Аргонавт - Александр Бушков

– Это страшный человек, он подробно обрисовал мне все печальные последствия, если…

– Вот это меня не интересует, – сказал Бестужев. – Опиши-ка мне его быстренько…

Он внимательно слушал, задав несколько уточняющих вопросов. Загадочный итальянец, насколько можно судить, ничуть не походил ни на Чарли, ни на Сида – по описанию, это несомненно был «синьор из общества», как выразился собеседник – а те двое чересчур простоваты, да и выглядят совершенно иначе. Так и остается непонятным, являются ли итальянец и Лоренс одним и тем же субъектом, или это два разных человека – Бестужев видел только холеные руки незваного гостя и слышал голос, а это немногим помогает в опознании…

– Представьте себе мое положение… – нудил стюард. – С одной стороны – нешуточная угроза для жизни, с другой – некоторая денежная сумма, для человека моего положения… Тот, второй, потом дал мне денег…

– Второй?

– Да, когда мы, так сказать, договорились… Этот синьор отвел меня в другую каюту, на этой же палубе… Там был другой господин, не такой страшный, скорее уж обаятельный…

– Он очень вежливый и обходительный, – сказал Бестужев утвердительно. – У него вкрадчивый, бархатный голос, сделавший бы честь миланскому оперному баритону… У него холеные руки, никогда не знавшие черной работы, и здесь, – он коснулся своего правого мизинца, – кольцо с большим брильянтом?

– О да… Прекрасный, настоящий камень… И голос, обходительность, тут вы в самую точку… Мне показалось, что он тут и есть самый главный… мой земляк относился к нему с несомненным почтением…

– Дальше.

– Я должен был перед рассветом провести на эту палубу двух господ с палубы Д, из каюты второго класса… Мне следовало тихонечко отпереть дверь своим ключом, подождать, пока все закончат беседу… Я так и сделал…

Еще и итальянец, подумал Бестужев. Следовательно, Лоренс не соврал – у них и в самом деле есть еще и четвертый, а может, и другие, помимо этих… Следует учесть… За Бестужевым наверняка таскается шпик, совершенно ему незнакомый, ничем не отличающийся по внешнему виду и манерам от прочих пассажиров первого класса. Наниматели Лоренса не жалеют денег, не стоят за расходами…

– Сударь, поймите мое положение…

– Довольно, – сказал Бестужев. – Закрой иллюминатор, скотина. Купание пока что отменяется. Но если ты пискнешь хоть слово этим… господам… Купаться все же придется. Либо я тебя отправлю вниз головой в воду, либо они. Ты ведь уже понял, что впутался в игры, где за борт отправляют не задумываясь?

– Пресвятая Дева, ну зачем это бедному человеку? Который не старается лезть в чужие дела, а хочет лишь тихо и незаметно зарабатывать на жизнь… У меня четверо детей, сударь, вы себе и не представляете, какие это расходы…

– Уж не собираешься ли ты, братец, и у меня выклянчить деньжонок? – с любопытством спросил Бестужев. – Похоже, так и обстоит, вон как у тебя на роже хитрость заиграла… Вынужден разочаровать: от меня ты денег не дождешься. Во-первых, я злопамятен, а во-вторых, я тебе только что подарил жизнь, а это ценнее всех сокровищ мира… Пшел вон! И держи язык за зубами, если не хочешь поплавать в холодном океане совершенно самостоятельно, без корабля… Брысь!

Когда стюард ни жив ни мертв улетучился из каюты, Бестужев в ней тоже не задержался – вышел, запер дверь и направился на шлюпочную палубу. Ведомый исключительно отвращением к безделью – у него пока что не оставалось другого выхода, кроме как кружить по всем помещениям и местам, где бывают пассажиры первого класса, в надежде, что чудо все-таки произойдет…

На глаза ему почти сразу же попался ряженый «полковник» с перезрелой английской мисс знатного рода, коварно умыкнутой из фамильного гнездышка. «Полковник» раскланялся с Бестужевым крайне доброжелательно, как со старым знакомым. Надо отдать прохвосту должное, он был по-настоящему импозантен и производил впечатление на несведущих – а вот его спутница, наоборот, являла собою смесь, казалось бы, несочетаемого – застенчивости и вызова, эти чувства сменяли друг друга с поразительной быстротой, и это было комично, невзирая на ситуацию, в коей Бестужев оказался. Ага, а вот и странный молодой человек, на кого-то похожий, он обретался поблизости, следуя за «полковником» и его дамой столь же неуклюже…

Бестужев рассеянно глядел вслед парочке – бедной даме, которую, пожалуй, следовало пожалеть, и прохвосту, никакого сожаления недостойному.

