Мучения Минти Мэлоун - Изабель Вульф

«Алло!» — проскрипел Педро.

Телефон. Доминик! Я сорвала трубку:

— Дом…

— Минти… — Сердце упало. Это был босс…

— Здравствуй, Джек, — пропищала я настороженно.

— Послушай, Минти…

— В чем дело? — Я прикидывалась идиоткой, хотя знала наверняка, зачем он звонит.

— Не буду ходить вокруг да около. Когда ты вернешься на работу?

Я осела копной на кресло в прихожей и проблеяла умоляюще:

— Я пока не готова. Даже недели не прошло. Прошу тебя, дай мне еще немного времени.

— Так…

— Взять отпуск по семейным обстоятельствам?

— Не пойдет. Ты же не овдовела.

— Нет, овдовела! — простонала я. — В каким-то смысле… — Еще рано. Я не смогу посмотреть им в глаза. — Пережила утрату, — добавила я скорбно, ощущая комок в глотке.

— Ты нужна нам, Минти, — заявил Джек. — И думаю, тебе полезно выйти на работу. Оставь все в прошлом. Ты знаешь, нам всем очень… жаль.

— Вот поэтому мне так и плохо, — разнюнилась я. — Не нужно мне ваше сочувствие. — Я разрыдалась. Не хотела, но разрыдалась. — Доминик опозорил меня, ужасно опозорил. Перед всеми. Лучше бы он меня пристрелил!

— Лучше бы ты его пристрелила! — взорвался Джек. — Сто лет назад кто-нибудь сделал бы это за тебя. Хочешь, я организую дуэль? Уверен, найдется сколько угодно желающих отомстить за твою поруганную честь.

Я представила, как Доминика гоняют по всему Лондону ковбои, готовые накинуть ему на шею пеньковый воротник, а верховодит ими Джек, на груди которого сверкает звезда шерифа. И я засмеялась. Я хохотала и не могла остановиться. И вдруг поняла, что с субботы впервые смеюсь. Безумный хохот не прекращался и перерос в истерику. Нет, правда, это была самая настоящая истерика.

— Значит, в понедельник к девяти я тебя жду? — бодро спросил Джек, когда идиотская веселость улеглась. Я сделала глубокий вдох. Потом еще один.

— В девять тридцать буду, — пообещала я.

На следующий день, в субботу, недельный юбилей моей несостоявшейся свадьбы, настало время разобраться с платьем и туфельками. Бутик «Красавица-невеста», прямо за Эрлз-Корт, специализировался на свадебных туалетах секонд-хенд от модных домов. Разглядывая бесконечную череду белоснежных и кремовых одеяний, тихо ожидающих своего часа на вешалках, я думала: «Какие истории они могут поведать?»

— Прелестно! — воскликнула хозяйка бутика, придирчиво осматривая платье на предмет пятнышек от мороженого и шампанского. — Стоит, по меньшей мере, восемьсот фунтов, — восторженно оценила она. — Ваша доля — четыреста. — Не моя, а Ассоциации раковых заболеваний. — Вы, наверное, выглядели чудесно, — щебетала любезная дама, прицепляя к платью ярлычок. — Все прошло замечательно?

— Как по маслу, — ответила я. — Без сучка, без задоринки.

— Вы плакали? — полюбопытствовала она, вешая платье на плечики.

— О да, — заверила я. — Навзрыд.

Вот и все. Ничего не осталось. Почти ничего. Бабушкину тиару папа вернул в банковский сейф. Очередь за книгой «Почти замужем», букетом и фатой.

В субботу вечером, примерно в девять, Эмбер отвезла меня на набережную. Мы поднялись по ступеням на мост Ватерлоо. Описывая круги над водой, пронзительно кричали чайки; на окнах офисных зданий горели красно-золотые блики заходящего солнца. Под мостом пробежал речной пароходик, и воздух наполнился смехом, голосами, музыкой. Из-под киля разошлись волны, достигли берегов. Я открыла сумку, достала книгу «Почти замужем» и бросила в воду. Мы с Эмбер не проронили ни слова, когда я вытянула фату и большие портновские ножницы. Эмбер держала тонкую вуаль над ограждением, а я принялась кромсать ее на полоски, которые тут же подхватывал резкий ветер. Одна за другой ленточки взлетали вверх и опускались на воду, как серпантин. Некоторые проносились целые мили, порхая над рекой белыми мотыльками. Пришла пора разделаться с букетом. Посмотрев на него в последний раз, я вспомнила, как счастлива была, когда положила цветы на колени в украшенном лентами «бентли» всего неделю назад. Еще недавно пышные и свежие, бутоны теперь безжизненно опустили полупрозрачные головки. Ах, как же мне хотелось бросить букет в день своей свадьбы!.. Ничего, брошу теперь.

— Давай! — поторопила Эмбер.

Ухватив покрепче стебли, я вытянула руку и швырнула букет за спину с такой силой, что даже привстала на цыпочки. Букет, как пушечное ядро, плюхнулся в воду с глухим всплеском. Я видела, как его уносит течение, как он крутится в водоворотах и воронках, которыми была покрыта поверхность реки. Наверное, через несколько часов его вынесет в открытое море.

