Ольга, королева русов. Вещий Олег - Борис Васильев

Юноша молча склонил голову и вытянул шею, и Рюрик понял, что клятва, которую взял Старый финн, страшит его больше смерти.

— Нет, я не стану тебя убивать. Я отдам тебя берсеркам. Они ненавидят женщин и очень любят пригожих юношей. И ты долго будешь умирать под их вонючими телами.

— Нет! — дико закричал прислужник, отпрянув к стене. — Нет, нет!..

Он указал место, где зарыт клад. Рюрик убедился, что юноша не солгал, и в награду убил его одним ударом. Без мучений…

На третий день Рюрик окончательно пришел в себя. Затратив много сил на борьбу с самим собой, он был еще слаб, но ощущал ясность мыслей и силу воли. И готовность к встрече с тем, кто встал между ним и его сыном: с конунгом русов Олегом. Разведчики вовремя доносили о его движении, Рюрик знал, когда Олег войдет в его пределы, на каком рубеже остановят его отрад, пропустив на встречу с князем Новгорода только конунга с двумя приближенными. Остановят не силой оружия, а силой обычая: в зимовье Рюрика посторонние вооруженные люди не допускались. И войти к нему, к своему бывшему воспитателю и опекуну, Олег должен один: сопровождающие задерживались до повеления Рюрика. А еще раньше должны подойти берсерки: Рюрик ждал их вечером, но два дня шел снег, и они могли задержаться. А Клест уже изготовился, чтобы затаиться в темных сенях, как только конунг русов появится во дворе.

Но прежде чем отряд Олега добрался до внешних застав, где должен был остаться по обычаю, к Рюрику вошел старший из гонцов, посланных за берсерками.

— Конунг и князь, мы не нашли берсерков на зимовье.

— Я не понял тебя, гонец.

— Они исчезли. В зимовье холодные очаги, нет следов.

— Они улетели? Вознеслись с последним клубом дыма?

Гонец угнетенно молчал. Замолчал и Рюрик, размышляя, куда могли подеваться два десятка отборных воинов из тайного убежища, о котором вряд ли могли знать русы. О нем знал Сигурд, но Рюрик не сомневался в слепой преданности своего воспитанника. Кроме того, русы зимой бражничают, а не воюют. Значит, новгородцы?

— Ты не исполнил моего повеления и достоин смерти. Но я подожду. Возьми лучших следопытов, возьми самых чутких собак и не показывайся мне на глаза, пока не отыщешь берсерков. Ступай и найди.

Низко поклонившись, гонец вышел. А Рюрик долго сидел в кресле, пытаясь понять, куда могли подеваться берсерки и почему нет никаких следов. Русов он исключил сразу: русы зимой не воюют, да и нет им смысла ослаблять рубеж между собою и новгородцами. Кривичи? Но как они могли пробраться на Ловать через земли русов? Значит, новгородцы. Новгородцы грызут его силу. Значит, без Олега Игорю здесь не княжить: он слишком мал, а Сигурд искалечен. Но надломить Олега необходимо. Не сломать, а надломить, чтобы запомнил, кто здесь повелитель. А может быть, берсерки ушли сами? Зачем? Им не нужны женщины, а волшебный напиток — только здесь, в его зимовье. И только он, он один знает, как его готовить. Это уменье крепче всех клятв и золота привязывает к нему его берсерков, добровольно они уйти не могли, а без боя берсерки не сдаются. Тогда где же следы?

В полдень доложили, что отряд русов остановлен заставой, а их конунг с двумя отроками едет в зимовье. Рюрик приказал пышно накрыть стол и лично спрятал Клеста в темных сенях.

— Когда повелю, войдешь и схватишь. Я посажу Олега спиной к дверям.

Все было готово к приему гостя, и кресла поставлены, как указал Рюрик: у окна и напротив, у двери. Он успел занять свое, у окна, когда во дворе стража ударила мечами о щиты и первый боярин возвестил:

— Конунг русов Олег!

Боярин распахнул дверь, и в горницу, звякнув дорогой византийской броней, вошел Олег. Он был без шлема, но с мечом у бедра, как то и полагалось конунгу. У порога склонил голову, уронив русый оселедец на лоб:

— Великому князю Новгорода Рюрику хвала и слава!

— Слава тебе, конунг. Я стар и болен, не могу встать навстречу.

Боярин попятился к выходу, и Олег, ловко уступив ему дорогу, оказался уже не у двери, а ближе к середине стола.

— Садись. — Рюрик указал на кресло. — Я хочу видеть твое лицо, конунг. Расскажи мне, где мой сын Игорь и как Сигурд исполнил мое повеление.

Олег молча протянул князю берестяной свиток. И пока Рюрик читал, невозмутимо перетащил кресло к середине стола, поставив его так, чтобы за спиной оказалась глухая стена.

— Что это значит? — сурово спросил Рюрик. — Я указал тебе твое место, конунг.

