Под знаком феникса (СИ) - Романов Герман Иванович

«Теперь долго не будет материться! Не убил, и хорошо! Зато плеваться станет удобнее — передок выбит полностью!»

Мысль даже не успела оформиться, а Павел действовал уже машинально, нанеся удар «дубиной» точно в центр лба «тихони» — стекло не разбилось, как он и рассчитывал. Однако и верзила не только не свалился с ног, но проскочил на несколько шагов вперед и начал разворачиваться. Вот только Никритин давать ему время не собирался — ударил ступней в коленный сгиб, ухватив сзади за воротник.

Страшный прием, если его доводить до конца — поставь нож под лопатку и «объект» сам себя заколет, упав на спину. Все просто до жути, если довел прием на тренировках до автоматизма — подбил колено, воткнул сталь, отпускай рукоятку и проходи мимо. Со стороны покажется, шел человек и упал, всякое в жизни бывает. Но сейчас, понятное дело, расчет был на иное — «клиент» стал заваливаться на спину, устоять на ногах было невозможно. И Павел рубанул от души «дубиной», попав точно в паховую область, куда и рассчитывал — после чего можно «пеленать» противника для последующей с ним «беседы», предварительно стукнув по затылку. Чтобы тот не трепыхался при «упаковке» в багажник автомобиля, который отвезет его на место «задушевного» разговора и будущего погребения.

«Правило такое есть у органов — нет тела, нет и дела».

— Ой-ейе!

«Тупица» завыл на тонкой ноте, и его можно понять. Очень больно, когда округлые «дыньки», где собираются сперматозоиды на размножение, превращаются в «параллелограммы». У парня даже глаза из орбит вылезли, но сознание не потерял. Пришлось добить, ударив по синему пятну начавшей образовываться на лбу шишки — своего рода рауш-наркоз верзиле обеспечен на короткое время.

Тем временем из-за противоположного угла выбежал «лысый», сжимая в руке «перо». Видимо, рассчитывал напугать девчонку, когда та кинется убегать, а тут он такой, весь из себя свирепый и кровожадный. Вот только невдомек было пареньку, что количество участников в «загонной охоте» незаметно увеличилось, причем сами «охотники» превратились в беспомощные жертвы. За спиной «лысого» неожиданно появился пожилой мужчина в рабочей спецовке и со штыковой лопатой в руках.

— Хр-ясть!

Черенком по руке всегда больно — Лысцов схватился за запястье, взвыв тоненько, и выронил ножик. А Петр Кузьмич коротко, без размаха, врезал ему по грудине, заглушив крик в зародыше — паренек упал на землю и только разевал рот, как вытащенная на берег рыба, не в силах вздохнуть. А вот рядом с Эльзой уже стоял дедушка, вот только неулыбчивый и добротой от старого партизана отнюдь не веяло. Альберт Генрихович сделал жест рукою, и Павел тут же подошел к девушке, взял у нее сумку и портфель, сжал ладонь в своей руке и повел ее к школе, тихо сказав:

— Улыбайся, милая, веди себя так, будто ничего не видела.

Павел осторожно вел девушку, которая все еще никак не могла прийти в себя, сам заулыбался, шевеля губами, будто что-то ей говоря. Искоса посмотрел на закоулок, где невидимая никому картина получила дальнейшие штрихи. Там Альберт Генрихович намотал волосы Самарина на руку и рывком поднял того на ноги. И не говоря тому лишних слов, нанес короткий, но мощный удар по печени — «боксера» скрючило, подобные удары он наверняка получал, а они крайне болезненные.

«Все правильно, логика у партизана железная. Если я их побью, они не угомонятся, а вот связываться с ветеранами войны не станут — себе дороже выйдет. Им сейчас экзекуцию проведут с пояснениями, что нельзя делать в жизни. Пусть бескровную, но будет жутко больно. Меня бы всерьез не приняли, посчитали бы, что повезло, стали бы искать новой встречи. А с партизанами связываться не станут — крайне чревато, самих посадить могут, если в милицию пожалуются на побои. Но не побегут туда — их свои же побьют, ведь не по «понятиям» такое. А второй встречи не будет — «Лаэ» сейчас им доходчиво объяснит, и вразумит!»

