают, а потом складывают в специальные кучи для дробилки. После дробилки они по конвейеру отправляются в небольшое помещение с раздвижными дверями, где их прессуют горизонтально. Затем из останков автомобилей делают кубы, весом в несколько тонн. И в конце концов невероятно мощный электромагнит поднимает их и. доставляет в хранилище, где они дожидаются своей очереди на продажу или переплавку. Requiescat in pace.[10]

Бернар Диаз дель Кастильо, конквистадор Кортеса, в своих записках, озаглавленных «Открытие и завоевание Мексики, 1517–1521», рассказывает, что на берегу их встретили индейцы, которые принесли великолепные дары из чистого золота, словно ждали прибытия испанцев. Кортес, которого наша история считает безумным убийцей, начал уничтожать местных жителей еще до того, как лодки пристали к берегу. Кастильо пишет, что они были безоружны и, казалось, собирались поклоняться белым людям, пришедшим к ним с моря.

Но когда испанцы принялись немилосердно их истреблять, по джунглям пронеслась исполненная ужаса весть, добралась до бесконечной процессии почитателей, которые несли свои золотые подношения, и тогда индейцы принялись закапывать золото вдоль дороги, а потом скрылись тем же путем, что и пришли. Из этого можно сделать вывод: жители Табаско, встретившие Кортеса, были исполнены благоговения и любви к чужакам. Они ждали их, чтобы отдать дань уважения. И лишь безумное кровопролитие заставило несчастных расстаться с мечтами о… чем? О том, что белый бог вернется, как обещал? Нам не дано это узнать.

Золотые слитки и великолепные предметы из драгоценного металла по сию пору находят вдоль тропинок в джунглях, ведущих в глубь страны от побережья Табаско.

Кубы спрессованных автомобилей лежат во дворах, дожидаясь переработки, в дождь и зимой, ночью и во время распродаж. И никто не ждет, что они заговорят.

В мае мой контракт закончился и его не возобновили.

Я нашел себе место младшего редактора в издательстве латиноамериканской литературы, в западной части города. Мона Сандберг отправилась со своим любовником кататься на лыжах в Лапландию. На Эмиля Кейна напали на Шестой авеню средь бела дня и ограбили; его жена обвиняла во всем черномазых. Их называют «черные», поправил я ее, когда она позвонила, чтобы сообщить о происшествии. Больше она не звонила. Я прекрасно понимаю женщин такого сорта.

Однажды я довольно поздно шел домой с работы и оказался на Пятой авеню, в верхней части города. Под виадуком, по которому проходит Седьмая авеню, я увидел группу черных и цветных — подростки били окна брошенных машин, оставленных без присмотра под кирпичным строением. В руках у них были молотки.

Если разум действительно может возникнуть спонтанно и если они и в самом деле обладают групповым сознанием, в таком случае у автомобилей должно быть общество. Обязательно. Культура. Вид. Массовая вера. С богами, легендами и тайными мечтами, которые посещают их, когда моторы не работают.

Я не собирался связываться с мальчишками. Мне показалось, что они способны на все. Но, проходя мимо синего «шевроле», у которого были вырваны двери, я заметил на приборной доске маленькую пластмассовую фигурку Пресвятой Девы Марии.

Впервые в жизни я почувствовал, что должен совершить бессмысленный поступок. В глазах у меня стояли слезы. Я захотел спасти фигурку от осквернителей могил.

Я присел, чтобы меня не заметили, добрался до машины, протянул руку и коснулся фигурки из белого пластика.

Раздался страшный грохот… наверняка это поезд подземки промчался у меня над головой.

Открыв глаза, я понял, что нахожусь на одной из опор виадука. Сквозь кирпичи мне было все отлично видно. Однако ночь не стала светлее. Дети продолжали заниматься своим делом.

Я не мог ни заговорить, ни пошевелиться. Меня заточили в камеру. Я там и сейчас нахожусь.

Жена Эмиля Кейна спросила бы: почему, Том, ты остался навсегда в камне, почему ты навечно погребен в кирпичной кладке? На это я ответил бы ей, что, к своему великому отвращению, понял: вера — нечто вроде рынка ценных бумаг. Есть победители и, естественно, всегда есть побежденные. Вложив состояние в ненадежные акции, вы рискуете не меньше, чем отдавая сердце бесполезному божеству.

Это совсем молодой Бог и очень ревнивый. Он терпеть не может, когда разграбляют его могильники, а мародеры оскверняют тела прихожан. Но дети верят, понимаете; а я нет. Это ведь не преступление. Но и этого оказалось достаточно.

Я религиозный человек. И всегда был таким — кое-кто может подумать, что это имеет значение.

Однако все как раз наоборот.

ВИЗГ

ПОБИТОЙ СОБАКИ

Вечером, на следующий день после того, как Бэт запачкала жалюзи на окне своей новой квартиры на Пятьдесят второй Восточной улице, она увидела, как во дворе их дома медленно и хладнокровно ножом убили женщину. Она была одним из двадцати шести свидетелей этой страшной сцены и, как и все остальные, ничего не сделала, чтобы остановить убийцу.

Бэт видела все до мельчайших подробностей, ничто не мешало ей смотреть, не заслоняло чудовищной картины. Когда она, охваченная ужасом и одновременно околдованная кровавым зрелищем, поняла, что не может отойти от окна, ей вдруг пришла в голову безумная мысль — у нее отличное место, все видно просто великолепно: как раз то, к чему стремился Наполеон, задумав строительство театров Комеди Франсез — ложа в конце зала, откуда разом можно следить и за зрителями, и за сценой. Ночь была ясной, светила луна, Бэт только что отвлеклась от фильма, начавшегося в одиннадцать тридцать по второму каналу, после перерыва на рекламу, поскольку сообразила, что уже видела Роберта Тейлора в картине «К западу от женщины» и тогда он ей не понравился; в квартире было совершенно темно.

Бэт подошла к окну, чтобы чуть-чуть приоткрыть его на ночь, и увидела: во двор, спотыкаясь, вошла женщина. Она брела, опираясь о стену и прижимая левую руку к правому плечу. Эд установил во дворе на столбах ртутные лампы — за последние семь месяцев здесь произошло шестнадцать нападений. В холодном пурпурном сиянии, освещавшем двор, кровь, которая стекала по руке женщины, казалась черной и блестящей. Бэт видела все очень четко, словно картинка была тысячекратно увеличена, а потом освещена мощными прожекторами, как в телевизионной рекламе.

Женщина откинула назад голову, точно собиралась закричать, но не издала ни единого звука. Тишину нарушали только гудки машин на Первой авеню — такси охотились за одинокими прохожими, направляющимися в «Сливу Максвелла», «Пятницу» и «Адамово яблоко». Но все это было там, далеко. А здесь, где находилась она, семью этажами ниже, во дворе, казалось, изображение замерло, окутанное невидимым силовым полем.