Одноколыбельники - Цветаева Марина Ивановна

– А верба совсем без корней, – растет себе в бутылке, – поддержал я.

– Оставим по одному корешку, – предложил Женя.

Работа закипела.

Жалкий вид имела главная клумба, когда мы за полчаса отчаянной работы вырвали из нее более половины кустов.

Но как умилялись наши сердца, представляя себе мамину радость!

Гиацинты, осужденные было на полную гибель Женей, не доставили нам ни малейшей трудности. Наскоро выкопав, мы свалили их на клумбу и занялись устройством роз. Времени оставалось мало; каждую минуту могли прийти и испортить нам сюрприз. К самому концу пересадки нас позвали обедать. Три куста пришлось оставить до после обеда, – папа не любил ждать.

– Где вы так долго были? – спросила мама, когда мы вошли в столовую.

– Это секрет, скоро узнаешь!

– А не секрет, почему вы не вымыли рук?

– Это тоже секрет!

– Все-таки пойдите вымойте. Нельзя сидеть за столом с такими руками. Точно вы ими землю рыли!

Мы переглянулись, посмотрели на маму; очевидно, она ничего не знала и сказала это только так.

Нечего и говорить, что мы за тем обедом ели очень мало. Каждую минуту глаза над столом и ноги под столом с молчаливой тревогой совещались о дальнейшем ходе сюрприза.

Подали третье. При виде яблочного мусса мы несколько оживились, и я уже подносил ко рту последнюю ложку, когда в соседней комнате послышалось сначала покашливанье, потом сдержанный шепот дворника Василия.

– Барыня, пожалуйте-ка сюда на минутку!

– Что тебе, Василий? – удивленно спросила мама.

– Извините, барыня, что я вас в неурочное время беспокою, да дело-то очень спешное. – В голосе Василия слышалась тревога.

Мама вышла.

Я взглянул на Женю: он смотрел в тарелку, точно увидел в ней что-то особенно интересное. Остальные как будто ничего не заметили: папа читал газету, сестры о чем-то спорили, Андрюша, как всегда, катал хлебные шарики.

Страшное возмущение овладело мной. Еще бы минутка, и сюрприз бы удался, нас бы целовали, хвалили… Покажу же я Василию! Что – я не успел додумать, так как в столовую вошла мама.

– Господа, вы кончили обедать? Тогда пойдемте в сад; там что-то странное с цветами сделалось. Василий никак не может объяснить, – сказала она, не глядя ни на кого в особенности.

Сердце мое сжалось, – слишком мало радости было в ее голосе и лице!

А вдруг сюрприз не понравится! Даже наверное не понравится! Но мгновенно вслед за этим – неоспоримый довод: ведь розы лучше гиацинтов.

– Что, собственно, случилось? Я не слыхал, – сказал папа, откладывая газету.

– Что-то с цветами. Я сама в точности не знаю. Идемте, господа!

Все встали. Мы вышли последними.

Василий ждал нас у клумбы.

– Только на минуту отлучился, как уж успели изгадить! И кому этакая пакость в голову придет? Экий грех! Попадись он мне, да я бы его тут же своими руками…

Действительно, у клумбы был жалкий вид: беспорядочно разбросанные гиацинты, куски корней, измятые бутоны, истоптанная и всклокоченная земля…

– Совсем помойная яма! – шепнул мне на ухо Женя.

У всех были серьезные лица. Мама о чем-то тихо советовалась с папой, Василий продолжал свои причитания, Люся, присев на корточки, собирала грустные остатки гиацинтов. Только Андрей, став спиной к клумбе, сочувственно подмигивал нам, – он тоже любил сюрпризы.

– Дети, это ваш сюрприз? – как-то слишком холодно спросила мама.

II

История с цветами окончилась так неожиданно блестяще, что мы готовы были с утра до вечера устраивать всем сюрпризы.

Правда, мама сильно огорчилась и выбранила нас за своевольное распоряжение чужой собственностью, но, во избежание подобных случаев, тут же отдала в наше полное владение запущенный кусочек земли в самом конце участка.

– Делайте в нем что хотите, – сказала она, – сейте, сажайте, копайте, выкапывайте, только ничего не трогайте в большом саду.

