Журнал Наш Современник №9 (2003) - Журнал Наш Современник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У троллейбусной остановки “Площадь Свободной России” перед кордоном милиции толпился народ. К Дому Советов не пускали. Свет в здании, кажется, тогда еще не был отключен полностью: некоторые окна светились, а на набережной у парадной лестницы развевались красные и черно-желто-белые монархические флаги, под которыми шевелились едва заметные в наступающей темноте фигурки людей. Шел митинг. Кто-то сказал, что пускают со стороны “Краснопресненской”. Было холодно, время от времени хлестал короткий, но сильный дождь, и я решил придти завтра.
* * *
В субботу погода совсем другая: тепло и солнечно. За метро “Красно-пресненская”, между стеклянным салоном-парикмахерской и стадионом,— милицейское оцепление. Но как раз в тот момент, когда я подошел, из-за поворота высыпала толпа с красным флагом; впереди, пятясь, кучка репортеров с телекамерами и фотоаппаратами. Возгласы: “Руцкой! Руцкой!”. Перед Руцким милиция расступилась, и я влился в хвост шедшей за ним толпы. Как выяснилось позже, Руцкой обходил посты милиции и ОМОНа, окружавшие Белый дом, и с помощью громкоговорителя своим резким голосом, чеканя каждое слово, убеждал не оказывать сопротивления законной власти. Милиционеры слушали его, как мне показалось, внимательно, но, как только он удалялся на значительное расстояние, немедленно смыкали свои ряды перед желавшими последовать за ним. Эта игра продолжалась не один день. У стен Дома Советов я встретил депутата Верховного Совета отца Алексея Злобина, секретаря комитета, в котором я работал. На мои расспросы батюшка ответил: “Пока сидим. Не знаем, что будет завтра”. Этих слов было достаточно, чтобы решить мою судьбу. В это трудное время я не мог остаться в стороне от тех, с кем связывало меня общее дело — защита прав верующих.
* * *
На следующий день, в воскресенье, я на работе. Кроме депутатов на местах часть аппарата — отдел кадров, бухгалтерия. Открыты буфеты. Но не работает почта, отключены телефоны. Съезд заседает каждый день, депутаты здесь и ночуют, потому что не знают, что ждет их на следующее утро. Кстати, этот съезд принял подготовленный нашим комитетом Закон о свободе совести. Он призван был ограничить деятельность иностранных проповедников, заполонивших в последнее время наш эфир.
* * *
На подступах к Дому Советов — палатки и баррикады добровольных его защитников. Около палаток костры. На них кипятят воду для чая и варят супы. Над палатками преимущественно красные флаги и транспаранты — белым по красному: “СССР”, “РКП” и другие подобные. Много пожилых женщин. Они следят за кострами, убирают территорию перед зданием, откуда-то волокут дрова. Одна из них с девочкой лет трех-четырех. По ночам холодно, почти все время идет дождь, — неужели девочка и на ночь остается в палатке? Но говорят, что ночевать ее забирают на нижний (цокольный) этаж, куда открыт доступ всем желающим и где организован отдых для добровольцев. Милицейский пост перенесен к лестнице, ведущей на второй этаж. На полу постелены ковровые дорожки, на которых люди спят. Отопление отключено, но все же здесь можно хоть немного согреться по сравнению с улицей. Неподалеку от палаток сооружено нечто вроде церковного алтаря. Большой деревянный крест, и перед ним на составленных вместе столах — иконы, свечи, фотографии царской семьи. В дождь все это накрывается полиэтиленовой пленкой. Здесь служат молебны, читают акафисты. Отсюда вокруг здания отправляются крестные ходы.
Постоянно присутствующих священников Московской Патриархии двое: депутат о. Алексей Злобин и иеромонах о. Никон. Приходили и еще какие-то батюшки, но я видел их мельком, два или три раза. Больше всех запомнился мне худощавый, аскетического вида священник Катакомбной или Русской Православной церкви за границей о. Виктор. На вид ему 30—35. С густой бородой и длинными волосами, как и положено немодернизированному православному батюшке. Приехал, как он сам рассказал, с Украины, бросил дома хозяйство, даже бураки не выкопал. Он все время среди народа. Молится, проповедует, беседует, одобряет. Говорят, что у нас тут коммунистический мятеж. Так почему же он, представитель церкви, наиболее непримиримой к коммунистам, никогда не признававшей советскую власть, сорвался с насиженного места и прилетел сюда как на крыльях? И сейчас как будто вижу перед собой его высокую черную фигуру во главе крестного хода. За ним идут пять или шесть его неизменных спутниц с иконами, усердно поющих. А дальше уже кто придется — сегодня одни, завтра другие. Их мочит дождь, обдувает холодный ветер, под ногами лужи. Гаснут и вновь зажигаются тонкие желтые свечки. Так слабые огоньки людских сердец, колеблясь, под ледяным дыханием мира сего поднимаются к Богу…
У отца Виктора нет враждебности к Русской Православной Церкви. Но служить вместе с нашими священниками он отказывается: “Узнает наш Синод, отлучит”. Отказывается он и от нашего предложения переночевать в относительном тепле в одном из наших кабинетов. “Я уж с народом”.
