Золотая решетка - Филипп Эриа

Она вызвала по телефону Мано, чья отзывчивость, пожалуй даже дружба, проявившаяся в ту рождественскую ночь, была еще свежа в ее памяти. Она пожаловалась ей на неудачу.

- Только не впадайте в мировую скорбь, - сказала Мано, и Агнесса, сразу приободрившись, представила себе свою подругу у телефонной трубки с вечным мундштуком в зубах. - Растерялись? Ну что ж, приезжайте, поговорим.

- Это очень мило с вашей стороны, Мано, я сама бы охотно у вас побывала, но у меня ребенок, да еще мой раненый. И до вашего Кань довольно далеко.

-- Далеко или близко - не в этом дело. Вы что-то хнычете там насчет почтового ярлыка, а раз так, то извольте приехать.

Тут Агнесса поняла и поторопилась дать согласие. Рано утром она сделала укол Эмильену и тут же отправилась в путь. Автомотриса до Кань шла через Сен-Рафаэль.

- Вот вам ваша бумажонка,- сказала Мано, вынув из книжного шкафа толстый том, где между страниц оказался ярлычок для посылок военнопленным.

- Ведь это же просто чудо, Мано! Как вам только удалось? Там, в Гиере...

- Нет уж, увольте от расспросов, дорогая. Если ярлычок кажется вам недостаточно похожим, не берите его и все.

- По крайней мере скажите, сколько вы за него заплатили.

- Перестаньте, пожалуйста! Люди, которые изготовляют их, работают не ради денег. Мне помогли друзья.

Мано уселась за стол и снова взялась за дело, прерванное приходом Агнессы: положив себе на колени крышку от картонной коробки, где хранилась целая куча окурков, она стала сортировать свои драгоценные запасы. Длинными наманикюренными ногтями цвета сурика она отбирала, раскладывала на две кучки уцелевшие кусочки папиросной бумаги и крошки табаку так, что в середине оставалась лишь труха да пепел.

Но Агнесса, словно не видя этого, вглядывалась с еле заметной улыбкой в лицо подруги. Как многие жители свободной зоны, Агнесса не скрывала, что такие вещи, как черный рынок, аусвейсы, поддельные документы, должны вызывать протест у порядочных людей. Ей казалось, что гражданская совесть не позволяет прибегать ко всем этим уловкам, мириться с подобными приемами. Что в этом есть уступка людям, наживающимся на оккупации, даже уступка оккупантам, ибо именно от оккупантов исходят все эти ограничения. Вот почему Агнесса стояла на своих позициях столь же прочно, сколь люди из оккупированной зоны держались своих взглядов; взгляды же их сводились к тому, что обман оккупационных властей есть не только необходимость, но и особый вид реванша. Тельма Леон-Мартен в ту рождественскую ночь бросила фразу, показавшую Агнессе, что существуют эти две противоположные точки зрения.

Тогда Тельма сказала:

- Отказывать себе в пятидесяти граммах масла только потому, что его достают на черном рынке, это, знаете ли, роскошь, которую могут позволить себе только "неоки".

И Агнесса догадалась, что за демаркационной линией такое прозвище дано жителям неоккупированной зоны.

Несколько сбивало с толку еще и другое: видя, как Мано легко достала поддельную бумажку, Агнесса поняла, что подруга ее совсем не так далека от всех бед эпохи и не стоит в стороне ни от событий, ни от людей с их повседневной жизнью. Так или иначе Агнесса сдалась и, поскольку уже поздно было возвращаться в Сален, откуда моторка отходила рано утром, осталась ночевать у подруги.

Незадолго до отъезда она выразила желание осмотреть мастерскую в верхнем этаже. Она признавалась, что не очень-то разбирается в живописи и воспринимает ее лишь чувством. Она даже вздрогнула, когда, поднявшись по лесенке в просторное помещение мастерской, устроенной на чердаке, обвела взглядом этот храм воспоминаний, служивший также выставочным залом.

- Как? Вы продали вашего Сезанна?

- Нет, - сказала Мано. - Его здесь нету, но я его не продала.

- А ваш очаровательный Ренуар позднего периода! А мой любимый Вюйар "У открытого окна"!

Агнесса поворачивалась во все стороны, обводила глазами наполовину опустевшие стены. Мано, откинув голову назад, следила за ней, держа во рту пустой мундштук, как держит во рту трубку завзятый курильщик.

- Да вы не расстраивайтесь, милочка. Все мои чада укрыты в надежном месте. Когда имеешь дело с уважаемыми господами из Виши, столь же уважаемыми господами из Парижа и Берлина, всего можно ожидать.

- Конечно, вы поступили мудро. Картинам Сезанна цены нет.

- Дело даже не в этом. Я уже давно многим не дорожу, но у меня волосы дыбом встают, когда я подумаю, что лучшие мои полотна могут уплыть в известном направлении если не непосредственно, то через вторые руки. Сейчас поклонников Сезанна расплодилось видимо-невидимо. Особенно один толстяк.