— Из сеней несет смрадом полусдохшей крысы, князь Рюрик. А место знаю я один. Перечитай еще раз послание Сигурда, и твой ясный ум сделает правильный вывод.

— Где Игорь? — с глухой угрозой спросил Рюрик. — Мне не нравятся шутки, в которых нет места для моего смеха.

— Княжич на острове с няньками, мамками, твоими варягами и моей охраной. И моли богов, великий князь, чтобы с проводником не приключилось беды. Иначе твоему наследнику придется княжить на острове до конца своих дней.

Олег прекрасно понимал, как он сейчас рискует. Внезапная вспышка ярости, выкрик Рюрика — и сюда ворвутся отборные дружинники, против которых ему не устоять. Но он ехал не в гости, он ехал на поединок, а на поединки ездят побеждать. Сегодня или никогда.

— Ты мне угрожаешь?

— Кто же осмелится угрожать великому Рюрику? Это отец угрожает будущему своего единственного сына, а не я — тебе.

В самом начале их боя Рюрик получил три добрых удара, от которых не знал, как оправиться. Поэтому Олег спокойно уселся в кресло, достал черный флакон и сделал из него глубокий глоток. А когда опустил голову, увидел два бесцветных от ярости глаза. Он выдержал взгляд, который так пугал его в детстве, и тихо сказал:

— Твой сын Игорь будет княжить в Киеве, князь Рюрик, и Киев для него возьму я, клянусь памятью отца моего и твоего побратима Ольбарда Синеуса. Но чтобы исполнить эту клятву, мне нужна добрая дружина, лодьи, гребцы, лошади для береговой охраны и товары для Смоленска. А Новгород золота не даст. Может быть, нам лучше поговорить об этом?

Олег замолчал, ожидая, когда Рюрик справится с приступом гнева. Молчание затягивалось, князь судорожно пытался проглотить застрявший в горле ком: острый кадык бессильно дергался на высохшей шее.

— Твои годы ушли, князь Рюрик. На сухом дубе остался последний росток, и я дам ему жизнь. Киев принесет роту Игорю и его потомкам, а ты снарядишь поход. Мера за меру, хитрость здесь не поможет.

— Ты захватишь Киев для себя! — глухо выкрикнул Рюрик

— Я поклялся памятью своего отца. Большой клятвы не требуй: я — не Сигурд, я — конунг, князь Рюрик. Тебе придется оплатить своим золотом княжение своего сына.

И снова наступило молчание. Князь считал пропущенные удары, кадык по-прежнему бессильно дергался на тощей шее.

— Обломок ржавого меча! — вдруг хрипло засмеялся князь. — Это ведь я — обломок ржавого меча. Ты увел моих берсерков?

— Они перешли Ловать и тем нарушили границы земли русов.

— Вот к чему мне были посланы вещие сны. Это меня распяли на канатах в пыточной клети, конунг.

— Кстати, о пытках, князь Рюрик. Прежде чем мы поднимем кубки согласия, я хочу услышать вопли твоего ката. Пусть его медленно забьют под этим окном. Потом я выйду посмотреть, что от него осталось.

.— Старость — время платы, — задумчиво, сказал Рюрик. — Я принимаю твою клятву, конунг, и выполню твои условия.

— Игорь будет княжить в Киеве. — Олег выделил каждое слово.

— Эй, кто там! — помолчав, вдруг громко выкрикнул Рюрик.

Вошел боярин, прикрыв за собою дверь.

— Там, в сенях, Клест, — тихо промолвил князь. — Схватить тотчас и забить до смерти под этим окном.

Сухой старческий перст уперся в низкое оконце.

Глава четвертая

За все свои пятнадцать лет Неждане ни разу не приходилось столько размышлять, сколько в последние дни. Родившись в осиротевшей семье вдали от родного города, она не испытывала никаких неудобств, став воспитанницей самого конунга русов. У нее была не только послушная челядь, не только полная свобода и даже не только подружки, которыми она, любимица Олега, верховодила, как хотела, но и воспитатели, наставники и учителя, с детских лет готовившие ее к осознанному существованию на самой вершине племенной власти. Она понимала, к чему обязывает выпавшее на ее долю положение, старательно училась, знала три языка, умела читать и писать по-славянски и по-византийски, врачевать раны, петь, танцевать, вести застольные беседы на пирах, до которых русы были весьма охочи. Девичья сущность ее натуры была отлично подготовлена к женской жизни, но ее воспитателю и повелителю этого оказалось мало. Олег еще не достиг возраста, при котором родовой обычай разрешал ему обзавестись семьей — конунги русов получали это право после двадцати пяти лет, — но тяга к отцовству уже проснулась в нем и, как у всякого мужчины, воплощалась прежде всего в будущем сыне. А судьба одарила воспитанницей, в которой он не чаял души, но упрямо считал, что такой подарок следует усовершенствовать.