Холодное блюдо - Джонсон Крейг

Я боролся с желанием убежать, зная, что перед таким соблазном волки и шайенны просто не могут устоять. Пятясь к двери, я споткнулся на нижней ступеньке, и пес радостно покачал головой от такой возможности. Мы встретились взглядами, и, кажется, между нами возникло взаимопонимание. Он мог убить меня и съесть, но это еще не значит, что я был вкусным. На подставке у двери лежал зонт и набор из трех клюшек для гольфа. Я подумал, что могу попытаться сдержать пса клюшкой, но тогда мне точно понадобится божественное вмешательство, потому что все знают, что на такие подвиги способен только Господь.

– Спокойно, песик, спокойно…

Он не двигался, просто смотрел. Я задом дошел до двери и медленно закрыл ее перед собой. На какой-то момент я подумал снова открыть дверь и запереть ее, но потом послал эту идею к черту. Кто бы ни решил влезть в этот дом, получит то, что заслуживает. Я тихо шагал по красно-сланцевому гравию, когда снова зажглись галогенные лампы. Этот дом был похож на какую-то бесконечную дискотеку. Я развернул машину и направился к воротам, через которые приехал. Я бездумно переключал радио, внезапно почувствовав желание услышать голоса, на которые мне необязательно отвечать. А потом мне пришла в голову ужасная мысль. Я включил микрофон.

– Отдел шерифа округа Абсарока, группа один, база, прием.

У него был сонный голос. Я его не винил – я тоже был бы сонным.

– Господи, да. Это база, да, говори.

– Ты в порядке? – подавил я смешок.

Помехи.

– Да, в порядке, а ты?

– Да… тоже. – Я посмотрел в лобовое стекло, чтобы проложить себе путь через туман. – Поговорим с утра.

– Вас понял. – И на этом он пропал.

И я действительно был в порядке. Я представлял себе несколько иной вечер. Но если честно, мне было спокойнее. Непредсказуемые ожидания моего первого свидания за четыре, а даже не за три года, выбили меня из колеи. Когда я свернул на Кроссроудс, свет в баре уже не горел, и я был рад, что там никто не делится военными историями. Пришло время возвращаться в мою маленькую хижину с голыми стенами, фанерными полами и не защищенными от ультрафиолета бревнами. Генри был прав. Пришло время что-то менять.

Когда я приехал домой, на автоответчике снова мигал красный огонек, поэтому я нажал на кнопку.

– Привет, пап…

4

– Ты не умираешь.

– А тебе откуда знать? Ты никогда не умирал. – Я вдавил позвоночник в углубление столба с отметкой километра и перенес весь свой вес на его зеленую поверхность.

– Я умирал много раз.

– Вот черт.

– Вставай.

Я дернул пучок травы с дороги из красного сланца, и она вырвалась целым стеблем с корнями. Они тоже были холодными. Иней цеплялся за каждую поверхность растения, окутывая его, как тысячелетний янтарь – тех стрекоз в старых музеях. Если мы будем заниматься этим каждое второе утро, придется купить перчатки. Я поднял голову и посмотрел на Генри, который встал перед восходящим солнцем, словно какой-нибудь летчик-истребитель перед смертельной миссией. Он пихнул меня ногой.

– Вставай.

Я сильно замахнулся на его ноги, но Генри проворно отпрыгнул в сторону, ловко балансируя на мысках, а потом снова встал на полную стопу. Сухожилия и вены торчали на его голых лодыжках, как у лысой кошки, и я отвернулся, похолодев еще больше от одного вида его ног без носков. Он вернулся и пихнул меня той же ногой, когда я снова уселся перед столбом.

– Если не перестанешь меня пихать, то правда узнаешь, что значит умирать.

– Этого я о тебе не знал – ты раздражительный по утрам.

Генри вглядывался в легкие дуновения ветра, шелестящие сухими листьями, что так и не ослабили хватку на тополях вдоль Пайни. На открытом небе, окутанном серыми полосами, нарисованными по лавандовым и кремовым краям, словно волны, отступающие от высокого берега, над вершинами холмов только начинало подниматься солнце. Я не умру, так что мне стало немного лучше.

– Почему ты улыбаешься?

– Отстань, я наслаждаюсь моментом.

– Да уж, такое нельзя прерывать, – уставился на меня Генри.

