Варшава - Владимир Козлов

Я говорю:

– Здравствуйте.

– Привет. Меня зовут Саша.

– А я – Вова.

Мы жмем руки. Я бросаю пакет на свободную кровать, достаю книги, кладу на тумбочку.

– Учишься?

– Ага. В инязе.

– Ну да, оно и видно вообще-то. – Саша кивает на мои словари. – Самохина нет – на процедурах. Это наш, с позволения сказать, третий коллега – довольно большой человек. Директор автопредприятия. Уходил на выходные, только утром пришел. Тут на выходных вообще весело было – врачей нет, один дежурный. Вроде даже секс был – есть тут одна такая дама, активная такая… Но сегодня, кажется, уже выписывается… А ты из-за чего попал – срыв или просто накопилось?

– Накопилось.

– Ага, понятно. У меня, в общем, тоже.

Дверь открывается, заходит здоровый лысый мужик в синем «адидасовском» костюме. Кофта расстегнута, под ней – майка с глубоким вырезом и волосатая грудь.

– Что, пополнение у нас? Давай знакомиться. Я – Игорь.

– Вова.

Жмем руки. Он садится на свою кровать.

– Банан хочешь?

– Нет, спасибо.

– Ну смотри, если что – подходи и бери, не стесняйся. Спрашивать не надо – здесь чужих нет.

Тихий час. Самохин достает из тумбочки бутылку водки.

– Ну, что ждете? Присоединяйтесь.

Я и Саша придвигаем стулья к его кровати, садимся. Самохин берет в холодильнике грудинку, сыр и свежие огурцы, нарезает хлеб. Саша спрашивает:

– А не засекут?

Самохин хмыкает.

– Не сцы, Сашок. Здесь все схвачено, за все заплачено… Моя контора знаешь, сколько денег перевела им на ремонт? Штуку баксов – вроде как шефская помощь. Так что расслабься.

Он разливает водку в хрустальные рюмки.

– Ну, за здоровье, правильно? Главное – здоровье, все остальное можно купить, были б деньги.

Самохин хрустит огурцом. Саша смотрит в окно, ломает хлебную корку.

– Везет тебе, студент. Вспоминаю учебу – золотое было время. Я учился в Харькове, в авиационном. Помню семьдесят седьмой год – брежневскую конституцию принимали. Мяса в городе было столько, что магазинов не хватало: в овощных лавках продавали…

– Не может такого быть, – перебивает Самохин. – Чтобы мясо – и в овощных…

– Зачем мне врать? Мы только из колхоза приехали – а тут конституция. Возьмем вина, мяса нажарим – и празднуем конституцию. Месяц так праздновали, до самых октябрьских. Вот было время – не то, что сейчас… Я – инженером на бывшем «почтовом ящике». Заказов нет, зарплата – копейки. Вот и остается только это дело… Сколько у вас сейчас стипендия?

– Тысяча.

– Тоже мало, конечно. Куда государство смотрит? Студенты – это наше будущее, все-таки, так ведь? Сделали бы им нормальную стипендию, чтоб пожрать хватало и еще на кино оставалось…

– Самим надо зарабатывать, – говорит Самохин. – Нечего надеяться на правителей. Это – или козлы, или долбоёбы.

Он разливает по второй. Саша спрашивает:

– А не слишком ли мы это… разогнались?

– Не сцы. Всегда можно за добавкой сходить.

Выпиваем. Саша говорит:

– Ну, это вообще я зря так… Вроде как последний раз, надо завязывать. Я это… должен вам признаться, если честно… У меня с этим проблема. Потому и лег сюда – вроде как подготовиться. А выпишусь – сразу кодироваться.

Самохин улыбается.

– Ну а я, думаешь, для чего здесь? Я что – похож на больного? Вот ты, студент, ты на меня посмотри – я разве похож на человека с хуевым здоровьем?

– Нет.

– Ну так вот. Одно только – алкоголизм. Ты понял? Полежать, отдохнуть типа, а потом тоже, как Сашок. Это у тебя там стрессы всякие – курсовые, контрольные, прочая хуйня. А чтоб стресса не было, надо водочки, и не сцы, что учеба там, хуе-мое. Меня из политеха три раза выгоняли – декан заступался. Все за пьянку. А где пьянка – там и драка, само собой. А учился на отлично, и институт с красным дипломом закончил.

Голова тяжелеет, немеет нижняя губа. В окне – кольцевая дорога, за ней – кладбище.

Саша рассказывает:

– …Ну и короче, когда все началось – перестройки эти, заработки новые… Меня дружок подбивал в Польшу ездить, торговать. Я не сообразил тогда… Ну, не сообразил я… Не сообразил, – понимаете, мужики?… Поднялись люди… Машины там, квартиры… А я думал… На базаре стоять, рэкетиры… А что, лучше с утра до вечера за двадцать баксов в месяц? Это что, лучше?…Ну, так же тоже не будешь жить… Жена, ребенок. Начал кой-какую коммерцию – надо крутиться, так ведь? Но меня, это… кинули, короче. Раз и другой, и все время под выпивку… Мы ж русские, все-таки, не какие-нибудь немцы… Святое дело – по чуть-чуть за сделку. И мои триста уплыли – и все. Концов нет. А такая сделка выгодная была – оба раза…

Я спрашиваю:

– А что жена?