— Теперь твоя очередь, — обратилась я к Эмбер.

— Точно! — подтвердила та со злобным смешком. — Я тоже собираюсь изменить свою жизнь! — Она извлекла из сумки замусоленный экземпляр «Правил». Мило улыбнулась, порвала книгу надвое и метнула половинки в воду. — Мне до лампочки, как «завоевать сердце мужчины моей мечты»! — выкрикнула кузина. — И мне наплевать, что я все еще не замужем! — добавила она, доставая «Дневник Бриджит Джонс» и замахиваясь, чтобы отправить его как можно дальше. — Прощай, несчастная Бриджит! — весело воскликнула она, когда книга погрузилась в воды Темзы. За «Дневником» последовала «Чего хотят мужчины». Взлетев высоко в воздух, книга описала круг и медленно пошла ко дну. — Мне плевать, чего хотят эти вонючие мужчины! — орала Эмбер, на удивление проходящей мимо парочке. — Меня волнует, чего хочу я. А я не хочу детей. Я даже не хочу замуж. Но желаю, чтобы мои книги получали призы!

Ага… Больной вопрос. Что бы ей такое сказать? Поделикатнее.

— Может, ты получишь приз за лучшую романтическую историю, — выдала я с искренним восхищением, на что Эмбер ответила убийственным взглядом. Кажется, я угодила пальцем в небо.

— Вообще-то я подумывала о Букеровской премии, — кокетливо заметила она. — Приз «Уитбред» тоже сгодится, не говоря уж о премии «Оранж» за художественную литературу[32]. Ну, разумеется, я не надеюсь получить все три премии, — спохватилась она.

— Конечно, нет, — поддержала я. — Но одну обязательно.

Мы спустились по ступенькам к машине.

— Понимаешь, Минти, мои книги — серьезная литература, — распиналась кузина, открывая дверцу. — Романтические истории — это… — ее передернуло, — коммерция.

— Понимаю, — кивнула я, хотя ни черта не поняла. Никогда не улавливала разницы между серьезной и коммерческой литературой. По-моему, книги делятся на интересные и скучные. Сюжет бывает захватывающим или нет. Роман покупают или нет. И что-то я не замечала, чтобы писания Эмбер хорошо продавались. Нужно было менять тему, потому что говорить об этом с кузиной все равно, что разгуливать по минному полю, но она никак не унималась.

— Мои читатели — это избранный круг ценителей, — витийствовала она, — потому что я не опускаюсь до «популярной литературы». — Это была сущая правда. — Я смирилась с тем, что никогда не стану автором бестселлеров, — с презрением объявила Эмбер. — Я работаю для другой аудитории.

— Но… — Лед у меня под ногами затрещал и стал расползаться.

— Что «но»? — требовательно произнесла Эмбер и повернула на Эвершолт-стрит.

— Но писатели вроде Джулиана Барнса, Уильяма Бойда, Иена Макьюэна и Кэрол Шилдс… — отважилась я.

— Что?

— …и Хелен Данмор, Кейт Эткинсон, Энни Прулкс…

— Что они? — настороженно спросила Эмбер, переключая скорость.

— Они же серьезные авторы, так?

— Д-да, — согласилась она.

— Однако же при этом их книги часто становятся бестселлерами.

У Эмбер был такой вид, будто она вдруг унюхала жуткую вонь.

— Бога ради, Минти, — поморщилась кузина, в то время как стрелка спидометра пересекла отметку в пятьдесят пять миль, — ты ничего не смыслишь в современной литературе. Нет, я, правда, собираюсь завоевать все эти призы, — заявила она, со свистом проносясь на красный свет, уже в третий раз. — Я твердо намерена совершить карьерный прорыв.

Я же в ту минуту мечтала лишь о том, чтобы выжить.

Проблемы с эрекцией? Попробуйте «Ниагру»! — ударил по перепонкам бодрый псевдоамериканский голос из рекламы, едва я толкнула дверь-вертушку.

Очутившись в здании, я лучезарно улыбнулась Тому, показала пропуск и начала медленное восхождение по лестнице. Радио «Лондон» вещало из каждой колонки; здесь от него не было спасения, как от загрязненного воздуха. Нигде. Оно настигало вас в приемной, коридорах и лифтах. Накрывало в комнате для переговоров и кафетерии на первом этаже. Нагоняло в каждом кабинете и чуланчике для канцелярских товаров. Даже в дамской комнате.

Запомните: «Ниагра»! Всего 9 фунтов 99 пенсов — и вы забудете о проблемах.

«Замечательно», — подумала я, изучая свое бледное отражение в зеркале женского туалета на третьем этаже. И вздрогнула. О боже! Как только у радио «Лондон» наставали трудные времена, реклама становилась хуже некуда. Она служила барометром, позволяющим судить, как идут дела на радиостанции. В настоящий момент дела, очевидно, были плохи.