Я вчера видел раков - Михаил Жванецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сатирик. Спасибо! Да. Я понимаю. Спасибо!
Голос. Бис! Про очереди! Бис! Еще! Еще!
Скандеж. Еще! Еще!
Сатирик. Ну хорошо! Внимание (Прокашливается.) Вопросы качества…
(Аплодисменты.)
(Прокашливается.) Нас волнуют, но не тревожат.
(После паузы.) Главное – обеспечить всех штанами, а потом будем бороться за то, чтобы их носили.
(Грохот.)
Крики. Браво! Браво! Бис! Бис!
Сатирик. Главное – обеспечить всех штанами, а потом будем бороться за то, чтобы их носили.
(Аплодисменты, крики «Браво!», снова аплодисменты.)
Сатирик. Ну что вам исполнить? Какая публика изумительная, ну, заказывайте.
Голос. Про бюрократов, пожалуйста!
Сатирик. Я все не буду, только концовку. (Исполняет.) За каждой справкой неделю ходить. В каждой приемной день сидеть. Каждая резолюция дается с бою, и далеко не каждая выполняется. Бюрократов не просто мало – их много! Долой! Все!
(Буря аплодисментов. Скандеж.)
(Поднимает руку.) Где справедливость? В школе холодно. В институте конкурс родителей. Именно с усилением морозов холодеют батареи. В магазинных овощах – гниль. На рынке – недоступно. Как же так? Где же это? Неужели здесь? Доколе?!
Голос. Боже! Как он не боится?.. Изумительно. Мысль. Стиль. Браво! (Отчаянно.) За плохое отопление – спа-си-бо! За низкую зарплату – браво!
Сатирик. Спасибо! Спасибо! (Кланяется до пола, встряхивает гривой. Показывает на горло.) Я еще сегодня в трех местах. Пишите мне, я буду отвечать вам с открытым забралом. Так, взявшись об руки, мы будем устраивать вечера. Мы будем смеяться лучшим смехом в мире, смехом сквозь море слез. В ответ на каждую нехватку будет слышен наш хохот и крики «Браво!». А когда этот хохот перейдет в истерику, его уже не остановит ничто. Спасибо! Спасибо!
Аэрофлот времен расцвета
Аэрофлот обладает огромным достоинством. Он сближает и уравнивает всех. Во-первых, он не летит столько же, сколько летит; во-вторых, у него есть специальные порты, типа Минводы, откуда самолеты не вылетают никогда. Они туда слетаются и там сидят под разными лозунгами: неприбытием, метеоусловиями, опозданием, очисткой полосы. Там уже никого не удивляет, если вдруг объявится самолет «АН-12» рейс 1738 от 26 февраля 1972 года Алма-Ата – Надым, встречающих, оставшихся в живых, просят оставаться на местах…
В таких аэропортах знаменитый артист, собирающий по пять тысяч зрителей, постепенно превращается в ханыгу.
Дикое везение – мой товарищ спит в недействующей урне, прижав дорогую скрипку. Я куняю на действующей урне. Это каждые две-три минуты приподнимайся и принимай под себя мусор.
– Гражданин, нашел где спать!
– (Хрипло.) Через два часа вылет.
– Ага… Через два часа. Не мешайте убирать.
– (Хрипит.) Сказали, в четыре тридцать два утра…
– Ага… Кто тебе сказал?
– Радио.
– А ты поверил?
– А кому верить?
– Извините… Позвольте бросить бумажку.
– Пожалуйста.
– А я вас узнала. Вы еще критиковали здравоохранение.
– Ага… Критиковал… Видишь теперь, как они меня…
– А где можно вас послушать?
– Слушай…
– Я хотела на концерт.
– Какой концерт… Ты сколько здесь сидишь?..
– Мы только прилетели. У нас маленькая задержка.
– Давай завтра поговорим.
– Мы сейчас улетим.
– Ага… Улетишь… Видишь, на мусорном ящике спит тетя. Ее в Сочи ждут сто тысяч зрителей, а в трех урнах спят шесть оркестрантов – они занимались музыкой, до того как попали сюда. Они три раза садились в самолет и даже один раз выруливали на полосу…
– Извините, позвольте бросить окурок.
– Вы его хорошо потушили? А то у меня уже было…
– А вы знаете, Кишинев улетел, вы слышали, что они вчера устроили… И им дали какой-то резервный самолет, и они буквально час назад… А, нет-нет, вот они идут.
Снова кишиневские крики:
– Где начальник смены?
– Где дежурный по транзиту?
– Чтоб в трехмоторном самолете не было ни одного двигателя – это преступление. Они думали, мы ничего не понимаем. Где дежурный по транзиту? Почему Кишинев задержка неприбытием, когда метеоусловиями Харькова выпущены на борт 2432 рейс 1763 от 25.10.76 года Кишинев – Москва, опозданием 16 часов, 38-я стоянка.
