Беби из Голливуда - Сан-Антонио

Мне хочется побыстрее смыться отсюда со своей подружкой. Она очень миленькая, заметьте, но одета, как жена сельского сторожа. Мы, сливки полиции, раскрепощенные и элегантные, не любим показываться на людях с девицами дальних окраин. Наша самцовая гордость протестует. Нам подавай шмотки из дорогих магазинов не меньше «Бальмена», концертный вариант, то да се. Поэтому-то шикарно одетые проститутки пользуются таким успехом. Мужчины настолько тщеславны, что готовы прогуливаться скорее с норковым манто, чем с опрятными девушками, одетыми по-домашнему, как одеваются вдали от больших городов. Естественно, молодые парижанки знают мужские наклонности и способны на все, лишь бы купаться в роскоши. Есть, правда, шлюхи-любительницы, которые сторонятся высшего света. На тротуарах их полным-полно. Они предпочитают одеваться, раздеваться и совершать культовый обряд любви на свой вкус без оглядки на светских снобов, поскольку навар полностью кладут себе в карман!

Достаточно им сунуть под нос бумажку в пятьсот франков — действует сильнее удостоверения личности! Вот только их гардероб! Мило, конечно, выглядит: самострок и даже натуральная бижутерия из пластмассы, никаких претензий, только немного в глазах рябит!

Всех теперь встречают по одежке в нашем мире! В нынешнее время лучше работать на тротуаре, чем изучать право. Дает больший доход, и расслабиться можно.

Ах! Я хотел бы написать историю человечества! Настоящую, хорошо изданную, с цветными картинками и прейскурантом. Историю человека от инфузории-туфельки до Брижит Бардо, упомянув Пастера и, конечно, с остановкой по требованию на Сан-Антонио.

— Вы парижанка? Хотя это видно и так, — спохватываюсь я и сглаживаю вопрос, который мог бы показаться некорректным, широкой улыбкой.

— Почти! — отвечает она тихо. — Я родилась в Лориане, но семья моего дяди из Леваллуа.

— А чем вы занимаетесь в жизни в свободное от свиданий со мной время? Что вы делаете?

Она косит на меня глазом цвета «вечерних грез» и произносит, широко расставив слоги:

— Ни-че-го.

— Вы не работаете?

— Нет. Мой муж занимает хорошее положение…

— А кто он?

— Младший бригадир… Ясно, что не в деньгах счастье, как сказал один бедный мудрец, и с тех пор человечество не устает повторять эту глупость. Я задумчиво перелистываю лежащий передо мной номер «Сине-Альков», журнала, который в кино делает то же самое, что биде в индустрии сантехники. — Я читала, пока ждала вас, — отвечает малышка-бригадирша на мой немой вопрос, — кошмар, о чем они пишут в этом журнале! У Софи Лорен первый зуб мудрости прорезался в пятнадцать месяцев… И она писалась… Я воздерживаюсь от междометий, которые она в принципе вправе ждать от меня. Мое внимание всецело поглощено статьей, посвященной Лавми. На фотографии, помещенной в журнале, он изображен в момент прибытия на съемки фильма «Последнее люмбаго в Париже». Кинозвезда стоит на перроне вокзала Сан-Лазар вместе с женой, секретарем, няней, чемоданами, «Оскаром» в целлофане под мышкой и отпрыском на руках. Можно сказать, только в лучах фотовспышек у красавца Фреда просыпаются отцовские чувства. Он с удовольствием показывает своего засранца народу, будто король, разродившийся наконец наследником престола… Люди! Чем громче их имя, тем выше их гордость за свое потомство. Они воображают, что их дети не только переплюнут их славу, но и покроют ее толстым слоем золота… Утописты! Вы замечали когда-нибудь, чтобы потомки были настоящими продолжателями своих шнурков? Ха, за редким исключением! Сынки знаменитых родителей в основном слабоумные дегенераты. Они прячутся в лучах славы своих отцов и используют визитные карточки могущественных папаш, чтобы открывать нужные двери. Все, на что они способны, это охмурять девиц и делать долги.

Могу поставить брезент купола цирка шапито против фуражки билетера, что после свидания с прессой и взрывов вспышек папаша Лавми быстренько перебросил своего сыночка на руки швейцарки, прежде чем чудесное дитя оросило великолепно сшитый костюм суперкинозвезды.

Я вдруг замечаю, что молчу уже длительное время. Нехорошо давать остынуть сырому материалу. Куй железо, пока горячо! Так, кажется, говорят где-то. Жену младшего бригадира нужно держать на огне, как паяльник.

— Как ваше имя? — спрашиваю я мечтательно.

— Виржиния!

— Прелесть!

