Недостойная старая дама - Рене Аллио

Пьер, опешив, смотрит на нее. Значит, она все видит, все понимает!

Все трое под руку не спеша возвращаются к машине. Чудесный вечер. Чуть слышно доносится музыка. По другую сторону бухты светятся далекие огни города.

Мадам Берт. Как они хороши, эти огоньки! (Пьеру.) А где мой дом? Покажи-ка мне его…

Пьер наклоняется, прижимает ее к себе и рукой показывает направление, в котором ей надо смотреть.

Пьер. Вон там! Нет, смотри сюда, левее! На берегу, после темного провала, видишь вон тот пучок огней!..

Мадам Берт. Так далеко?! (Заметив, что они уже подошли к машине.) Ну вот что: я хочу домой, а вы, если не устали, можете еще проехаться. (Лукаво улыбаясь.) Думаю, что вы и без меня обойдетесь! Но сначала отвезите меня домой. Давайте поедем через порт. Ты поведешь, Пьер! Я люблю наш порт.

Пьер. Это я знаю. Видел, как ты там прогуливалась однажды. В коляске мимо меня проехала.

Мадам Берт. Видел?! (Мечтательно.) Какая это была прогулка!

Машина остановилась перед домом Бертини. Пьер и Розали стоят возле мадам Берт, держащей в руках ключ от дома.

Мадам Берт (Розали). Поезжай, прокатись с молодым человеком. (С улыбкой.) Только не слишком поздно ложись спать!..

Она входит в дом. Пьер и Розали переглядываются.

Невысокая ограда большого сада. Уже ночь. Никого кругом не видно. Чуть слышно шелестит густая листва высоких деревьев. Летают какие-то насекомые.

У ограды стоит машина мадам Берт. Фары потушены, в саду темно. Откидной верх открыт, опущены спинки, в машине обнявшись лежат Пьер и Розали. Яркий свет фар проехавшей мимо машины на мгновение осветил их…

Крадучись, стараясь не производить шума, подымается по лестнице своего дома Пьер. Но то башмаки чуть постукивают, то ступеньки под ним поскрипывают. Дойдя до площадки, Пьер вынимает из кармана ключ и наклоняется к двери, намереваясь осторожненько, бесшумно открыть замок. Но тут неожиданно дверь сама открывается перед его носом. За дверью ждет его в пижаме Альбер, опираясь на палку, — нога еще в гипсе.

Альбер (шепотом). Ну что?

В спальне мадам Берт окно без занавесок открыто на улицу. В комнате не осталось никакой мебели, кроме кровати и одного стула, стены оголены. Тишина, прорезаемая вдруг звоном стоящего на стуле будильника.

Мадам Берт лежит в кровати, но она не спит, глаза ее устремлены в потолок. Посмотрев на будильник, стрелки которого показывают три часа ночи, она подымается, в ночной рубашке подходит к окну и выглядывает на улицу. Потом возвращается к стулу, на котором лежит ее платье, накидывает поверх ночной рубашки не то халат, не то пальто и выходит на пустынную, молчаливую улицу.

Типография, которую начали перестраивать, являет собой картину разгрома. На ночь здание окружают временной загородкой. Склонившись, мадам Берт сквозь щели в досках смотрит на остатки своей прежней жизни, а потом уходит.

На террасе «Занзибара» опрокинутые стулья нагромождены на столики. Где-то неподалеку у себя в комнате кто-то кашляет во сне.

А мадам Берт все идет и идет по тихим в этот час улицам города.

Угрюмо выглядит кинотеатр — все огни в нем потушены. Пустынны вокзал, железнодорожные пути, лестницы, спускающиеся к порту. Тусклый свет уличного освещения.

Порт. Пробегает кошка. Плотными рядами выстроились автомобили. Неподвижны подъемные краны. Плещутся волны, мягко покачивая стоящие на рейде пароходы.

И на этом фоне — хрупкий силуэт прогуливающейся старушки, спокойной и счастливой, наслаждающейся прекрасным зрелищем ночи, бездонного неба с сияющими звездами.

Надпись: «АВГУСТ».

«Занзибар». День.

Эрнест и несколько посетителей ресторана неодобрительно посматривают с террасы на мадам Берт и Розали, укладывающих багаж в свою машину, которая стоит у широко открытой двери дома Бертини.

Розали в джинсах, на плече у нее висит новенький фотоаппарат.

Из дома выходит Альфонс с чемоданом, он помогает его уложить в машину, шутит и смеется.

Возле машины останавливаются прохожие, из окон выглядывают соседки. Все шепотом комментируют такое чрезвычайное событие.

Снедаемый любопытством Эрнест не выдерживает и пересекает улицу. Однако, дойдя до ее середины, он останавливается.

