Пожарный кран No 1 - Наталья Соломко

Он оглядел Анькины руины и попенял, осерчав:

- Эка любовь-то у тебя неповоротлива, все вдребезги разнесла...

Анька молчала, тоскливо глядела мимо.

- Вечно так, - брюзжал Карл Иванович, - дров наломают, а ты отдувайся. Ну чего зыркаешь? Живо мне песню пой! Про любовь.

- Я про любовь не знаю! - мрачно созналась Анька.

- Тьфу, и чему вас нынче в школе-то учат? Подпевай!

И он затянул тихонько:

Гори, гори, моя звезда,

Звезда любви приветная,

Ты у меня одна, заветная,

Другой не будет никогда...

Карл Иванович трудится, что-то строит из обломков и поет.

Анька сидит под пожарным краном и мрачно подпевает.

- Шибче, шибче пой, а то у меня ничего не получится! - командует работяга сверчок.

Анька подпевает шибче.

И вот потихоньку возвращается на место рухнувшее небо, но уж больно оно серенькое, пасмурное. Однако вот и звезды загораются.

- А солнце где? - уныло спрашивает Анька. - А радуга?

- Много хочешь, мало улыбаешься! - строжает Карл Иванович. - Ты пой, пой давай.

В ЗАКОЛДОВАННОМ ЛЕСУ

Лес стоял синий, туманный, но вот Кузя и Катя выехали на огромный белый склон, и он вдруг засиял ослепительно.

- Смотри, смотри! - ахнула Катя. - Как в сказке! Будто он был заколдованный, а мы пришли и расколдовали.

Если бы такое сказала не Катя, а какая-нибудь другая девочка, Кузя поморщился бы только: какие еще сказки, просто солнце поднялось выше верхушек сосен и кристаллы снега отразили его лучи, неужели непонятно!

Но с Катей все было иначе, все, что говорила она, полно было прекрасного, таинственного смысла. Почему-то рядом с Катей Кузя начинал замечать то, что раньше казалось неважным и ненужным.

Когда он ее видел, внутри у него делалось так тревожно и радостно, что просто взял бы и полетел.

В общем, надо честно признать: хоть и считал Кузя чувства ненужными и отжившими, рядом с Катей становилось ясно, что в самом Кузе они отжили еще не окончательно. Это плохо. Надо с ними (с чувствами то есть) бороться и искоренять, чтоб не мешали жить. Ведь Кузя хочет стать мудрым, как электронно-вычислительная машина. Но вот беда: когда Катя рядом, бороться и искоренять эти самые чувства бесполезно - их так много, что, того и гляди, они сами искоренят Кузю вместе с его умной Машиной, вот какие дела...

Понятно, что Кузя пытается им не поддаваться. Ему, например, сейчас очень хочется сказать Кате: "Я люблю тебя!" - а он вместо этого принимается громким голосом рассказывать о своей Машине: какая она будет умная, все за всех рассчитает и не даст никому делать глупости.

- Все будут счастливые, потому что Машина не допустит страданий! горячо говорит Кузя и при этом размахивает руками. - Приведу простой пример, чтоб тебе было понятней...

Вы ведь уже знаете: Кузя любит объяснять все на простых примерах.

- Простой пример: представь себе, что какой-нибудь Саша полюбил какую-нибудь Наташу. Они поженились. А спустя некоторое время выяснилось, что они, оказывается, ошиблись: им только казалось, что они любят друг друга. А теперь им стало совершенно ясно, что они терпеть друг друга не могут! И вот они живут и страдают. Ссорятся, говорят друг другу злые слова. Конечно, никто им не запрещает расстаться, разъехаться в разные концы города (можно и вовсе в разные города) и больше никогда друг друга не видеть. Но у них, между прочим, есть сын. Назовем его Алеша. И если они расстанутся, то страдать перестанут, но тогда страдать будет Алеша. Он ведь их обоих любит...

Катя внимательно слушает Кузю.

- Так вот! - строго говорит Кузя. - Моя Машина таких ошибок просто не допустит! Она все быстренько сосчитает и выдаст ответ: "Саша и Наташа! Вы друг другу не подходите. Выбросьте все эти глупости про любовь из головы, быстренько разойдитесь в стороны, и чтоб я вас больше вместе не видала!" Понимаешь, как все будет справедливо и хорошо? - спросил Кузя, а Катя вдруг засмеялась, взъерошила длинному Кузе волосы:

- Какой ты, оказывается, еще ребенок...

МЯТЕЖНЫЙ ЗАЙЦЕВ

Бедный Вовка! Он поссорился с Анькой. Навсегда. Прощай, Анька, ты оказалась предательницей! Прощай, дом на берегу моря... Плохо Вовке Гусеву, тоскливо, а тут еще Мотя пристал - тащит Вовку к аптечке. При чем тут коленки, когда у Вовки душа болит. Разве йод поможет?

Мотя, между прочим, тоже бедный... С минуты на минуту может явиться в Дом пионеров классная, уж она наговорит Михаилу Павловичу!..

Надо что-то придумать, отвести от Еремушкина беду. А что придумать?

