Каменный пояс, 1985 - Михаил Львов

Теперь Манштейну были подчинены все войска, действовавшие к югу от среднего течения Дона до астраханских степей, а также окруженная армия Паулюса и часть сил 4-й танковой армии. Кроме того, как стало известно, Манштейн получил свежие подкрепления, переброшенные из Франции — десять дивизий, в том числе четыре танковых.

Двенадцатого декабря 1942 года из района Котельниково в степь ринулись двести танков ударного клина генерал-полковника Германа Гота. «Зимняя гроза», как называли немцы операцию по деблокированию Паулюса, гремела в голой, заметенной снегом степи. Наши силы обороны там были втрое, вчетверо слабее немецких.

На этой равнине не за что было зацепиться. Единственным естественным рубежом, на котором могли окопаться враги, была река Мы́шкова, левый приток Дона. В 60—100 километрах юго-западнее Сталинграда она пересекла с востока на запад подступы к городу со стороны Котельникова. Но об этом, разумеется, не хуже нас знал и Манштейн. Возможно, это кого-нибудь удивит, но успех в огромной степени зависел от того, чья армия раньше выйдет на Мышкову.

С тех пор прошло чуть не полвека, но я отчетливо помню многие детали нашего марша к этой безвестной степной речушке, о которой вскоре узнал весь мир.

Некоторым нашим дивизиям до Мышковы надо было преодолеть без малого триста километров. Дул пронзительный ветер, дорог почти не было, вся степь под шубой сугробов. Но главная беда марша была даже не в этом. Ночами людей грыз мороз в тридцать градусов ниже нуля, а днем валенки солдат промокали от слякоти. С новой ночью приходил гололед, а обувь превращалась в пудовые камни.

Солдат, как всем известно, шилом бреется, дымом греется. Однако на этом тяжком белом пути нельзя было даже разжечь костер. Ночью, в часы короткого сна, гвардейцев грели лишь шинель да табак, упрятанный под полу.

Радиосвязь запретили, чтоб не выдать нашего подхода, остро не хватало бензина, дизельного топлива.

Приказ командарма требовал от войск выйти на Мышкову восемнадцатого декабря, опередив хотя бы на полдня немцев.

Машины, у которых отказывали моторы, немедля стаскивались в сторону, и вся остальная техника вновь устремлялась к Мышкове. Падали от перегрузок и бездорожья военные кони, и люди тянули пушки руками в кровавых мозолях. В метельной степи ревели танки и тягачи, тащившие артиллерию.

Пехота одолевала до пятидесяти верст в сутки, располагаясь на большие привалы прямо в степи. Люди измотались до предела, но упрямо шли вперед, понимая, что на карту поставлена, может быть, судьба Отечества.

Восемнадцатого декабря части 1-го Гвардейского стрелкового корпуса и 3-я Гвардейская стрелковая дивизия из корпуса Чанчибадзе наконец-то вышли к северному берегу Мышковы и стали врываться в землю. За плечами стрелков расположился механизированный корпус генерала Свиридова. Остальные дивизии еще лишь спешили к полю сражения.

Однако уже двадцатого декабря вдоль Мышковы развернулись основные силы 2-й Гвардейской. 1-й корпус Ивана Ильича Миссана ощетинился оружием от Нижне-Кумского до Васильевки.

Гвардейцы опередили Манштейна на шесть часов, на шесть считанных зимних часов коротких декабрьских суток. И когда враг, в крови и огне сражения, лишь в одном месте форсировал Мышкову и занял деревню Васильевку в 40—45 километрах от окруженных войск Паулюса, мы были готовы к его встрече по всем гвардейским законам.

Именно здесь, на правом берегу Мышковы, разгорелись самые напряженные бои и 3-я Гвардейская стрелковая дивизия с уральским мужеством и терпением отбила все атаки врага.

Это был бой на истребление и смерть. Чудовищный огонь, гул танков и самолетов справляли здесь свой неслыханный праздник смерти.

Я находился тогда в одной из рот вместе с гвардейцами нашей газеты капитаном Алешей Дариенко и старшим лейтенантом Геной Шапиро.

Мы были заняты своими основными делами. Но когда обстановка раскалилась, стали стрелять из пулемета, возле которого лежал убитый расчет.

Целую неделю после этого боя я плохо слышал и ругал за слабость свои барабанные перепонки.

Двадцать седьмого апреля 1980 года «Челябинский рабочий» и в мае того же года «Уральская новь» опубликовали интервью с председателем Челябинского областного совета ветеранов 2-й Гвардейской армии Петром Васильевичем Савиных.