— Милый, ты, где так драться научился?

— Во сне приснилось, — отшутился Павел, но в душе заметно похолодало — начались расспросы, слишком много для нее нестыковок…

Милые ребята, похожие на комсомольцев. Вот только такими были "моталки" — молодежные преступные группы, открыто заявившие о себе в конце семидесятых годов в Казани. И это явление стало повсеместным в стране "победившего социализма".

Глава 19

— Все привез, как ты «заказывал», — последнем слово Альберт Генрихович выделил специально, и кивнул на свою старенькую «Победу», на которой приехал этим вечером на дачу. — И еще продуктов в магазине прихватил, Эльза говорила, что у тебя холодильник пустой.

— Это она преувеличила изрядно, в морозильник не заглянув.

— Да знаю, что пельмени варишь, да суп с фрикадельками, макароны с ними же отвариваешь, если котлет не купишь.

— Так, когда лотки привозят, их раскупают — я еще в школе. А вечером котлет уже не купишь, — пожал плечами Павел. Действительно, килограммовые коробки с пельменями и фрикадельками в это время можно было спокойно купить в любом нарвском магазине, а вот в Иркутске они были дефицитом, и когда «выкидывали» на прилавки, быстро выстраивалась очередь, как и за котлетами, которых набирали по десятку в бумажные свертки. Про колбасу и сыр говорить не приходится — в Сибири выбор был невелик, порой вообще исчезали сии продукты, а в Нарве пять-шесть сортов того и другого спокойно приобрести можно было, так что «палками» колбасу никто не брал, просили отрезать двести-триста грамм на раз покушать.

Даже в сравнении с полу-столичным Ленинградом было изобильнее, выбор товаров широк — как-никак прибалтийская троица республик символизировала для всех остальных «братских народов» своеобразную «витрину западного мира», от которого страны социализма были надежно отгорожены так называемым «железным занавесом».

— Тогда не стой, помоги все в дом занести, у меня рук не хватит.

Альберт Генрихович вручил ему авоську с продуктами, а сам выгрузил небольшой сверток. Затем вытащил две лопаты и грабли, насаженные на новые черенки и связанные тесемкой. Для всех соседей это зрелище стало обыденным — они привыкли к ветерану, что после отъезда родителей Павла на северные заработки, пару раз на неделе приезжал к нему, то один, то с Эльзой, и они все вместе трудились на огороде. Его и девчонку уже давно считали женихом и невестой, и никакого удивления визиты давно не вызывали — инвентарь сельскохозяйственный тем более, у каждого во дворе хватает такого добра, шесть соток постоянно нужно обрабатывать, какое-никакое подспорье, народ в целом живет хоть справно, но небогато.

Русских ведь в городе подавляющее большинство — из тридцати жителей лишь один эстонец, а потому славяне привыкли налегать на спиртное, не только на водку, но и на пиво. «Пивнушек» в городе хватало, одна даже у Дворца Пионеров почти рядышком, на бывшем бастионе пристроилась, и школьники, идя на занятия, постоянно смотрели на эту непривлекательную картину — кому из детей нравится смотреть на пьяных. Хотя Нарва хоть и русский город, но эстонский в тоже время — все было относительно чинно и культурно, хотя женщины жаловались на свои пьющие «половинки». Так что уходили честно заработанные денежки, вместо дач и покупок, на дно пивных кружек, пропадая там навечно.

Се ля ви — как говорят французы!

Павел занес в дом авоську, и быстро разложил на столе продукты — батон и четвертинка черного хлеба, по стеклянной баночке шоколада «Юмбо» и майонеза, небольшой ореховый тортик, обтянутый полиэтиленом. Жестяная банка сардин в масле, нарезка сыра — по три тонких желтых пластинки в упаковке. Десяток яиц с приличным отрезом «Докторской» колбасы — утренний завтрак школьника, на сковородке поджаренный. Кружок кровяной колбасы, весьма приличной по качеству, но очень дешевой — всего 40 копеек за килограмм. Немного желейных конфет «Тийна», самых любимых, маленькая коробка трехслойного мармелада «Калев». Сахар Павел совершенно не употреблял, а чай пил с конфетами или тортом — как раз привезенного должно было хватить на всю неделю.