* * *
Баррикады очень примитивные, из всякого рода железок и деревяшек. Кажется, любой бульдозер, не говоря уже о танке, может запросто их снести. Около баррикад тоже костры, потому что там дежурят круглые сутки. Оружие — железные и деревянные палки, аккуратно сложенные в кучки булыжники, вывороченные из мостовой, да несколько бутылок с бензином на случай, если ОМОН начнет атаку, ведь у них автоматы. Из наших автоматы имеет охрана внутри здания и те из защитников-добровольцев, которым дано право носить оружие. Как объяснял Руцкой на одной из пресс-конференций, где присутствовало много иностранных журналистов, оружие выдавалось в обмен на паспорт и регистрировалось в специальном журнале.
Между баррикадами и передвижным железным ограждением, поставлен-ным милицией, — нейтральная полоса. Сюда по молчаливому согласию можно выходить и нам, и им. За этой полосой “их” цепь — в бронежилетах, со щитами, дубинками, некоторые с автоматами. ОМОН в первые дни менялся каждые полтора часа, затем, наверное, из-за дождя, — каждые сорок минут. Интересно было наблюдать смену караулов: подходившая или отходившая (часто бегом) колонна, в плащах, с огромными четырехугольными белыми щитами и дубинками вместо мечей, напоминала сошедших с коней средне-вековых рыцарей-крестоносцев.
Основной пункт сосредоточения милиции и ОМОНа — это гостиница “Мир” рядом с мэрией. Раньше она принадлежала Верховному Совету, а теперь используется для его осады. Туда то и дело подъезжают милицейские машины и автобусы с подкреплением. Но потом эти силы стали подвозить на больших, крытых брезентом военных грузовиках. Каждое утро грузовики медленно вползают со стороны Садового кольца по узкому Девятинскому переулку и, разгрузившись, выстраиваются напротив стены американского посольства. Вечером они уезжают. Я насчитал их более шестидесяти. Подступы со стороны Нового Арбата и гостиницы “Украина” перегорожены поливальными машинами. У мэрии куча городских маршрутных автобусов, также используемых для перевозки милиции. Неужели своего транспорта у МВД не хватает? Тут же стоят две пожарные машины с размотанными шлангами. Для чего они здесь? Против огня или против людей? Но наибольшее внимание привлекает БТР желтого цвета (другие, зеленые, подошли позже), который впоследствии окрестили “Желтым Геббельсом” или “Желтой жабой”. Расположившийся перед гостиницей “Мир” носом к баррикадам, широкий, приземистый, он действительно напоминает огромную жабу, готовую к прыжку. Сначала думали, что он будет таранить баррикады, но назначение его оказалось совсем другое — пропагандистское. Отсюда и кличка “Геббельс”. С помощью мощнейшего громкоговорителя, от звуков которого на расстоянии нескольких десятков метров болят уши, он призывает к спокойствию, сдержанности и благоразумию, а также сулит блага земные тем, кто перейдет на сторону президента. Депутатам обещают выплату годичного оклада (около двух миллионов рублей), пользование ведомствен-ными лечебно-курортными учреждениями и квартиры в Москве, а работникам аппарата — трудоустройство с зарплатой, не меньше прежней.
В перерывах между соблазнительными предложениями заводят соблазнительные песенки. Музыкальная программа началась с “Путаны”, песни про проститутку, услышанной мною впервые из коммерческого ларька. “Путану” крутят постоянно. Что этим хотели сказать устроители концерта? Вернее всего, просто досадить нам, потому что знали, что у патриотов, пришедших защищать Белый дом, такая музыка не в почете. В последующие дни репертуар несколько расширился, но “Путана” преобладала. Даже когда милиция объявила траур по своему товарищу, погибшему во время одного из столкновений в Москве, эта песня продолжала звучать между скорбными сообщениями. Это вывело из терпения о. Виктора, который, поднявшись на баррикаду, сказал через громкоговоритель: “Вы чтите память вашего погибшего товарища и в то же время заводите такие песни. Это кощунство”. После этого “Путану” временно сняли с репертуара.