Вот что рассказал фронтовик:

«Наши гвардейцы любили армейскую газету «В атаку!» Она привлекала прежде всего оперативностью, простотой и конкретностью.

Случай, о котором хочу рассказать, произошел в декабре 1942 года. Наш батальон занимал оборону по северному берегу реки Мышкова в районе села Васильевки Сталинградской области. После длительного, утомительного марша по голой заснеженной степи кое-как устроились в насквозь промерзшей земле, используя старые, заброшенные траншеи.

Мы с командиром батальона капитаном Емелиным находились с двумя ротами в первой траншее, а третья рота была размещена в траншее, что уступом вправо примыкала к полосе обороны соседнего стрелкового полка.

Уточняем, что сделано для активного отпора фашистам, еще раз просматриваем в бинокли полосу обороны батальона и соседей, устанавливаем с ними связь.

В это время на КП батальона позвонил командир 3-й роты лейтенант Карев. Трубку взял капитан Емелин. Я подошел, слушаю начавшийся разговор.

Емелин: — Ни в коем случае! Все пространство между траншеями хорошо просматривается противником, и вообще… Как что? А то и есть, что вообще не разрешаю! Сейчас не до газетчиков…

Комбат энергично положил телефонную трубку и, глядя на меня, сказал:

— К Кареву пришли армейские газетчики, собираются сюда. Нам этого только еще не хватало…

Капитан Емелин не успел договорить, чего именно «нам еще не хватало», как перед бруствером зачастили разрывы немецких мин. По всему переднему краю нашей обороны начался интенсивный артиллерийский обстрел.

Несколько раз немецкая пехота при поддержке танков пыталась прорвать полосу обороны нашего изрядно потрепанного в прошлых боях батальона. Особенно настойчиво фашисты рвались на участок роты лейтенанта Карева, видимо, рассмотрев, что она стоит на стыке между участками обороны. В общем, разворачивался бой как бой. И только на следующий день от замполита третьей роты, младшего лейтенанта Мележенкова мне удалось узнать о некоторых подробностях визита работников армейской газеты.

В один из моментов из строя выбыло сразу два пулеметчика. Минуты были критическими, ждать перегруппировки огневых средств было некогда. В это время один из сотрудников армейской газеты, высокий такой, худощавый, быстро лег за пулемет, а его товарищ сноровисто принялся набивать пулеметные диски патронами. Стреляли газетчики расчетливо. Когда контратаки немцев были отбиты на всем участке батальона, журналисты помогли отнести раненых в укрытия, сделали пометки в своих блокнотах и только после этого поздним вечером ушли из расположения 3-й роты. Солдаты проводили их по-дружески, как равных.

Потом я узнал, что первым номером за ручной пулемет лег заместитель редактора армейской газеты «В атаку!» молодой поэт Марк Гроссман, стихи которого так часто печатались в нашей газете.

В творчестве теперь уже известного писателя Южного Урала Марка Соломоновича Гроссмана тема войны — одна из ведущих, он находит задушевные слова о тех, кто добывал победу в боях, о тех, кто заплатил за нее своей жизнью. На груди гвардейца-журналиста и писателя рядом с другими боевыми и трудовыми наградами выделяются две медали «За отвагу». Уж я-то знаю, что такие награды давались непросто, особенно журналистам».

Может быть, вам даст некоторое представление о нечеловеческой надсаде этого сражения подвиг комсомольца Ильи Макаровича Каплунова. Обороняя свою позицию близ Мышковы, бронебойщик Каплунов выстрелами в упор уничтожил пять немецких танков. Но и гвардейцу перебило руку и ногу. Даже в таком ужасном положении Илья не вышел из боя. Мне рассказывали, что он зажег еще четыре машины. Когда же на окопы напал десятый танк, Каплунов выхватил из ниши гранату и бросился с ней под гусеницы.

Бронебойщику посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Я знал Каплунова. Это был парень с открытым приятным лицом. Из-за расстегнутого ворота гимнастерки виднелась матросская тельняшка, — в Гвардейской армии было немало моряков.

На нашем фронте огромной славой пользовался ансамбль песни и пляски, которым руководил композитор Модест Ефимович Табачников, автор знаменитой песни «Давай закурим!» и многих других известных произведений. Табачников был мой товарищ, и мы решили с ним достойно сказать о подвиге бронебойщика. Это случилось не сразу, а позже, когда удалось отдышаться от многодневных беспощадных боев.