И тут его форменным образом озарило.

Пришедшая в голову идея была, по меркам Российской империи, столь беззастенчивой, наглой, побивающей все приличия, что в первый момент Бестужева в холод так и бросило, и он мысленно возопил себе самому: «Ну это уж чересчур!!!» Однако, чем более эта шальная идея умащивалась во взбудораженном мозгу…

Это даже не авантюра, это что-то не в пример более дерзкое, не имеющее аналогий в истории российского политического сыска – да, пожалуй что, и в долгой практике соответствующих контор других держав. Дерзость немыслимая, нетрудно представить, как отвисали бы челюсти у его непосредственного начальства, как вылезали бы из орбит глаза, как багровели бы физиономии в преддверии оглушительного рыка: «Вы что, с ума сошли, мальчишка? В смирительную рубашку! В отставку без пенсии! В Сибирь по Владимирке!»

Да, несомненно, многие из начальствующих особ именно так и отреагировали бы, попроси у них Бестужев согласия на столь дерзкую акцию. Но начальства здесь нет, и, если провести все тонко, оно и не узнает никогда, какими методами была достигнута победа. Не судят победителей, согласно пословице… Ну, или по крайней мере не копаются вдумчиво в деталях. На фоне несомненного триумфа детали уже кажутся ненужными, не о всех нужно упоминать в отчетах…

Чем больше он размышлял, тем сильнее укреплялся во мнении, что шансы у него есть, и нешуточные. Обострившийся от тоскливой безнадежности ум подсунул именно то, что могло увенчаться успехом. Это он и искал: ложь столь грандиозную и беззастенчивую, что она способна сойти за правду и в глазах весьма неглупых людей. С одной стороны – безумная авантюра, почерпнутая из романов Люди и Поль де Кока, а также сонмища их гораздо более бездарных подражателей. С другой же… Во всем этом, что ни говори, наличествовала жизненная правда. Другого выхода все равно нет…

Он более не колебался.

Глава шестая

Посланец императора

Не позже чем через четверть часа Бестужев самым энергичным шагом двигался к ходовому мостику, запретному для пассажиров независимо от положения на судне. Он запретил себе раздумывать, колебаться, взвешивать вся «за» и «против» – чтобы не потерять должный кураж.

Как и следовало ожидать, наперерез ему выдвинулся матрос в безукоризненной форменке, заступил дорогу, вежливо, но непреклонно протарахтел что-то на английском наречии. Бестужев, не замедляя уверенного шага, ухом не поведя, глазом не моргнув, небрежно отстранил его с пути с видом особы королевской крови, законно считающей себя вправе пребывать, где только вздумается. Направился к первой попавшейся двери – нельзя было терять кураж, никак нельзя… Сейчас он нисколько не маскировался под штатского, наоборот, без труда заставил тело вспомнить прежнее и двигался чеканным офицерским шагом, твердой поступью, одной рукой словно бы придерживая саблю у бедра, а другой отмахивая, не парадный отбивал, конечно, это было бы нелепо и смешно, однако было в его фигуре нечто такое, отчего матрос стушевался, дорогу заступить более не пробовал, тащился следом, ворча что-то, возмущенно-унылое…

Дверь распахнулась, и навстречу вышел несомненный судовой офицер: фуражка с белым верхом, эмблемой и золочеными листьями на козырьке, золотые полоски на рукавах черной тужурки, сверкающие пуговицы… Уверенности в нем имелось гораздо больше: пусть и определив беглым взглядом, что имеет дело с человеком из общества, а значит, обитателем привилегированной палубы, он тем не менее словно бы небрежно оказался на пути так, что обойти его не было никакой возможности. Вежливо, твердо произнес фразу на английском.

– Простите, сэр, не понимаю, – остановившись, ответил Бестужев по-французски.

Моряк без тени замешательства перешел на приличный французский:

– Тысяча извинений, сударь, но согласно строгим морским регламентам пассажирам запрещено здесь находиться. Думаю, вам будет лучше…

Бестужев бесцеремонно перебил:

– Тысяча извинений, месье, но у меня неотложное дело к капитану. Волей-неволей приходится идти на нарушение регламентов…

Матрос торчал за его спиной, шумно сопя. «Ничего, – подумал Бестужев, – тут все-таки цивилизованная Европа, за шиворот не сгребут и в тычки не выпроводят…»

Офицер после секундного раздумья произнес: