В часу одиннадцатом - Елена Бажина

— Значит, благословил, — снова задумчиво сказал Александр, не глядя на Палашку. — И в то же время не благословлял. Если она умрет, он скажет: она мученица, Бог забрал ее. Так ведь?..

Теперь Александр знал, что никакого ответа духовника ему уже не нужно. И предчувствие не обмануло его: отец Афанасий так и не нашел времени, чтобы поговорить с ним. Когда он попытался во дворе все-таки сказать ему два слова о своем важном, иеромонах как-то рассеянно ответил:

— Ну это же искушение… Ты молись, и Бог поможет тебе… Читай молитву Иисусову… По четкам, триста раз, как я тебе говорил. И пятьдесят земных поклонов каждый день.

И благословил, положив ладонь на голову Александра.

Его позвали — за воротами стояла машина, он торопился. Больше Александр никогда не видел его.

— Но как же так, говорит она, ведь ты был уверен, что батюшка имеет прямую связь с Богом, который открывает ему то, что нужно для тебя… Ему дана власть свыше… Получается, что это не так? Значит, нет у него такой связи? — Я был уверен, и мне так объясняли, что так и должно быть… Я долго не мог примириться с тем, что это не так… — Получается, он злоупотреблял властью, какой в реальности у него не было?.. — Да, он не имел права до такой степени решать за людей… — А может быть, не он сам себя убедил в этом? Может быть, это ты и такие как ты убедили его, что он должен быть этаким пророком, старцем? Может быть, это вы вскружили ему голову, так что он стал ощущать себя особенным?.. И все остальные, кто шел по его стопам, подумали про себя то же самое?.. — Я не знаю…

Аня решила уйти, сказал Матвей, как только Александр вернулся. Она собирается уйти, сказал он раздраженно, недоуменно, словно случилось что-то совсем недопустимое. Казалось, он не ожидал такого решения от человека, которого никогда не воспринимал всерьез, и искреннее недоумевал, как его отношение к ней могло вызвать обиду или непонимание. Иди и поговори с ней, сказал он Александру, поглаживая бороду, иди и поговори, объясни, что она не права, ведь тебя все это тоже касается. Ты тоже член нашего дома, и если кто-то попадает в беду, должен прийти на помощь.

Казалось бы, нет ничего проще — собрать вещи и уйти, расстаться, удалиться навсегда из этой странной, патологической ситуации. Бежать хотя бы из чувства самосохранения, присущего каждому нормальному человеку. Наверное, и это непросто, если учесть, что ты вложил кое-что в это строительство на песке некоего сооружения, которое имеет лишь грубые материальные очертания, брутальный отпечаток чьей-то извращенной мечты.

Скорее машинально, чем осознанно, Александр поднялся на второй этаж и постучался в дверь, от которой пахло олифой.

Аня собирала вещи, укладывала их как-то небрежно, как будто здесь ничего не было такого, что было ей дорого.

— Ты подумай, — сказала она, не ответив на приветствие Александра, — как можно поступить на моем месте?

Она рассказала, что когда-то ее привлекла некая, как ей показалось, неформальная, нестандартная жизнь, которая происходила здесь. Но все оказалось совсем не так. Сначала она должна была ухаживать за детьми Николая, безвозмездно, разумеется, только потому что это полезно для ее души. При этом она должна была терпеть упреки, что все равно что-то делает не так. Потому что и это для души полезно. Потом она должна была выполнять разные поручения, совмещая их с работой по хозяйству, без вопросов, потому что так надо.

— Да, так было принято у старцев, — продолжала она, утрамбовывая в сумку поверх одежды несколько книг. — Сажать деревья корнями вверх — для смирения и бесстрастия, так старцы воспитывали послушников. Но кто были те старцы пустынники, и кто такие эти?.. Это не старчество, а скорее дедовщина, — усмехнулась она.

Александр только вздохнул. Очевидно, Аня не сегодня сделала для себя некоторые выводы.

— Скажи, тебе не кажется, что все это неправда? Что это похоже на бурную комсомольскую деятельность, а не на христианскую жизнь?..

— Не знаю, — ответил Александр.

Ему трудно было сразу согласиться с ее словами, потому что и он когда-то хотел быть таким же, как Матвей и Николай.

— А ты? — не умолкала Аня. — Что ты здесь делаешь? У меня были проблемы дома, а у тебя?..

Александр пожал плечами. Аня, сама того не зная, повторила заданный ему несколько дней назад вопрос Ксении Сергеевны.

— Если хочешь, я отвезу тебя, — предложил он. — Прямо сейчас отвезу тебя домой.