Радио: «Послушайте информацию».
– Наконец-то.
– Запрещается перевозить…
запрещается иметь…
запрещается использовать…
запрещается принимать…
запрещается сдавать…
в дополнение к запрещениям запрещается располагаться…
пассажиров рейса 583 Минводы – Львов просят от посадки воздержаться!
Наш человек – лучший в мире пассажир, лучший в мире покупатель, лучший в мире зритель, ибо ничего он не видел.
МПС с 36-го года издало инструкцию, где все триста пунктов – «клиент обязан» и лишь один – «МПС имеет право».
И тем не менее лишь самолетом можно облететь эту огромную страну, которую портят магазины, только магазины…
– Вы пришли в магазин, там ни черта нет. Ваши действия?!
– Ну как?.. Я возьму…
– Нечетко.
– Вы посреди незнакомого города, очередь большая, предмет кончается, времени нет. Ваши действия?..
– Ну я…
– Долго стоял, заплатил, привезли не то, привезли не туда, требуют денег, подают в суд. Ваш ответ?..
– Ну как же я…
– Казалось – «хлеб – булки», никогда не было очереди. Вы пришли в тапочках, тут толпа. Реагируйте!
– Да на черта мне, уйду без хлеба.
– Вы пришли в магазин «Все для садовода», а ничего для садовода там нет. Ваши действия?
– Какие мои действия – пошлю их!
– Стоп! Все! Недоумие, отсутствие реакции, низкая бытовая моторность, полное неумение ориентироваться на знакомой местности. Лишаетесь гражданства, подвергаетесь домашнему аресту в коммунальной квартире, пожизненному смеху детей.
Непереводимая игра
Наши беды непереводимы. Это непереводимая игра слов – даже Болгария отказывается. Они отказываются переводить, что такое «будешь третьим», что такое «вы здесь не стояли, я здесь стоял», что такое «товарищи, вы сами себя задерживаете», что значит «быть хозяином на земле». Они не понимают нашего языка, ребята. Как хорошо мы все придумали. Мы еще понимаем их, но они уже не понимают нас. Ура, границы перестают быть искусственными! Наш язык перестает быть языком, который возможно изучить. Мы можем говорить громко, без опасений. Шпион среди нас – как белая ворона. По первым словам: «Голубчик, позвольте присесть» – его можно брать за задницу. Зато и наши слова: «Эта столовая стала работать еще лучше» – совершенно непереводимы, ибо, если было «лучше», зачем «еще лучше»? Да, это уж никто не поймет, хотя и мы – не всегда.
А наши попевки: «порой», «иногда», «кое-где» «еще имеются отдельные…»? А борьба за качество? Кому объяснишь, что нельзя сначала производить продукт, а потом начать бороться за его качество? Что такое сыр низкого качества? Может, это уже не сыр? Или еще не сыр? Это сыворотка. А сыра низкого качества не бывает. И велосипед низкого качества – не велосипед. Это все дерь… сырье! Которое должно стать велосипедом.
И стали низкого качества не бывает. Сталь – это есть сталь, кефир есть кефир, сметана – это сметана. Но мы все правильно сдвинули, чтоб запутать иностранцев и сбить с толку остальных. То, что мы называем сметаной, сметаной не является. Когда нужна сталь, она найдется. А домашнее все – из чертежей тех конструкторов, что на низкой зарплате. Их тоже конструкторами нельзя назвать, как эти деньги – зарплатой.
Только тронь комбайн, чтоб он чище косил, – чуть ли не историю в школе надо лучше читать. Поэтому уборку мы называем битвой. А бьемся с комбайном. И все это – «невзирая на погоду». Неблагоприятная погода в каждом году породила непереводимую игру слов: «невзирая на неблагоприятные погодные условия…». Это значит – дождь. Как перевести, что дождь был, а мы – «невзирая»?
Как учат нас писатели: жизнь и язык идут рядом, я б даже сказал – это одно и то же. И непереводимая игра слов есть непереводимая игра дел. Я скажу больше: нас компьютеры не понимают. Его спрашивают, он отвечает и не понимает, что отвечать надо не то, что хочешь. Это тонкая вещь. Ему пока свезут данные, кое-что подправят: в него закладывают, кое-что сдвигают – и ему у себя внутри надо сообразить. Поэтому после него, перед тем как показать, тоже кое-что двигают. Спрашивается: зачем он нужен?
Привезли машину, чтоб свободные места в гостиницах считала. И сидит американский компьютер и дико греет плохо приспособленное помещение, весь в огнях, и не сообразит, кто ж ему свободные места по доброй воле сообщит. Это ж все конфеты, все букеты, всю власть взять и дурной машине отдать. Так что он давно уже из пальца берет и на потолок отправляет. Машина сама уже смекнула, что никому не нужна, но щелкает, гремит, делает вид дикой озабоченности, как все, которые никому не нужны.
