Под знаком феникса (СИ) - Романов Герман Иванович

Они перешли давно на общение по имени, словно старые товарищи. Впрочем, сами эстонцы старались общаться между собой без «отчества», принятого у русских. Если только обстановка была неофициальной, и отнюдь не на партийном собрании. С «Лаэ» они стали почти друзьями, по крайней мере, общались на равных как старые приятели и товарищи.

— Да понимаем мы. Все же опыт есть. Сам не оставь отпечатков пальцев на листах, работай всегда в перчатках, мало ли что. И на конвертах также, и по ним языком не води — мало они по слюне что-либо выявят, как ты говорил про это ДНК.

— Не учи ученого, — усмехнулся Павел, — лучше сами конверты не попятнайте пальцами, когда в ящики сбрасывать будете. Лучше бросать по четыре штуки — они в щель легко пройдут, больше нельзя. Если человек дважды скидывает в ящик, это может вызвать подозрение. Лучше держать конверты углом через бумажку — сбросил, а ее в карман. Крышку открывать ребром пальца, мало ли что — но перчатки не надевать — в круг подозреваемых моментально попадешь.

— Теперь ты не учи ученого, как сказал мне сам, — Альберт Генрихович улыбнулся краешками губ. — Ощущение, будто снова на войне, и любой неверный шаг приведет к гибели. Вот только опасен не враг, а свои же. Для которых ты становишься врагом, которого будут разыскивать всеми силами, привлекая тысячи людей.

— А им ничего другого не остается делать — как только информация начнет подтверждаться, «пророка» начнут вылавливать, не считаясь ни с чем. Страх пробьет от одной мысли, что такая сверхсекретная информация может оказаться у натовцев. Так что рыть будут денно и нощно. Вот только после второго «сброса» мы сделаем долгую паузу — против нас люди, а они не могут действовать в вечном напряжении, человек слаб, он устает. Главное — не проколоться не мелочах, весь дьявол именно в них!

Стоимость подобных пишущих машинок была полторы сотни рублей и более — средняя зарплата квалифицированного рабочего в стране.

Глава 24

— Теперь пути назад для нас нет, Павел, — Альберт Генрихович устало присел на стул — он только вернулся с поездки в Москву, и сразу же поехал на дачу к Никритину.

— Еще бы — результаты футбольных матчей лишь подтвердят главную информацию — список из дюжины предателей, двое из которых уже ищут выходы на запад, один «дозревает» до измены, но зато остальные самые что ни на есть курвы. Вот от этого КГБ и ГРУ на ушах стоять будут, потому что также под скромными инициалами я указал их «источники». Так что не зря книгу писал — знания пригодились. К тому же я намекнул, что это лишь завтрак, а может быть обед с полдником и ужином.

— Вот я к тому и клоню, что пути назад нет. Потому тебя и не спрашивал — меньше о том знаешь, быстрее на допросах отмучишься, терзать не так будут, — в голосе «Лаэ» прозвучала безысходная тоска.

— А ты что хотел, Альберт? Я могу принести огромную пользу стране, но меня даже к стенке не поставят, так умучают, ведь я влез туда, куда вход другим заказан. Потому полный по фамилиям список знаю только сам, а ты лишь то, что он существует, и не более. Потому тебя не казнят, но засадить могут всерьез и надолго.

— Да я понимаю это, Эльзу жалко…

— И мне жалко, потому я сейчас скажу тебе то, о чем никто не должен знать. Вас всех помурыжат и постращают, однако возьмут подписки о неразглашении, и выпустят на свободу.

— Хотелось бы узнать почему?

— Тебе не стоит этого знать, и другим тоже — но так оно и будет, — Павел внимательно посмотрел на эстонца и негромко произнес. — Я приму меры, чтобы случилось именно так. Никто вас не тронет, даже наградят. Но это будет только в том случае, если я им живым не достанусь. Вот потому-то попросил у тебя оружие. Но о том ты молчи и не сознавайся, вали все на меня. А мертвые сраму не имут, как сказал Святослав.

— Почему ты так уверен?

— Потому что вы все есть обмен на неразглашение имен «источников» — баш на баш, угроза всегда будет действенной, если тот, на кого она направлена, хорошо знает о возможности ее реализации. А я пойду до конца — так необходимо, без этого никак, просчитывал варианты как мог. Еще раз скажу — никто вас не тронет!