- Догадываюсь. Но вы уверены, что место действительно надежное?

- Друзья у меня надежные. Вы их не знаете, Агнесса. С недавних пор у нас тут в нашем уголке организовалась маленькая группка.

Агнесса покраснела, сама не понимая, что ее, собственно, смутило. Похожее чувство охватило ее и вчера. Было что-то в объяснениях, да и в мыслях Мано, что ускользало теперь от Агнессы. Подруги обменялись взглядом, и Мано первая улыбнулась.

- Ну хватит, а то опоздаете на поезд.

Перед тем как выйти на улицу, Мано дала Агнессе еще два ярлычка.

- Всего их у меня было три. Думаю, не надо объяснять вам, Агнесса, что посылки следует отправлять не слишком часто.

- О, я буду экономно пользоваться вашим подарком. Может быть, мой брат, получив первую посылку, вышлет мне ярлычок. Но должна вам признаться, бедная моя Мано, что отныне сигареты, которые мне удастся собрать, будут предназначаться для него.

Агнесса собственноручно отвезла посылку в Тулон, приготовив ее с той же тщательностью, как ту, что отправила на авеню Ван-Дейка. Ей хотелось быть особенно осторожной из-за поддельной наклейки, которая, кстати сказать, не вызвала никаких подозрений.

Затем Агнесса написала межзональную открытку своей невестке с просьбой известить Симона о посылке. Она снова начала строить всякие предположения, стараясь представить себе, как будет принята посылка с мыса Байю. Но на сей раз адресатом был ее брат. "Когда-то я считала его своим непримиримым противником. И отнюдь не пассивным противником. Быть может, он решит, что я стараюсь умаслить его, нейтрализовать?" Ибо Агнессу никогда не покидала мысль, что ее недоразумения с Буссарделями еще дадут себя знать в будущем, и, быть может, в глубине души она не только не страшилась этой перспективы, но и желала ее.

Прождав недели три, Агнесса приготовила новую посылку для семьи. Она адресовала ее просто "Господину и госпоже Буссардель", трудно было выразиться более сдержанно и безлично. У себя в кладовке она завела специальную полку отборных продуктов, предназначенных для ее военнопленного и для оккупированных. Она уподобилась сотням и сотням женщин, для которых семейные открытки, письма военнопленных, отправка посылок определяли ритм всей их жизни в течение долгих дней и месяцев, поддерживали еле слышное биение сердец, зажатых кулаком оккупации.

Эмильен с того дня, как был отвергнут его букет, несколько раз уходил в порт. Однажды, к великому удивлению родителей, он появился в булочной на своем протезе с палочкой и без костылей. Он специально попросил Викторину предупредить мать, чтобы не было никаких охов и ахов, никаких разговоров о его протезе, в противном случае он больше никогда не придет. Узнав, что Эмильен решился открыто дать такое распоряжение, Агнесса, поняла, что моральное состояние ее подопечного, несомненно, изменилось к лучшему.

Все та же Викторина начала переговоры об отъезде Эмильена с мыса Байю. Сам он не осмелился заговорить об этом с мадам Агнессой. Предлог он нашел самый благовидный: раз его страдания кончились, а они кончились, уж поверьте, - пора ему вернуться домой и помогать отцу. В последнее время торговля в булочной пошла чуть оживленнее; с первого августа, несмотря на тяжелые времена, маленькая гостиница в порту и даже пристройка к гостинице не пустовали. С другой стороны, Агнесса, видимо, и сама устала от прогулок и купаний в Пор-Ман. Она как-то меньше, чем весной, общалась теперь с маленькой колонией мыса Байю, к тому же и солнце с каждым днем все раньше склонялось к закату, и длинными вечерами особенно остро чувствовалось, что лето на исходе. Эмильену уже наскучило подолгу сидеть в кухне при слабом свете лампы и еще больше - одному в своей комнатке. Поэтому Агнесса, прекрасно разбиравшаяся в настроениях своего пациента, не стала чинить препятствий к его уходу.

Отношения с семьей Бегу от этого не переменились. Но так или иначе Эмильен вернулся под отчий кров. Вскоре Ирма рассказала Агнессе, что Эмильен спустился со своих высот на грешную землю и, конечно, встретился с Люсьенной.

В конце сентября он повенчался с ней, и известие об этом браке вывело Агнессу из апатии. Невольно она, как будто через плечо, оглянулась на миновавшее, уже кончавшееся лето, вспомнила весенние месяцы, которые казались совсем близкими. Милый ее Эмильен, прибывший на мыс Байю в пору, когда цвели нарциссы, стремительно прошел период отрешенности от мира и к окончанию сбора винограда возвратился к жизни. В общем все произошло довольно быстро и довольно удачно. Бессонная тень, стучавшая костылями о плиты террасы в дымке голубой зари, постепенно исчезла из памяти. Агнесса стряхнула с себя предрассветные грезы.