– Я тебе говорил, что сюрприз удастся! – сказал Женя по дороге в наши владения.

– Для мамы-то не очень…

– Придется для нее развести гиацинтов, раз она их так любит…

В голосе Жени боролись старое отвращение и удивленное уважение к маминым любимым цветам.

– За розами их не будет видно, – утешил я.

Наш садик пока не походил на садик. Четыре сосны и две елочки – вот в каком виде он достался нам. Под соснами находилась маленькая площадка со столом и скамейкой, тоже переходивших в нашу собственность.

Тачку, грабли, лопатки – целый набор детских садовых орудий, обещанный нам папой, – должны были привезти из города только на следующий день. В ожидании этого завтра мы строили планы.

Прежде всего мы решили окружить наш сад китайской стеной, о которой незадолго до этого нам рассказывала старшая сестра. Хорошо было бы сделать ее из камня, но где его взять? Придется помириться на дереве. Как раз у нас четыре сосны; их должно хватить не только на одну стену, но и на башню.

– Жалко, что здесь не море! – сказал я со вздохом.

– Чтобы мы одни катались на лодке? – быстро спросил Женя.

– Нет, для маяка. Но, конечно, у нас был бы корабль – разбойничий. У нас были бы черные плащи, большие шляпы, кинжалы, драгоценности.

– А на озере бывают такие корабли?

– На озере?.. Кажется, нет.

– А то мы сами могли бы устроить озеро. Вырыть его – вот здесь.

В этот миг младший брат Женя превратился для меня в мудрейшего из людей.

– Какой ты, Женя, умный!

– Вот видишь, я тебе всегда говорил, – был его скромный ответ.

Мы начали выбирать озеро.

Окруженные бархатными холмами; прозрачные, зеленовато-голубые, с подплывающими к террасе лебедями; синие, с повторенными в них снежными вершинами; затерянные в сосновом лесу; темно-зеленые, зацветшие лилиями; черные, страшные, ночные; пестрые от разноцветных фонариков на праздничных лодках; всклокоченные пеной и бурные, как море, – все озера, когда-либо виденные на картинках и описанные старшими, прошли перед нашими глазами.

Светлое и все-таки темное, гладкое и все-таки бурное, с пестрыми лодочками и все-таки со страшными разбойничьими кораблями, – такое озеро выбрали мы.

Наши дворцы (Женин – из розового мрамора, мой – из голубого) будут стоять друг против друга – Женин на мягком холме, мой на выступе скалы. От главного входа в каждый дворец спустится к озеру широкая лестница, на концах которой сядут два живых льва. У пристани, меж тяжелых кораблей, закачаются увитые гирляндами лодки с павильоном для музыкантов и разноцветными флагами. Каждый день у наших музыкантов будут новые платья и новые пьесы. Женя взял себе духовой, я – струнный оркестр.

Незаметно спустился вечер. Вспыхнули розовым пламенем окна дачи, повеяло сыростью, где-то слабо просвистел паровоз.

– Ничего, Кира! – сказал Женя, словно отвечая на какой-то мой вопрос. – Скоро здесь будет озеро, и мы всю ночь будем кататься с музыкой.

Мы встали.

– А может быть, не надо разбойников? – спросил я, вытирая о куртку мокрые от росы руки.

– Лучше не надо – они всех режут, дерутся… Нехорошо! – задумчиво ответил Женя.

– Идем скорей к маме!

И мы, взявшись за руки, побежали, то и дело оглядываясь назад, где на нашей земле покачивались в вечернем небе наши сосны.

III

Прошла неделя.

Первое слово утром и последнее вечером в течение этих шести дней было, конечно, – «озеро». Наконец, в седьмой, воскресенье, мы решили во что бы ни стало докопаться до воды.

Почему она не показалась раньше, нам стало ясно из рассказа старшей сестры о петербургском наводнении. Последнее случилось ночью, когда все спали. Значит, вода выступает из берегов только по ночам. То обстоятельство, что в Неве до наводнения уже была вода, а в нашем озере ни капли ее, как-то ускользнуло от нас.

«Выступает из берегов» – вот единственные слова, оставшиеся в нашей памяти из всего рассказа. Берега озера готовы, а раз есть берега, должна выступить и вода.