Цепи для героя (СИ) - Иоаннидис Дарья "clove_smoke"

— Тебя оставить одного? — спрашивал, как обычно, Лань Сичень.

С некоторого времени — может быть, неделю назад, или даже больше — все их реплики звучали одинаково. Цзян Чэн произносил свою, чтоб Лань Сичень ответил свою. Я задаю ответ, ты отвечаешь вопрос. И они меняются местами. И они ничего не значат, пусты в своей бессмысленности. Просто звуки, рожденные ни для кого, ни для чего.

— От тебя пахнет опиумом. — в какой-то момент и эта реплика Лань Сиченя неизбежно повисала в воздухе. Каждый вечер.

Лань Сичень всегда произносил ее очень тихо, почти шепотом. Но почему-то она всегда звучала как пощечина.

Каждый вечер через мгновение Цзян Чэн закрывал глаза и нырял под воду. Неизбежно.

***

«Он говорил, что я не пользуюсь своей силой» — вспоминал Цзян Чэн.

Мысли его были горькими.

— А зачем мне ею пользоваться? — говорил он уже вслух, — Зачем? Чтоб увидеть неизбежное?

Чтоб увидеть, что я никого не спасу, как не спас Юньмэн Цзян?

Цзян Яньли простила Вэй Усяня. А Цзян Чэн так и не смог. Он был до краев полон злостью, болью, отчаянием, сожалением.

Любовью и завистью.

Потому что та сила, которую хотел себе Цзян Чэн, досталась Вэй Усяню.

Потому что Вэй Усянь не убил тогда его. А он не убил Вэй Усяня.

Потому что он верил Вэй Усяню.

А тот его даже не предал.

Он просто сорвался тогда. Как сейчас срывается сам Цзян Чэн.

Комментарий к 15. Дело о музыкальной шкатулке: Часть первая

* герой праздника драконьих лодок

========== 16. Дело о музыкальной шкатулке: Часть вторая ==========

Лань Сичень отрезал кусочек от упаковочной бумаги и положил его под стекло микроскопа. Ворсинки бумаги напоминали плетение ткани. Лань Сичень еще коснувшись бумаги в первый раз ощутил, что что-то не то. И предположение его оказалось верным.

— Это шелк, — сказал он, повернувшись ко всем.

— Что? — спросил Цзян Чэн.

— Волокна бумаги состоят из смешения собственно бумаги. И шелка.

— Это слишком дорого.

Лань Сичень кивнул.

— И кажется, я знаю, где производят такую бумагу.

Худи Юй — старая, уже закрытая фабрика, производящая бумагу для письма и упаковки. Фабрика уже несколько десятков лет не вела деятельность, обанкротившись. Но Лань Сичень и остальные все равно наведались туда. И не нашли ничего, кроме ветра и солнца сквозь балки перекрытий дырявой крыши.

— Да что же это такое! — Вэй Усянь возмущался, стоя рядом со станком, на котором раньше производили тонкие, почти прозрачные листы. Их обрезки до сих пор по углам гонял ветер.

Цзян Чэн рядом меланхолично жевал неподожженную папиросу.

Лань Ванцзи прогуливался из угла в угол.

— Я узнаю, кто делал последним самую крупную покупку этой бумаги.

Лань Сичень покачал головой.

— Ты, конечно, можешь это сделать… Но продажа последней партии скорее всего была несколько десятков лет назад. И вероятность ее перепродажи тоже велика. В архивах могло ничего не сохраниться.

— Но что-то же мы должны делать.

Лань Сичень печально кивнул.

— Возвращаемся в наш штаб. Попробуем найти что-нибудь еще.

Затем он исследовал шкатулки.

— Они одинаковые. Сделаны вручную, и с определенной любовью. — он покрутил в руках шкатулку. — Детали, правда, заводские. Есть клеймо на внутренних деталях. Но это типовое клеймо и типовые детали. Ничего особенного.

— А если…

— Опять посмотреть на фабрику, на которой изготовили детали? Можно, конечно. Но повторяю, это типовые детали.

Вэй Усянь вздохнул.

На следующее утро привезли грубо заколоченный ящик, в котором оказались отрубленные ноги и руки.

Цзян Чэн долго и красочно матерился.

***

— Тот, кто посылает нам «подарки» — не убийца. Убийца бы не подставился. Тот, кто посылает знает про убийства. И пытается этим что-то сказать.

— Да, — Лань Сичень кивнул, — Здесь скрыта какая-то история. Которую мы пока еще не знаем. И думается мне, это печальная история.

Вэнь Цин осмотрела отрубленные конечности.

— Это и мужчины и женщины, — сказала она, — Отпилили чем-то очень острым. Очень быстро, молниеносно.

Вэй Усянь почесал голову.

— Возможно, мы ищем не там…

— Что ты имеешь в виду? — спросил Цзян Чэн.

