За всю любовь - Ирэне Као

– Долго вы тут пробудете?

– До воскресенья, – отвечает он, стараясь поддержать ее попытку сменить тему. – Мы здесь уже чуть больше недели. Давненько я не бывал в Париже…

Надин меж тем как будто прорабатывает в голове какой-то план.

– Отлично… – и внезапно прибавляет: – Тогда в субботу жду вас к себе в гости. Я устраиваю маскарадную вечеринку в своем доме на Монпарнасе. Будет много интересных людей.

По тому, как она это произносит, – подчеркнуто небрежным тоном, – ясно, что соберутся сливки сливок общества Парижа.

– Если посольство не даст мне официальных поручений, почему бы и нет… – соглашается Томмазо, даже не спросив Линду. Однако сразу же после этих слов он смотрит на нее, будто говоря: «Не беспокойся, я ничего к ней не чувствую, ее призрак не будет стоять между нами – его больше нет».

Поэтому Линда прогоняет чувство досады и уверенно кивает. Она соглашается, хотя вся эта ситуация кажется ей немного странной.

Надин удовлетворенно улыбается: похоже, ей действительно важно, чтобы ее бывший мужчина вместе со своей новой спутницей пришли к ней в гости.

Какой абсурд.

– Вот и замечательно. Я на вас надеюсь. А теперь должна с вами попрощаться – у меня много дел.

На прощание она целует их обоих в щеки – сама холодная, как мрамор.

– Я напишу вам точный адрес. До субботы, дорогие. И пожалуйста, не забудьте маски.

С этими словами она исчезает так же изящно, как и появилась. Богиня!

Из Люксембургского сада, освещенного синими огнями, виден дом, в котором некогда располагалась студия скульптора-постмодерниста. Здесь живет Надин со своим теперешним бойфрендом, Жаком Пийе, владельцем известной галереи искусств в Сан-Жермене.

– Ого… – только и произносит Линда, которая никак не может привыкнуть к тому, что здесь все живут в подобной обстановке старины и роскоши, не придавая этому значения.

Томмазо не понимает ее возгласа – он всегда старается быть выше, когда дело касается материальной стороны вопроса.

– А вот и дом 28 – должно быть, здесь.

Он звонит в домофон, торопливо закрывает лицо белой маской в венецианском стиле, которую они купили вместе с Линдой.

Она рядом с ним, в прелестном платье из красного шифона длиной до колен, на глазах – изящная маска из черного кружева с золотистыми арабесками, такая тонкая, словно кожа. Волосы распущены и закреплены с одной стороны гребешком из черной кости со стразами.

Щелкает замок калитки, и появляется Надин в белом платье и черной маске с шелковыми перьями.

– Добро пожаловать, – приветствует она их медовым голосом. – Я так рада, что вы пришли, – лицо ее озаряется улыбкой. – Прошу.

Она ведет их по дорожке.

В доме собралось уже много гостей. И на первый взгляд здесь присутствуют люди, которых Линда ожидала увидеть: интеллигенция, деятели искусства, музыканты, политики (кого-то из них она узнает даже раньше, чем Томмазо успевает его представить). Когда Надин стала встречаться с Жаком, в ее гостиной стала постоянно собираться культурная элита Парижа.

Внутри дом также чудесен, здесь много произведений искусства, и интерьер обставлен со вкусом. Благодаря подвесному видеопроектору, от белой стены отражается множество огней и теней. Линда сразу же узнает создание своего любимого светового дизайнера. Но главное достоинство этого места – огромный сад, заключивший дом в свои объятия; зеленый оазис с вековыми деревьями и небольшая бамбуковая роща.

С французским дела у Линды обстоят нормально, и она беседует с молодым человеком, который рассказывает о проекте реставрации знаменитого парижского музея (она делает вид, что знает, о чем речь), а затем – с красавчиком перкуссионистом из Алжира, который только что приехал в Париж в поисках удачи. Однако все эти разговоры еще больше заставляют ее чувствовать свою ненужность и бесполезность из-за отсутствия собственной работы и будущего, где она могла бы быть независимой от Томмазо.

Вдруг Линда замечает, как Надин шепчет что-то на ухо загадочному мужчине в маске, не похожей на все остальные. Эта маска, нечто вроде футляра, закрывает пол-лица; видны лишь глаза с белой подводкой, рот и подбородок. Если бы не высокий рост, его можно было бы принять за сэра Боба Корнелиуса Рифо из Bloody Beetroots.

Мужчина смотрит на Линду, они будто обсуждают ее с Надин. Есть в нем что-то мрачное и вместе с тем притягательное, отчего Линде становится не по себе. Надин заканчивает свою приватную беседу и удаляется со странной улыбкой. Мужчина неподвижно стоит – кто знает, что он скрывает? – и смотрит на Линду.

«Зачем? – спрашивает она про себя. – Мы что, знакомы?»

И пока она ищет ответ на вопрос, вдруг понимает, что его глаза притягивают ее, как магнит, и она не хочет этому сопротивляться. Потом группка людей загораживает ей обзор, а когда люди расходятся, он исчезает.

Прошло несколько часов, а вечеринка и не думает заканчиваться. Линда уже устала, ей не хочется ни с кем говорить, и она выходит в сад подышать свежим воздухом, пока Томмазо беседует с другом – во всяком случае, так кажется со стороны, – об организации благотворительного мероприятия в посольстве Лиссабона.

В саду никого нет. Все гости в доме, пьют и говорят одни и те же банальности о положении современного искусства, и каждый готов сделать ставку и вложить свое состояние, прогнозируя успех новой восходящей звезды.

Линда смотрит на безумную скульптуру на краю бамбуковой рощи – гориллу, сделанную из вешалок из химчистки. Это такое странное зрелище вызывает у нее улыбку. Наверняка произведение какого-нибудь очередного самородка, которого откопала Надин.

Она подходит, чтобы рассмотреть скульптуру получше, и в этот момент замечает силуэт в зарослях бамбука: это тот таинственный незнакомец в маске «пришельца». Линда ничуть не смущается, стоит и смотрит на него, будто предлагая подойти. Что он и делает, неся в одной руке бокал с шампанским, а в другой – бутылку. Она смотрит, как он приближается легкой и уверенной походкой, лицо его – загадка, которую только предстоит разгадать. С едва пробивающейся щетиной и странным, немного безумным изгибом рта он невероятно сексуален.

Он подходит все ближе. Огонь свечей слегка колышется, ветер шелестит зарослями бамбука. Есть в этом что-то ритуально-загадочное, как и сама атмосфера, опасная и вместе с тем теплая, которая притягивает и пугает одновременно.

– Bon soir, – приветствует его Линда, поправляя маску на лице.

– Ш-ш-ш, – он прижимает указательный палец ко рту.

Делает глоток шампанского, решительно подходит и целует ее.