Уже садясь в машину, мадам Берт увидела Эрнеста и приветливо улыбнулась. Розали, прежде чем сесть за руль, прощально помахала ему.

И наконец машина, окруженная неподвижным и молчаливым плотным кольцом любопытных, трогается и вскоре исчезает за углом. Эрнест, покачивая головой, возвращается к себе в бар.

Расхаживая по залу взад и вперед, Эрнест разговаривает по телефону, по своему обыкновению прижимая аппарат к груди.

Посетители бара и соседи, не отрывая от него глаз, с интересом слушают разговор. Их мимика, покачивания головой и без слов достаточно ясно выражают их отношение к происходящему.

Эрнест. Послушай, Альбер, ты меня все время спрашиваешь, что она делает, и я тебе все рассказываю. Но я вовсе не хочу вмешиваться в ваши дела! Даже несмотря на то, что я тебя вполне понимаю! Ну вот… Доктора?! Очень может быть… Но что ты ему скажешь, этому доктору? Имей в виду, она вовсе не выглядит тронувшейся… В конце концов, она развлекается (подмигнув посетителям), и никто не посмеет сказать, что она не имеет на то права! Никто не может этого сказать…

Слушатели потихоньку посмеиваются. Этот скандальный отъезд очень их развлекает.

На одной из улиц Тулона перед обувным магазином стоит знакомая нам малолитражка.

Из дверей магазина в сопровождении полного мужчины выходят мадам Берт и Альфонс, Розали следует за ними. Они останавливаются перед входом и, немного отступив, рассматривают внешний вид магазина.

Толстяк. С того момента, как вы даете мне гарантию и уплатите первый взнос, я не возражаю против перестройки… (с сомнением) хотя… продажа обуви с бесплатной починкой… не знаю… не знаю…

Палящее солнце ярким светом заливает дома, улицы и строительные площадки Сент-Маргерит.

С большого строительства, как обычно, выезжает маленький грузовичок Альбера, подъезжает к площади, где, как всегда, разворачивается и, проехав по лабиринту улиц, уже на другой стройке разгружает песок.

На бульваре, перед домом, где живет Альбер и где сейчас стоит машина, никакого оживления.

У себя на кухне Альбер диктует письмо Виктории. Она пишет, время от времени огорченно посматривая на него.

Альбер. «Мой дорогой Гастон, надеюсь, что и ты и вся твоя семья здоровы. Я получил от тебя ответ на свое письмо. Я ходил к твоему адвокату и отнес ему все бумаги, которые ты потребовал. Он говорит, что дней через восемь все будет оформлено. Я думал, что ты сам приедешь подписывать, но он меня заверил, что все это можно сделать и заочно, по почте. В общем, я сделал все, что требовалось, и теперь остается только ждать. Сейчас мне кажется, что ты был прав и что это было самым разумным решением… Виктория говорит, что я в конце концов заболею из-за нашей матери, но это было бы слишком глупо. На этот раз я не могу сообщить тебе о ней ничего нового, поскольку она уехала на машине со своими друзьями, и ни одна душа не знает, куда они направились…»

За кадром звучит голос Альбера, продолжающего диктовать письмо Гастону, а на экране виден Альбер, стоящий у стойки бара Шарло и с раздражением отбрасывающий тетрадку, в которой на этот раз нет никаких деловых поручений. Держа в руках лотерейные билеты, он с нетерпением разворачивает газету.

Голос Альбера. «…Ни единого письма и даже открыточки. В конце концов, теперь меня это уже не удивляет, но когда я вижу в газетах сообщения об автомобильных катастрофах…».

Крупные заголовки газет, сообщающие о катастрофах, жертвах автомобильных аварий, с жуткими подробностями. Альбер в ужасе рассматривает фотографии искалеченных машин…

Голос Альбера. «…я схожу с ума от страха, что когда-нибудь она может быть наказана за свое недостойное поведение. И хотя я ей этого не желаю, я часто об этом думаю…».

Шарло за стойкой, неодобрительно покачивая головой, смотрит на Альбера. Сейчас уже слышится привычный шум бара и музыка.

Шарло. Слушай, Альбер, тебе не кажется, что лучше бы тебе что-нибудь другое почитать?

Звонит телефон, Шарло снимает трубку, слушает, окинув взглядом Альбера.

Шарло. Это тебя… Эрнест… насчет твоей матери. Пройди в кабину.

Альбер, бросив последний взгляд на фотографию, какое-то мгновение в ужасе колеблется, а потом бросается в кабину.

Прижимая трубку к уху, потрясенный Альбер оторопело слушает Эрнеста, голос которого доносится и до нас.