Такси! Такси! - Анатолий Захарович Рубинов

Ему не суждено было пропасть. Пока комиссия следила за второй загрузкой, Николай Максимович пошел.следом за «счастливой» кашей. В нее добавили размолотые тряпки, массу снова размешали, и бывшие лотерейные билеты с облигациями пустили на гулкие, влажные бесконечные валы машин, которые делали из жидкой массы твердый картон.

Пока под караулом женской комиссии превращались в крошево мешки с шуршащей бумагой, которая принесла людям столько радости, на последнем валу начинал наматываться превосходный глянцевитый картон, сделанный из отменного сырья.

Николаю Максимовичу оторвали клок, и он принес его домой. Жена и дочери передавали его потом из рук в руки, всматривались в твердый лист, находили вкрапления, которые, вероятно, были частицами бывших билетов, доставивших людям радость. Жена и дочери, слушая Николая Максимовича, жалели того неизвестного, который за рубль отдал «Москвича». Очевидно, не верил в то, что счастье может свалиться на голову: подумать только, не посмотреть как следует на номер!

Пока Животенко был еще во дворе завода, грузовик выбрался оттуда - первым. Опять постоял по дороге на весах одну минутку - выяснилось, что он стал легче на две тонны. Две тонны билетов и облигаций, за которые сберкассы выплатили больше семи миллионов рублей…

Поездка за поездкой, один пассажир сменяет другого, и незаметно в сознании, в душе водителя непременно что-то остается, делает его богаче, расширяет представление об окружающей жизни.

У Савеловского вокзала дугой выгнулась очередь такси - шеренгой по трое. Настал самый спокойный час, который, однако, нисколько не радует водителя: план надо выполнять, а тут стой и жди. Впрочем, они не стояли, и выйти из кабины, хотя бы поразмяться, было невозможно. Медленно, незаметно, но такси все-таки разбирали, и после того как очередная «Волга» отрывалась от своих подруг, беря круто влево, надо было продвинуться еще на три метра вперед.

Вот Животенко уже в первой тройке. Шофер увидел идущего к нему человека с палочкой. Был он совсем не стар - лет пятидесяти, поджарый, а палка загнутым концом висела у него на руке.

- Здравствуйте! - вкрадчиво-любезным голосом обратился к нему пассажир и, осознавая свое хозяйское положение, стал аккуратненько устраиваться.

- Здравствуйте, - приветливо ответил Николай Максимович, стараясь голосом не обнаружить неожиданно возникшую неприязнь к новому пассажиру и досадуя на самого себя за то, что плохо подумал о совершенно незнакомом человеке. Это беда и счастье бывалых таксистов: они распознают людей быстрее, чем все. Может быть, потому, что никто во время работы не знакомится с таким большим количеством людей, а потом остается с ними наедине и разговаривает. Пассажиры даже не подозревают, что о них легко судить со стороны. Каждый, не замечая того, проходит небольшой экзамен: когда садится, когда едет, когда расплачивается и выходит из машины. Все делают это по-разному - в точном соответствии со своим характером. И никогда никому не удается прикинуться! Новый пассажир прикидывался добрячком. Это слышно было в сладости голоса, видно было по выражению лица, на котором написано участие и сердечность. Николай Максимович был убежден, что пассажир будет дорогой льстить - похвалит за что-нибудь, начнет беседовать покровительственным тоном, словно водитель прекрасный ученик, а он наставник, который любезно снисходит до него.

Пассажиру нужно было на Большую Грузинскую.

- Какой мы выберем маршрут? - спросил Николай Максимович ровно и безукоризненно приветливо, ничем не выдав своих наблюдений.

- Если вам нетрудно, - до Белорусского, а потом направо, доедем до памятника…

«Если вам нетрудно» - в конце концов, в этих искусственных словах не было вежливости. Почему это «нетрудно» - какая разница, как ехать. Сказал бы прямо - лучше ехать так и так. В дороге предположения Николая Максимовича стали оправдываться. Удобно опираясь на палку, которую он поставил между ног, и уютно прильнув к набалдашнику, пассажир то и дело нахваливал:

- Я вынужден вам льстить, но вы прекрасно ведете машину. О! Какой прекрасный поворот! Поверьте, вы исполняете повороты, как лучшие фигуристы. Как Роднина, как когда-то Белоусова с Протопоповым!

Тягуче, в противоречие своему рассказу о спешке, он сообщал, подтрунивая над своим легкомыслием, как он собрался на дачу, приехал в Шереметьево, и оказалось, что он забыл дома ключи. Вернулся на станцию, час ждал поезда - только что ушел, - а теперь поезд через двадцать две с половиной минуты, а потом снова перерыв на целый час. Полдня он добирается до дачи, а так хотелось отдохнуть!

На Большой Грузинской пассажир показал, как ехать, чтобы подкатить к самому крыльцу. Прежде чем выйти из машины, он сказал:

- Я мигом обратно. Подождите минуточку. А счетчик не сбрасывайте - вот я вам портфель в залог оставлю.

Посторонний ничего не заметил бы в этой фразе, но означала она вот что: если вы сбросите показания счетчика и он начнет отсчитывать с нуля, то будет десять копеек лишних - каждое включение счетчика означает новую посадку, а за это берется гривенник. Пассажир вернулся действительно скоро: за это время набежало еще две копейки. Таким образом, он сэкономил восемь копеек.

Николай Максимович искренне презирал и мотовство, и мелочность. Ненавидел показную щедрость гуляк, которые небрежно бросали щедрые чаевые - непременно в присутствии других, чаще всего перед женщинами. Бывали случаи, когда уже знакомый пассажир, попрощавшись с кем-то, вскоре встречался на стоянке снова и вел себя иначе, скромно и расчетливо. Гуляк, небрежно бросавших бумажку с видом богача, не знающего счета собственным капиталам, Николай Максимович непременно осаживал. То было оскорбление - подачку он не хотел принимать ни от кого, особенно от влюбленного мальчишки, играющего перед другими роль купца. Иногда приходилось выходить из машины и настигать пассажира: «Возьмите, пожалуйста, свой рубль двадцать две». А когда ему говорили:

- Это вам на чай. Он отвечал:

- Я не пью чаю и зарабатываю, возможно, больше вас. Возьмите рубль двадцать пять - три копейки вам на чай от меня.