Холодное блюдо - Джонсон Крейг

– Похоже, ребята по телику всегда всех ловят, а настоящие копы не справляются с работой. – Генри опустил фотографии, и я заметил, что Вонни даже не пыталась смотреть на них.

– Лично я никогда не пропускаю «Облаву».

Вонни наклонила голову и сузила глаза.

– Это большая цифра. До тебя шерифом был Конналли, да? – Она ухмыльнулась и повернулась к входной двери.

– Ты знаешь Люциана?

– Да, давным-давно у меня были с ним некоторые несогласия. – Она рассмеялась, и ее волчий зуб сверкнул, как в рекламе зубной пасты. – Мы с подругами прихватили ирландский виски моего отца и потащились в открытый кинотеатр Дюрана.

Генри встрял в разговор:

– Кажется, я об этом слышал. Это не тогда вы со Сьюзан Миллер танцевали голыми на крыше 65-го «Мустанга» во время «Доктора Живаго»?

Вонни слегка покраснела вокруг горла.

– Я была юна и впечатлительна.

– Черт, я бы тоже впечатлился. – Генри сунул фотографии обратно в конверт и передал его мне. – Удачи.

Улыбка Вонни померкла.

– Ты не думаешь, что это был несчастный случай?

– Вообще-то нет. – Генри шагнул за мной и открыл холодильник, чтобы достать кувшин, который я ни разу не видел, наполненный темно-коричневой жидкостью со льдом, лимонными и апельсиновыми дольками. Я бросил конверт обратно на стойку и уставился на него. – Я очень надеюсь на это, но улики указывают на обратное.

– Какие?

– Парня убили из оружия ближнего боя, а на той местности с таким невозможно подкрасться. Рискну предположить, что не так уж много людей охотится на оленей из двенадцатого калибра. И есть еще другие факты, которые просто не складываются.

Генри помешал содержимое кувшина.

– Пороховые ожоги.

Вонни улавливала суть, но мне показалось, надо объяснить детали.

– Когда ты стреляешь из дробовика на любом расстоянии… – Я замолчал и обдумал свой следующий вопрос. – Ты знаешь, что такое дробовик?

Она не отвела глаза, чтобы показать, что не обиделась.

– Мой отец раньше стрелял по тарелкам.

– Ясно. Ну, похоже, пуля была с нарезами для гладкоствольного ружья.

– С нарезами? Звучит противно.

– Так и есть. Такие пули превращают дробовики почти что в крупногабаритные винтовки с достаточной мощностью, чтобы пробивать блоки автомобильных двигателей.

– И зачем кому-то стрелять по человеку из такого оружия?

– Именно.

В груди у Генри заурчало, и я задумался обо всех людях, которые обрадовались, что мир избавился от Коди Притчарда.

– Коди не очень-то любили в… – я искоса на него взглянул, – индейском сообществе.

Вонни положила руку на стойку, чтобы привлечь внимание Генри.

– Теперь надо говорить не «индейцы», а «коренные американцы». Да, Медведь? – кивнула она в подтверждение своих слов.

Он поднял взгляд и задумчиво поджал губы.

– Точно. – Затем он едва заметно повернул голову ко мне. – Тебе надо больше разбираться в вопросах коренных американцев.

Сволочь.

– Проблема в том, что эти пули уменьшают и так короткий радиус стрельбы.

– Но разве ему выстрелили не в спину?

– Да, но все равно надо стоять близко.

– Может, он был пьян или спал?

– Определенно пьян. – Генри подошел к телевизору, чтобы всмотреться в двигающиеся размытые пятна. Я уже и забыл об игре. – Даже с учетом осложнений из-за обширного повреждения тканей, скорее всего, он стоял прямо. И так как Генри последний подавал ему еду и видел его живым, я так понимаю, Коди был как минимум в состоянии вести машину и ходить.

Вонни повернула свой табурет.

– Ты видел его последним?

Генри так и смотрел на экран телевизора со скрещенными руками.

– Не спрашивай, откуда я знаю, Уолт, но мне кажется, твоя команда выигрывает.

Вонни повернулась ко мне, а затем снова к Генри.

– Я сказала что-то не то, Медведь?

– Нет, все нормально… Давай просто сойдемся на том, что я видел мистера Притчарда живым предпоследним. – Он улыбнулся сам себе и снова подошел к стойке. – Кому сангрию?