– Жена – пиздец. Это, в общем, ее деньги были. Она зарабатывает, в универе преподает… Взятки, сам понимаешь… Ну и репетиторство. А я тут раз – и…

– Дурак ты, Саня, – говорит Самохин. – Не понимаешь в этом ни хера, а лезешь. Я в газете читал – только один процент людей имеет способности к руководству. Понял? Один процент. А то лезут, лезут… – Самохин достает из пачки «Camel» сигарету, прикуривает зажигалкой. – Я вот Витьку взял на работу – дружок мой, учились вместе, работал потом на моторном. Завод остановился, зарплату не платят. Ну, я его к себе, замом. Зарплата – шестьдесят пять баксов, чистыми, каждый месяц, все вовремя, в валюте. А у него там рукавицы попиздили, спецодежду. Я – к нему, а Витька: не знаю, не знаю… Не, он мне за все ответит, до копейки отдаст. Ладно, давайте еще шахнем.

Самохин наливает, выпиваем.

– Хорошо… – Саша закрывает глаза. Его голова мотается взад-вперед.

Самохин говорит:

– Таким мочу надо пить. Правильно его кидали. Не пей, если не умеешь. Правильно?

– Правильно.

– Значит – студент, в инязе? Работаешь где-нибудь?

– Не-а.

– Хочешь, возьму к тебе? У меня своя фирма, транспортная. Возим грузы – Чехословакия, Польша, Москва. Язык какой?

– Английский.

– Ну и нормально. Нам как раз такой человек будет нужен – партнеры иностранные, всякое такое. Дадим нормальную зарплату, будешь как человек. А польский знаешь?

– Нет.

– Ничего, выучишь. У нас там контракты – лекарственные травы. Там не только зарплату, там еще и проценты можно, а это уже сотни баксов… У нас был переводчик, но сам стал заниматься коммерцией. Короче, мы его уволили. Ладно, поговорим еще про это – я тут еще неделю как минимум буду… Слушай, будь человеком – вынеси бутылку, а то моя вечером придет – развоняется…

Я сую бутылку под пижаму, выхожу из палаты.

Мой врач, Татьяна Олеговна, листает карточку. Ей лет двадцать восемь – тридцать. Очки в дорогой оправе, золотые сережки, много колец на пальцах.

– Ну и на что жалуемся?

– Я уже говорил – безразличие какое-то ко всему, ничего не хочется делать. Наверно, депрессия.

– Не надо употреблять таких слов. И вообще, это наша работа: поставить диагноз. Зачем тогда мы вообще были бы нужны, если б каждый сам знал, что у него за болезнь и как лечиться?

– Ну…

Татьяна достает из ящика стола молоток.

– Следи за молотком.

Она двигает его влево, вправо.

– Так, с реакциями у тебя все в порядке. Скорее всего, права твой врач из поликлиники – небольшое нервное истощение. Такое часто бывает у студентов. Назначу тебе кой-какие лекарства, процедуры…

Коллективный гипноз – в большой комнате в конце коридора. Я и еще несколько человек расстилаем на потертом ковре одеяла, ложимся. Недалеко от меня – девушка в черных лосинах. На запястьях – браслеты с заклепками, из-под них торчат бинты. В каждом ухе – несколько сережек, виски выстрижены. Я про себя называю ее «Панкушка».

В углу Татьяна разговаривает с зав. отделением, Верой Петровной – маленькой черноволосой тетей.

– Я ей говорю: что мне, со своей зарплаты это все покупать? С пятнадцати долларов? – рассказывает Вера Петровна. – А она: понимаю, понимаю, да, конечно, но у больницы тоже нет денег.

– Безобразие, безобразие. – Татьяна кивает головой. – Ну что – все готовы? Тогда начнем.

Она гасит свет и жмет на кнопку бобинного магнитофона. Включается медленная инструментальная музыка.

– Сейчас мы закрываем глаза и максимально расслабляемся, потом начинаем глубоко дышать, – говорит Вера Петровна. – Мы сосредоточены только на музыке, больше ни о чем не думаем. К нам приходят мысли, но мы их не анализируем…

Приоткрываю глаза. Надо мной стоит Вера Петровна. У нее запах духов, как был у Ирки Кругленко в восьмом классе. Она говорит:

– Полное внутреннее спокойствие и расслабление.

Иду по коридору. На диванчике сидит Панкушка. Она кричит мне:

– Привет! Сигареты есть?

– Не-а, я не курю.

– А в твоей палате кто-нибудь курит?

– Самохин.

– Возьмешь мне сигарету?

– Хорошо.

Захожу в палату. Саша спит. Самохина нет, на его тумбочке – пачка «Camel». Я открываю ее, вынимаю сигарету, кладу в карман пижамы.