Могучий русский динозавр. №3 2023 г. - Литературно-художественный журнал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она некоторое время ещё молчит, а потом говорит устало и нехотя:
– Лёлушка, ты не сердись! Колдовство это. Колдую я… Я уж старая совсем, сил-то нет… Из воды не выберусь… А ты молодая, сильная, ловкая! Такая, как я была. Ты – это я и есть. Тогда. Там.
Она снова замолкает, открывает окно и закуривает папиросу. Потом продолжает:
– Знаешь же – табор наш совсем бедный. Нужно помочь было, детонька моя!
Так сильно и громко моё сердце не выстукивало дробь никогда!
– Бабушка, а как же… Не пойму ничего! Там же это так долго всё было! Я там жила, взрослая уже была! А здесь – совсем не выросла!
– Лёлушка, колдовство это… Там жизнь прошла, а здесь – одна секунда времени, малюсенькая-премалюсенькая… Вода это такая в золотой чаше. От колдовства.
Коленькина любовь
Игорь Галилеев
…Ненавижу май! Не пойму – чего в нём может быть хорошего? Чему все радуются-то? Как назло, буквально все вокруг обнимаются и даже целуются. Ненавижу!
…Потому что меня никто не любит. Сижу один перед окном. Жду. Может, мать придёт – хотя бы так покажет, что родная кровинушка для неё не совсем безразличной стала.
Хотя какая там мать? Её же судом родительских прав лишили… Сколько я здесь, в детдоме-то? Считай, полгода уже… За всё время только два раза была. И то для того, чтобы какие-то бумаги справить. Даже яблочко не принесла. Или конфеток. Может, конечно, денег нет, со своим очередным хахалем пропили всё…
Ну вот неужели не тянет на сына одним глазком взглянуть? Мол, как я здесь, не обижает ли кто… Или, может, нужно чего…
Нет, теперь у нас пути разные, разошлись дороженьки. От этого грустно, плакать хочется. Ведь не справится она без меня. Не выживет…
А ещё этот май проклятущий! Будто о новой жизни нашёптывает. Ох, какая же короткая она у несчастного человека – моргнуть не успеешь, глядь, а его и нет уже. Как та черёмуха, которая во дворе нашего детдома растёт, – одна-одинёшенька, грустная, ветерок посильнее дунул, и слетела фата. И снова – не нужна никому до следующей весны, до следующего мая…
Шаги в коридоре за дверью спальной комнаты прервали мои мысли как раз на том месте, с которого обычно я плакать начинал, – так, потихонечку, пока нет никого, чтобы не видел никто – как сейчас: все на занятиях в классе, а я здесь, больным сказался…
Дверь распахнулась, наша заведующая Ольга Лукьяновна, которую среди себя мы Оле-Лукойе зовём, зашла.
– Коленька, вот ты где, – говорит. – А я уже обыскалась тебя.
Подошла и ладонь к моему лбу прижала.
– Всё хорошо? – посмотрела внимательно. – Температура есть?
– Нет у меня ничего, – из-под руки вывернулся. – Чего вы все привязались-то?!
– Коленька, я же волнуюсь, – Оле-Лукойе вздохнула. – Тем более, там приехали к тебе…
Меня как миной подбросило.
– Кто? Мамка? – и с подоконника вскочил.
Заведующая рукой по моим волосам провела, приглаживая.
– Пойдём, мой хороший, сейчас узнаешь.
К двери подошла, меня ждёт. Я тапочки нашмыгнул, брюки повыше подтянул, подумал: мол, ремень бы мне, а то падают уже, похудел я что-то совсем.
Ольга Лукьяновна меня пропустила и следом вышла, за руку, как маленького, взяла.
– Пойдём, а то ведь полчаса уже ждут…
– Да кто там?
– Коленька, я не могу сейчас сказать, кто они для тебя. Или кем они для тебя станут. Но ты не бойся, люди вроде хорошие.
– Какие ещё люди?! – закричал я на весь коридор и руку вырвал. – Не нужен мне никто, кроме мамки! Я только её люблю!
Оле-Лукойе остановилась и строго так посмотрела.
– Коля, ты уже взрослый, тебе десять лет неделю как исполнилось, – говорит. – Поздравила тебя мама? Нет? Чего молчишь? Вот сам себе и ответь – а ты ей нужен? Она тебя любит?
Помолчала секунду.
– Так-то вот, Коленька… А ты говоришь… У тебя, может быть, новая жизнь начинается, счастье наконец-то появится.
И, видя, что я насупился, снова за руку взяла.
– Пойдём, мой хороший, хотя бы просто познакомишься, поговоришь.
Мы уже около двери её кабинета были. Ольга Лукьяновна ещё раз внимательно посмотрела на меня, оценивая, воротник рубашки поправила и постучалась тихонько. Я даже удивился:
– Вы чего к себе стучитесь-то? Вы же здесь, со мной стоите…
Оле-Лукойе улыбнулась:
– И правда… Видишь, как я волнуюсь за тебя…
Дверь открыла и меня легонько в спину подтолкнула – заходи, мол.
На фоне солнечного окна я увидел два силуэта – лиц вначале было не разглядеть: майские лучи глаза резали, слезами наполняя. Хотел поздороваться, но из-за комка в горле побоялся слова произнести, чтобы вдруг на девчачий писк не сорваться.
В угол кабинета, где большое зеркало висит, отошёл. И тут себя увидел – весь как кулёма какой-то: нескладный, худой, словно из разного конструктора собранный. Вдобавок лохматый – постричься давно пора. И глаза на бледном лице краснющие – наверное, на солнце насмотрелся. Ну не от слёз же…
– Вот, Коленька, знакомься, – Ольга Лукьяновна за свой стол прошла. – Это…
– Не надо, пожалуйста, – прервал её приятный женский голос. – Мы сами…
Я от зеркала отвернулся и на женщину посмотрел. На первый взгляд она показалась вроде бы ничего, доброй, то есть незлобной – лицо красивое, открытое, с осторожной улыбкой – видно, что волнуется. И глаза понравились – с нежностью и теплом смотрят.
Женщина встала со стула и рукой на плечо мужчины оперлась. Наверное, муж её. Потому что похожи – я где-то читал, что если в семье всё хорошо, то супруги внешнее сходство приобретают. Учительница литературы говорит, что любовь, как садовые ножницы, – все шероховатости срезает, чтобы в итоге идеальная красота получилась. Поэтому во всём мире влюблённые люди якобы друг на друга похожи и в одно лекало умещаются. По моему же мнению, всё это ерунда. Враньё. Видел я этих влюблённых – ходят, как дурачки, улыбаются непонятно чему, рты раззявив. Мух ловят… Только этим и похожи.
Женщина ко мне подошла. Примерно в метре остановилась. Смотрит.
– Меня Еленой зовут. А это мой муж (ага, угадал, значит!) Михаил. Как тебя зовут – мы знаем. Мы с тобой познакомиться приехали, Коля…
И руку для пожатия протягивает. Её ладонь оказалась мягкой и тёплой. Приятной… И запах от женщины был ненавязчивый – аромат цветочных духов переплетался с запахами чистоты и свежести. Мамка так никогда