Она кивнула. Он вышел во двор, уложил две сумки в багажник жигуленка. Выехал на трассу, оставив изумленного Матвея смотреть вслед удаляющемуся с вопиющим непослушанием четырехколесному символу благополучия. Аня даже не оглянулась.

Он возвращался поздно вечером. Да, вероятно, это какая-то болезнь, это заразная болезнь ощущения своей принадлежности к касте избранных, думал он. Наверное, он тоже заболел.

Матвей встретил его мрачно. Очевидно, он готовил очередной серьезный разговор, собрав для этого общину, которая, впрочем, на сей раз состояла только из его жены Галины и дочери Клавдии, также смотревших мрачно. Александр уже давно замечал угрюмость и нетерпимость во взглядах дочерей Матвея, взгляд исподлобья на окружающий мир, на который они как будто были чем-то обозлены.

— Ну, а что же ты вернулся? Мог бы тоже уйти, как она, — произнес Матей.

— Я многое сделал здесь, — ответил Александр.

— Ничего ты не сделал. Ты — мой должник, так же как и она.

— Но ведь она не твоя собственность, — сказал Александр, повторив слова Ксении Сергеевны. Он сидел на табурете у окна, превозмогая сон, глядя в темноту, в глубине которой еще желтели огни подмосковного поселка.

— Либо ты делаешь то, что я считаю нужным, — заговорил Матвей, — либо… либо тебе лучше уйти отсюда.

Александр поднялся наверх и прилег на раскладушку, положив руки под голову. Он смотрел на блики света на стене и, кажется, впервые за последние месяцы подумал о ней.

Он так и не заснул в ту ночь. В своей комнатке на втором этаже он укладывал в спортивную сумку вещи, как это несколько часов назад делала Аня; рубашки, ветровки, футболки, совсем немного книг. Это было несложно.

Утром он спустился вниз и сразу наткнулся на Матвея, который ждал его, чтобы продолжить вчерашний разговор, но, увидев сумку в руках Александра, нахмурился и замолчал. Казалось, он был оскорблен. Александр спросил:

— Скажи, ты помнишь девушку, о которой я тебе рассказывал? Помнишь?

— А кто она такая? — удивился Матвей. — Ах, эта твоя девица?.. Так она же безбожница. Ты что, о ней сожалеешь?..

— Я оставил ее по твоему настоянию, и по настоянию твоего духовного брата, а ради чего?..

Оказалось, Матвей уже забыл ту историю. Он ответил с усмешкой:

— О чем же ты сам думал? Сам бы решал. Я не знал, что она настолько дорога тебе.

— Да, да, я знаю эти слова, знал, что ты так скажешь, — перебил его Александр, и про себя подумал: примерно такие слова сказали Иуде первосвященники, когда он пытался им вернуть тридцать сребреников.

Матвей покачал головой. Кажется, он действительно плохо понимал, о чем идет речь.

Александр плелся к железнодорожной станции, тупо глядя себе под ноги, шел под теплым августовским солнцем и ни о чем не думал: все, о чем можно было думать, уже закончилось.

Какое-то время после возвращения домой Александру казалось, что счет времени он потерял. А предыдущие несколько лет, как ему представлялось, были как целое столетие, или даже больше, во всяком случае, целая эпоха, из тех неумолимых эпох, которые сметают цивилизации, приводят одни народы на смену другим, покрывают культурным слоем храмы и дворцы, наполняют кладбищенской тишиной шумные форумы.

Казалось бы, все должно было наладиться, но он вдруг почувствовал себя плохо. Прошлое давило на него; оно легло тяжким грузом на дно его души и не позволяло прорваться в настоящее, в котором он отныне должен был снова искать себя. Какое-то время он общался только с матерью и Костей. Он долго не мог найти работу, а если находил, то быстро терял. Он не мог смотреть на книжные полки, на которых стояли книги по искусствоведению, и еще болезненнее давалось ему воспоминание о дубовом книжном шкафе в квартире дяди Володи, опустошенном когда-то собственными руками. Мать не напоминала ему об утраченном наследстве. Видя его состояние, Лидия Сергеевна посоветовала ему обратиться к врачу, и даже нашла какого-то знакомого, к которому Александр равнодушно пошел и от которого вышел с рецептом на антидепрессанты.

И все же он решил заняться продажей книг, — нет, уже не своих, а новых изданий по философии, истории и культурологии, покупая оптом на складе и развозя по некоторым “точкам”. Способность к их чтению, как ему показалось, у него пропала совсем. Впрочем, эта способность стала возвращаться, но медленно, как будто он понемногу сбрасывал с себя оцепенение, навеянное дурным сновидением.