Генри разлил напиток по трем стаканам и протянул каждому из нас.

– Как насчет тоста? – поднял он свой стакан. – За три тысячи сто человек, что сбежали от закона.

– Тяжела доля королей.

Я заглянул в большие карие глаза с вкраплениями цвета ириски.

– За «Доктора Живаго».

Игра была довольно скучной, и, насколько мы поняли, «Бронкос» выиграли двумя очками. К половине седьмого мы справились с запеканкой, и Генри ушел под предлогом проверить бар. К тому моменту я массировал ногу Вонни с противоположного табурета, а мягкое тепло сангрии проникало в каждую расслабленную мышцу моего тела. Тогда был один из тех впечатляющих закатов Вайоминга, который, как все думают, бывает только на обложке журналов. Обжигающие волны маленьких костров плыли до самого горизонта, а чуть выше на небо наслаивались разнообразные пурпурные пятна.

– Так я его не обидела?

– Нет, гарантирую, дело не в этом. – Ногти на ее ногах были темно-коричневого цвета; этот цвет соответствовал сангрии, и, насколько я понял, Вонни регулярно красила ногти в Денвере.

– Наверное, ты знаешь его лучше всех?

Я задумался о том, что значит знать Генри Стоящего Медведя лучше всех, и понял, что этот факт открыл для меня много нового.

– Не знаю, можно ли так сказать. – Я снова задумался, но ей этого не хватило. – Около десяти лет назад мы были в Стерджисе, чтобы посмотреть это их ежегодное фиаско с мотоциклами. Они отчаянно просили о помощи, и полицейские не на службе могли хорошо там подзаработать. Я копил деньги на машину для Кади и решил, что лишняя тысяча мне не помешает. Генри никогда не был на таких мероприятиях, поэтому решил поехать со мной. И вот мы сидим в этой грязной дыре рядом с музеем мотоциклов на следующее утро, и я прошу Генри долбануть меня гаечным ключом, если мне в голову снова придет такая гениальная мысль. И тогда один индеец…

– Коренной американец.

– …один коренной американец подходит к нашему столу и просто стоит. Он такой огромный, как и Генри, и я быстро вспоминаю людей, которых закрывал за вождение в нетрезвом виде, публичное непристойное поведение, нападение при отягчающих обстоятельствах и нарушение правил пешеходного перехода за последние выходные. Я не могу его вспомнить, но чем дольше я смотрю на лицо того парня, тем больше понимаю, что уже где-то его видел. И в тот момент Генри перестает жевать бекон и спрашивает, все еще глядя в тарелку: «Как дела?» Я так и смотрю на этого парня, но не могу его вспомнить. Он хорош собой, может, лет тридцати, но, очевидно, многое повидал в жизни. И он говорит: «Хорошо. А у тебя?» Я поворачиваюсь к Генри, а он просто отвечает: «Не жалуюсь». Ты же знаешь, он никогда не лезет на рожон. Так вот, этот парень постоял еще минуту, достал сигарету и закурил. Потом он сказал: «А кто стал бы слушать?» И на этих словах он просто поворачивается и уходит. Я смотрю на него, и до меня доходит. У него походка точно как у Генри. Я поворачиваюсь к тому, начинаю что-то говорить, но Генри меня перебивает: «Сводный брат». Это все, что он сказал. Он не говорил о нем пятнадцать лет. И, насколько я знаю, ни разу не заговорил после.

– Они поссорились? – озадаченно спросила Вонни.

– А кто знает?

Я сжал ее ногу и откинулся назад.

– Вряд ли ты его обидела. Скорее всего, он просто не умеет разговаривать. – Она рассмеялась. – А еще, наверное, какая-то часть Генри жалеет, что это сделал не он.

– Ты шутишь?

Я слегка пожалел, что затронул эту тему, потому что ее трудно объяснить.

– Нет.

– Ты правда думаешь, что он способен на такое?

– Думаю, при особых обстоятельствах все способны на такое.

Вонни поменяла ноги, подобрав одну под себя, и на какое-то время задумалась.

– Наверное, я бы не смогла, но я и не видела всего того, что видел ты. – Она твердо посмотрела мне в глаза. – А в тебе есть частица, которая жалеет, что это сделал не ты?

Я ненадолго задумался, но Вонни меня подловила.