Я кинул в него сланец и промахнулся на добрых пару метров.

– У тебя вот несколько жизней, а я наслаждаюсь моментами.

– А вчера ты насладился моментом? – проворчал он.

– Да, можно сказать и так. – Я ненадолго задумался. – Скорее, насладился правдой.

Генри закивал.

– Хорошо, такое случается реже. – Он поморщился, растягивая сухожилия на правой ноге; может, он все же не железный. – Значит, она оставила джип?

– Ага.

– И ты отвез ее домой?

– Ага.

Генри потянулся еще минуту, прислонился к столбу с отметками, у которого я сидел, и вздохнул.

– Ладно…

– Что «ладно»?

– Нам необязательно об этом говорить.

– Но мы уже говорим.

– Нет, я говорю, а ты повторяешь «ага».

Я изобразил отстраненную улыбку и перевел взгляд на холмы в долине.

– Ага…

Генри снова меня пихнул.

По дороге ехал потрепанный черно-бордовый дизель в три четверти тонны с роликовым устройством и надписью «РАНЧО МАККЕЙ»; он замедлился, подъезжая к мосту, и остановился возле нас. Клел Филлипс был главным водителем Билла Маккея и, наверное, гадал, почему индеец стоит у дороги возле шерифа, который валяется рядом с канавой. Клел опустил стекло грузовика и уперся плечом в дверь.

– Привет.

Он налил кофе из старого термоса и предложил его Генри, от чего тот вежливо отказался, а потом мне, и тогда я решил насладиться не моментом, а дымящимся стаканчиком растворимого. Мои ноги просто убивали меня.

– Привет.

Кофе был хорошим на вкус, и другой рукой я оттянул мокрые треники между ног. Клел налил кофе уже себе.

– Чем вы тут занимаетесь?

– Бегаем.

Клел внимательно оглядел дорогу.

– От чего? – Он сделал еще один глоток. – Кстати, шериф…

У него ко мне дело. Я никогда не перестану восхищаться тем, как ковбои ведут дела. Они как животные, постоянно заглядывают тебе в глаза, чтобы понять, грозит ли им какая-то опасность. Это лучшая часть характера ковбоев – этакая животно-хозяйская. Они ночами не спали, оставаясь в замерзших сараях, стараясь успокоить и утешить будущих матерей. Жизнь коров зависела от ковбоев, а жизнь ковбоев зависела от коров. Это нелегкая жизнь, но в ней есть свои преимущества.

– У меня небольшие проблемы с Джеффом Троем.

– Какие проблемы?

– Помнишь тот участок земли между его домом и Маккея? Так вот, он пускал туда охотников на птиц, и теперь мы не можем определить, где заканчивается территория Троя и начинается наша.

Сбежавшие из местных птицефабрик и от неудачливых охотников фазаны, куропатки и кеклики заполоняли всю долину. У нас лучшее место для охоты на птиц в штате, и время от времени об этом узнавали чужаки. Я не охотился со времен Вьетнама; почему-то после войны это перестало приносить удовольствие. К тому времени, как я начал прислушиваться, Клел уже заканчивал свою сагу:

– …и Билл сказал, что пульнет в них солью за такое.

– Ну… – Генри уже подпрыгивал на месте, но я ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. Как шериф я был против того, чтобы люди стреляли друг в друга, а Билл Маккей был как раз той сволочью, которая будет с радостью стрелять солью в охотников просто ради мести. – У Билла висят предупреждения на заборе?

Клелу это совсем не понравилось – еще одно задание в его и так огромном списке дел.

– Нет, у нас не висят знаки. Я думал, самого забора и так достаточно.

– Видимо, нет. – Закон штата обязывал граждан ограждать свою территорию забором, если они не хотели видеть там посторонних, но, судя по всему, двуногим этого было мало. – Зайди в «Шиптон», возьми там желтые металлические знаки «Охота запрещена» и прикрепи их к забору.

– И что потом?

– Позвони мне.

Клел обдумал это предложение.

– Шериф Конналли разрешил бы нам их подстрелить.

Я потянулся и забрал у него кофе.

– Да, Люциан, наверное, и сам бы так сделал, но темным временам пришел конец. – Я осушил его стаканчик и протянул обратно. – Разве это не здорово?