— Вы находите? Мой муж говорит, будто кухаркино имя…

— Он ничего не понимает. Такое имя я готов повторять без устали… Я буду вам его шептать на свой манер…

— А как это, на ваш манер?

— Хороший манер. Но не хотелось бы показывать на публике, в зале есть несовершеннолетние, а это категорически запрещено до шестнадцати лет.

Наступает момент использовать секретное оружие. Хорошеньких девушек берут всегда, как обухом по голове.

— Скажите, у вас бывают минуты в жизни, когда ваши близкие начинают вонять вам в нос, Евлалия?

— Виржиния, — поправляет она, не зная, улыбаться или нет.

— Вопрос остается в силе…

— Да, бывают… Мне кажется, от людей устаешь. Они все злые…

Песня известная. Формула, запатентованная еще древними.

— Если хотите, — бросаю я пробный камень, — мы могли бы провести курс лечения одиночеством в гостинице, которую я знаю, в двух шагах отсюда, на улице Корнеля.

— Вы считаете это серьезным предложением?

Я еще никогда и нигде не встречал дам, которые в подобных ситуациях не выдвигали бы таких возражений.

— Нет, — чистосердечно признаюсь я, — совсем несерьезно, но до безумия развлекательно…

— Я порядочная женщина!

— Очень на это надеюсь, иначе я бы подумал, что ваш муж женился на вас после вашего привода в полицию. Ну что, пошли?

Быстренько перехватываю официанта, плачу по счету, и мы выходим. Она складывает свой журнал о пикантных подробностях жизни кинозвезд (взбитые сливки высшего кинообщества вдали от юпитеров) и бредет за мной с видом угоняемой из стойла телки. Полагаю, бретонская кровь в ней сильна своей слабостью, как сказал кто-то другой.

Прекрасная Епифания идет за мной в заведение на тихой улице, знакомое мне давно. Я часто использую это местечко в подобных случаях. Заведение называется «Как у себя дома», и сюда люди приходят делать то, что в принципе они не могли бы делать у себя дома. Три этажа комнат с горячей водой, пружинными диванами и умывальниками…

Красота! Когда взращенная в буржуазных порядках дама переступает порог этого скромного дома, у нее создается впечатление, что она попала на другую планету, куда ее мужу и близким вход строжайше запрещен.

— Как это неразумно! — шепчет, вдруг загрустив, Петронилла.

Она чуть не забыла сделать мне признание. А что ей остается, кроме как утверждать, что с ней такое событие происходит впервые в ее вегетативной жизни? А я чуть было не подумал, что она еще молода для приобретенных привычек.

Когда служанка гостиницы (еще какой гостиницы!) выходит, Аделаида решает подвести итог своим сомнениям.

— Я сошла с ума, — начинает она известную песню, лихорадочно расстегивая пуговицы своего слишком короткого пиджачка очень длинного костюма. — Знаете, я первый раз…

Ну, все ясно! Мерси! Теперь будем работать по-серьезному. А я еще боялся, она будет держать это на своей совести. Но Гертруда не из таких, кто держит что-то на себе, будь то хоть резинки для чулок. За минимум времени она становится похожа на лысину Юла Бриннера, словом, готова для всего — ничего в карманах, ничего в руках!

У этой девочки одна склонность: она рассматривает потолок в комнатах…

Я уже готовлюсь исполнить Турецкий марш, но не Моцарта и не на струнах, и весь в порыве, как молодой олень, седлая нежную темноглазую самочку, как вдруг неловким движением локтя смахиваю на пол ее журнал «Сине-Альков». Не знаю, поверите ли вы мне? Я лично себе верю. Во всяком случае, верю в то, что вижу. Журнал нечаянно раскрывается на страницах, посвященных Фреду Лавми. Перед моими глазами вновь появляется фотография семьи кинозвезды, и, несмотря на обстоятельства, которые в принципе должны приковывать мое внимание к изображению столь же красивому, но менее статичному, я бросаю последний взгляд на застывший портрет. И тут, дорогие друзья, во мне происходит любопытный феномен децентрализации.

Вместо того чтобы разыгрывать из себя одного трех бенгальских тигров, я вдруг выпрыгиваю из постели и запрыгиваю в штаны. Я облачаюсь так стремительно, что партнерша не успевает спикировать с седьмого неба, где она находилась в свободном полете.

— Извините меня, Мелания! — бормочу я, в спешке натягивая башмаки. — Нам придется отложить переговоры на будущее. Я только что вспомнил, что забыл выключить газ на плите! А у меня впечатление, что на огне осталась кастрюлька с молоком. Чтобы отсюда выйти, не потеряетесь, если будете следовать стрелке на стене — это внизу, и там написано! Мои лучшие пожелания младшему бригадиру и всей жандармерии, я уверен, он получит повышение по службе в самое ближайшее время…