— Возможно, нужно искать не в обертке, а в содержимом. Обертка — это просто обертка.

— Я, кажется, догадываюсь, что ты имеешь в виду, — проговорил Цзян Чэн медленно.

Вэй Усянь взглянул на брата.

— Есть ли еще фабрика недалеко от Худи Юй?

Лань Сичень кивнул.

— Пошлю запрос.

========== 17. Дело о музыкальной шкатулке: Окончание ==========

Цзян Чэн стоял, пошатываясь, около входа на фабрику, где раньше производили печатные машинки и музыкальные шкатулки.

— Не знаю даже — смеяться или плакать. Столько дней потратили — и это место было так близко.

— Сколько опиума ты выкурил вчера? — спросил Вэй Усянь.

— Мне хватило.

Вэй Усянь наклонил голову.

— Я вижу.

— Скажешь что-нибудь, от чего мне должно стать совестно?

— Нет. Просто думаю, тебе стоит отправиться домой бай-бай, — произнес Вэй Усянь с издевкой.

Цзян Чэн отлепился от стены и послушно пошел в сторону улицы.

— Однако, он послушный, — сказал сам себе Вэй Усянь, глядя на удаляющуюся спину брата.

Лань Сичень рядом тяжело вздохнул.

— Он опять пойдет в опиумную курильню.

Вэй Усянь закрыл глаза.

Сегодня они взяли с собой Вэнь Нина — Вэнь Цин настояла. Нечего прохлаждаться и впустую есть чужую еду. Вэнь Нин ходил тихо и робко и пугался каждого шороха. Как собака, которую постоянно били.

Они только подходили к фабрике, но уже ощущали исходящий от красно-кирпичного здания чудовищный смрад. Огромное помещение в десяток ли пустовало. Металлические детали и куски бумаги валялись тут и там. И разбросанные гниющие части тел. Вэй Усянь достал платок и прикрыл нос, остальные поступили также.

— Ужас какой, — проговорил он, еле сдерживая тошноту, — Что тут вообще происходило?

Лань Ванцзи прошел чуть вперед.

Вэй Усяню даже жаль его стало — такой чистый, белоснежный, и в этом гнилом насквозь месте.

Эхо в помещении билось в стены, как сердце в клетке. Где-то отдаленно лязгал металл, и то ли девичий, то ли мальчишечий голос что-то неразборчиво напевал. Вэй Усянь подал всем знак спрятаться.

Они ждали довольно долго — лязг металла и шаркающие шаги приближались, но медленно. Песенка становилась громче.

— Я иду, куда глаза глядят… Я иду и никуда не иду… И ты не вернешься. И не найдешься. Я иду, куда глаза глядят… Где мое сердце? Сердце Мянь-Мянь забрали, сердце Мянь-Мянь забрали…

Это была девушка. Когда-то довольно красивая, но сейчас она выглядела полным чудовищем. Ее высокое и неповоротливое металлическое тело двигалось урывками, с трудом. У нее была человеческая голова с грязными встрепанными волосами. Внизу шеи проходил чудовищный разрез-шрам, криво подшитый нитками.

— Что это такое? — одними губами спросил Вэй Усянь.

— Магия. Запретная, — шепотом проговорил Лань Сичень.

Мянь-Мянь затихла, как будто услышав их.

Вэй Усянь тихо выругался, боясь пошевелиться.

— Я отвлеку ее, — проговорил он и взял рядом валяющуюся железную балку, — А вы уходите и приведите помощь. Ее надо поймать.

— Я пойду последним, — вдруг проговорил Вэнь Нин.

Мянь-Мянь внезапно завыла. Вэй Усянь вытаращил глаза.

— Хорошо.

Лань Ванцзи сжал ладонь на плече Вэй Усяня. Лань Сичень тихо собрал несколько деталек и гвоздей и соорудил из них «ищейку». Он направил «ищейку» в сторону Мянь-Мянь. Мянь-Мянь увидела «ищейку» и заплакала.

— Какая ты хорошенькая! Ты пришла к Мянь-Мянь? Мянь-Мянь любит кошечек! Иди ко мне, иди!

«Ищейка» стала прыгать около Мянь-Мянь, не давая ей себя потрогать. Вэй Усянь покрепче взял балку. Краем глаза он видел, что два белых промелька исчезли в дверном проеме.

Вэнь Нин медленно шел спиной вперед и пристально смотрел на Мянь-Мянь. Мянь-Мянь отвлеклась от «ищейки» и подняла голову, замерев. Вэй Усянь подкрался к ней сзади и ударил ее по железной голени. Раздался оглушительный скрежет металла о металл, настолько сильный, что в ушах еще долго отдавался звон. Мянь-Мянь слегка покачнулась. Вэй Усянь вздохнул.