Павел старался говорить как можно убедительней, планы у него на этот счет имелись, но реализация могла быть не раньше августа. Так что требовалось время, и он надеялся только на то, что их розыск окажется для КГБ безрезультатным или надолго затянется. Однако на это рассчитывать не приходилось — одна маленькая ошибка, которая даст зацепку и все будет окончено гораздо быстрее, так что не следует уповать на судьбу.

— У тебя ведь было прозвище?

— Да, конечно, как без него. Макс…

— От Максима? Пулемета или человека?

— Да нет, была акция, за год до распада СССР, в которой я приказал действовать максимально жестоко. И поступил сам также, потому что не мог иначе. Ты видел хоть раз, как разъяренная толпа головы человеческие пинала, будто футбольные мячи?!

— Не приходилось, — негромко отозвался эстонец. — Расстрелы видел, спаленные дома с людьми тоже, но такое нет.

— А ведь это не эсэсовские каратели, нет, еще наши советские люди. Но весь налет с них схлынул в одночасье, и полезла самая жестокая азиатчина, когда в долине погром устроили и людей безжалостно резали. И организовали это действо не отпетые ваххабиты, а вполне себе люди на должностях в обкоме и КГБ. Местные баи уже тогда себе будущие ханства выкраивали, с партбилетами в карманах и депутатскими «флажками» на лацканах пиджаков. И знаешь в чем соль?

Вопрос Павел задал риторический, и не стал ждать на него ответа, глядя на посеревшее лицо ветерана.

— Я действовал вопреки приказу. На их преступления не должен был обращать внимание, мы выполняли иную задачу. Не стали поступать по завету — не суди, да не судим будешь…

— Даже не верится, что через десять лет такое в нашей стране произойти может. Ведь ничего такого и близко нет.

— Потому что гнойник еще вызревает, это дело долгое, «Лаэ». Разве ты не видишь, что идеологическую войну мы уже проиграли не только снаружи, но изнутри. Головы людям засоряют вполне бытовыми вещами — все стремятся достать дефицит — стенку гарнитурную, машину, цветной телевизор, джинсы прикупить, дубленку. Запад бьет по брюху, и правильно делает, а нам ответить нечем. Наша идеология больна старческой импотенцией, а все призывы разбиваются о реальность. Заврались, создав мир иллюзий, в который они сами и поверили, если клинические тупицы, или давно не верят — тогда законченные циники. А партия…

Павел рассмеялся, причем взахлеб, утирая слезы. Посмотрел на эстонца и сказал:

— Анекдот вспомнил. Один старый басмач решил в КПСС вступить, подал заявление, его на комиссию вызвали. Пришел оттуда мрачный, родные стали спрашивать, в чем дело. Он и говорит:

«Задал мне председатель комиссии вопрос — был ли я в банде басмачей. Я и ответил, что был, вот мне и отказали в приеме».

Родные заохали, говорят ему — зачем ты правду сказал, солгал бы, всего дел то. А тот со вздохом и отвечает:

«Да как самому курбаши в лицо соврешь, ведь он секретарь обкома и про всех знает!»

После слов Никритина эстонец рассмеялся, но как то невесело, а Павел продолжил говорить:

— Вот тебе маленький пример, совсем недавний — трое хулиганов ходят к школе, а ведь там партийная и комсомольская организация. И все боятся этих уродов до дрожи в коленях. И это уже сейчас! А как пресловутая «перестройка» начнется, то бандитизм волной хлынет и все подомнет под себя — рэкетиры, «моталки» и прочие «отморозки». Это социализм, который мы построили?! Наши правители прос…ли будущее!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ июнь-июль 1978 год. Глава 25

— С ума сойти можно! Вовремя успели!

Председатель КГБ Андропов не спал уже целые сутки, после того, как ему принесли три вскрытых в секретариате конверта, отправленных неизвестным по обычной почте. Одно послание предназначалось собственно ему самому, а вот два других содержали копии писем, отправленных на имя министра внутренних дел Щелокова и члена Политбюро Суслова, отвечавшего в СССР за идеологию.