Мотя ведет Вовку в репетиционную, там аптечка. Вовка молча упирается. Мотя молча тянет. Каждый думает о своем, и вдруг...

- Да отцепись ты от меня! - сказал сердитый взрослый голос в соседнем коридоре. - Что ты лезешь не в свое дело!

Ужасно, между прочим, знакомый голос... Где-то они его слышали, и Мотя, и Вовка.

А невзрослый вежливый голос Славы Зайцева ему отвечал:

- Уходи отсюда, пожалуйста. Все равно я тебя туда не пущу.

- Я тебя и спрашивать не буду!

- Ты туда не пойдешь!

- Пойду!

- Не пойдешь!

Странный это был разговор. И шел, видно, давно.

- С кем это он? - подивился Мотя, устремляясь к месту действия. Вовка поплелся за ним.

В соседнем коридоре, спиной к ним, стоял давешний Вовкин незнакомец, то ли иностранец, то ли еще кто.

"Я ж окно-то так и не открыл, - вспомнил Вовка. - Как же он сюда попал?"

Незнакомец стоял сунув руки в карманы, и даже так, со спины, он казался Вовке ужасно знакомым.

"Где же я его видел?" - попробовал припомнить Вовка Гусев.

- Тебе ясно говорят: уходи! - Голос у Славика Зайцева был напряженный, отчаянный.

- Знаешь что! - разозлился странный незнакомец. - Надоел ты мне!

Он шагнул вперед и, легко отодвинув Славика, пошел по коридору.

Зайцев некоторое время стоял и смотрел ему в спину.

- Стой! - вдруг крикнул он. - Обернись!

Голос Зайцева зазвенел от незнакомой и пугающей решимости.

Незнакомец с досадой оглянулся. Ах, какое знакомое у него было лицо: усы чуть закручены, орлиный нос... Вот только глаз не видно из-за черных очков.

"Где же я его ви..." - только и успел подумать Вовка, а больше он ничего не успел. Потому что тут образцово-показательный ребенок Слава Зайцев подлетел к усатому и дал ему в глаз...

Усатый был высок - Зайцеву пришлось подпрыгнуть... Очки слетели, мужественное усатое лицо дрогнуло...

И в этот миг Вовка Гусев его узнал!

- Д'Артаньян! - ахнул он, будто наяву увидав: над Парижем поднимается солнце, а в город въезжает отважный мушкетер на костлявом коне...

И вот теперь любимый герой, на которого десять дней подряд Вовка любовался, затаив дыхание у телевизора, стоял посреди коридора, а под левым глазом у него медленно начинал светиться "фонарь"...

- Отлично! - радостно крикнул Мотя. - Вы - Павлик! Я вас сразу узнал.

Павлик стоял и держался за глаз, а мятежный Зайцев глядел исподлобья на дело рук своих... Слава и сам от себя такого не ожидал, но что было делать? Ведь жалоба пока дойдет...

"Конечно, драться нехорошо, - успокаивал себя примерный ученик, круглый отличник, гордость школы. - Но может быть, с нехорошими людьми драться все-таки можно?.."

Вопрос этот пока остался нерешенным. Потому что дежурный режиссер показал Славику свой большой кулак и сказал:

- Не тронь его, Зайцев! Он мне нужен живой...

ВАСИЛИЙ БАЛАБАНОВ В РОЛИ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА

Недаром, ох, недаром ходил перед самой елкой за Генкой Овсянниковым танцор Вадик Березин и предлагал свой японский фонарик:

- Давай меняться!

Генке фонарик понравился, но когда он услышал, на что...

- Обалдел?! - только и спросил он у Вадика. И ушел, крутя пальцем у виска, переодеваться.

Натянул кольчугу и шлем, взял меч-кладенец и пошел за кулисы...

А когда вторая елка уже подходила к концу и назревал смертный бой Доброго Молодца со Змеем Горынычем, Мотя, пробегая мимо электрораспределительного щита, услышал оттуда глухое неистовое мычание...

"Анька!" - сразу подумал он и распахнул дверцы.

Но то была не Анька. То был Добрый Молодец Генка Овсянников... В трусах. Надежно связанный. С собственной майкой во рту.

- Ты чего тут делаешь? - обалдело поинтересовался Мотя.

Генка не отвечал, только дико вращал глазами.

Мотя сообразил наконец вынуть майку у него изо рта, и уж тут Генка заговорил... Точнее, закричал:

- Ну, он у меня узнает! Он поплачет у меня!

- Кто?

- Огнем спалю! - донесся со сцены жуткий рев Змея Горыныча.

Это означало, что бой Добра и Зла начался.

- Погоди... - сообразил вдруг Мотя. - Если ты - тут, то кто тогда там?

И дежурный режиссер уставился на сцену, где бились не на жизнь, а на смерть Горыныч и Добрый Молодец.

На глазах у Генки появились злые слезы.

- А ну, развязывай меня, живо! - завопил он. Но было уже поздно...

Надо сразу сказать: Добро и Зло бились на славу! Хвост у Горыныча был уже оторван. Меч у Доброго Молодца был уже сломан. Но ни того, ни другого подобные мелочи не останавливали - они сошлись врукопашную!