На сопках Маньчжурии - Михаил Толкач

— Сей или не сей, гуще не станет!

— Поинтересуйтесь, капитан, перепиской рядовых и командиров. Возможны любопытные данные открыться! — В душе Васин по-прежнему негодовал: секретные документы Фёдоров осмелился везти при себе, как обыкновенную бумажку!

— Личной перепиской?! — Фёдоров вздёрнул голову.

— У военного цензора выборочно. Вы, ей-Богу, как новорождённый пацан. Голощёков имеет опыт — поделится. Для него просмотр писем служит определённым ориентиром для разработки отдельных неблагонадёжных из гарнизона.

— Вроде, как в замочную скважину подглядывать?

— Нечего рассусоливать! Это — обычная практика, потрудитесь исполнять! Что у вас ещё?

Васин и Фёдоров в длительном обмене мнениями, замечаниями касались наблюдения за теми жителями Распадковой, кто ранее был замечен в социальной неблагонадёжности, кто подвержен пораженческим настроениям, за кем «хвост» тянется в годы семёновщины.

— Прикинем, капитан, кого могут забросить? — вслух раздумывал Васин. — Не японец. Не кореец. Не китаец. Такого у нас тотчас раскусят. Разве под бурята попытается работать?..

— Такой вариант не исключаю, товарищ майор.

По подсказке Васина генерал Чугунов распорядился ознакомить Фёдорова с архивными материалами по белой эмиграции.

— Может, не стоит? — Фёдорову не хотелось погрязать в бумажных дебрях.

— Приказ генерала!

Фёдоров смотрел на Васина с состраданием: зубы сводят мужика с ума! Отсюда и раздражение майора.

— Климент Захарович, моя бабушка делала так: отрезала кусочек свиного сала и закладывала за щёку, где больной зуб.

Майор, занятый мыслями о предполагаемых кознях противника, округлил глаза:

— Какое сало? Какая бабушка?!

— Подержать сало за щекой полсуток — боль утихнет. Просто и здорово! — Фёдоров искренне удивлялся, что майор не берёт в ум такое верное средство лечения. — Испробовано десятки раз!

— Ну-у-у, капита-ан, — Васин, безнадёжно махнув рукой, приложил ладонь к больной щеке, — я ему — про Фому, он мне — про Ерёму! Вы сроду такой или кто испортил?

Фёдоров понимал: майор не верит в его возможности как контрразведчика. Тому свидетельство — начало встречи. И вот теперь слова без выбора. И он рассердился донельзя.

— Поле у нас, товарищ майор, вроде одно, а мерим его разными саженями. Так замечаю. И это мне не по сердцу, если честно сказать, товарищ Васин!

Климент Захарович вздыбил густые брови.

— Вы о чём, капитан?

— Ну-у, во-от… Не прикидывайтесь, будто не понимаете! Терпите меня, как неизбежное зло. Бесполезное барахло, а выбросить нельзя — начальство велело держать. Не так ли?

Майор, застигнутый врасплох, не готов был к открытому разговору о взаимоотношениях.

— Мне дано право, капитан, поставить вас по стойке «Смирно!» — Васин пощурился на солнце, поглаживал щеку. Так и не найдя пути к смене разговора, спросил: — Вам понятно?

— Разрешите идти? — Фёдоров поднялся — выше начальства на голову. Защёлкнул кнопки планшетки.

— Не разрешаю! Между нами, капитан, должно быть всё выяснено. — Васин обошёл стол, опёрся на спинку стула. — Да, вы не предназначены к нашей службе. Вы не станете отрицать?

— Руки опускаются в неверии. Отпустите на фронт!

— Зря тешите себя, капитан! Служить нам пока вместе. Надеюсь, не сбежите?

— Фёдорову не личит показывать спину противнику! Не водилось у нас такое!

— Похвально! — Васин, измученный болью, ругательски ругал себя: «Зачем дал втянуть себя в этот разговор?!» — Делайте дело, как положено контрразведчику «Смерша», никто и слова упрёка не бросит вам, капитан! Врага разобьём, тогда видно будет, кому и чем заниматься. Война нас свела, победа — разведёт!

— Вот на этом и порешим, товарищ майор. Обещаю не давать повода для вашего недовольства.

— Обещания дают пионеры, Семён Макарович.

— А я и есть пионер в «Смерше»! — И Фёдоров широко заулыбался, обезоруживая раздосадованного Васина.

Перекинув планшетку через плечо, Фёдоров покинул комнату.

Климент Захарович ещё и ещё раз взвешивал мысли о будущем капитана. Разве Фёдоров отлынивает от поручений? Возможно, он видит в военной службе что-то такое, чего не дано ему, майору Васину, с его опытом контрразведчика? Васин допускал, что новый человек свежим взглядом уловит какую-то деталь, какую-то возможность, решающую в данной ситуации. Но этого Климент Захарович не заметил в действиях и намерениях Фёдорова. И это не нерадение! Это — служба без огонька: как получится, так и ладно. Вспомнив совет насчёт сала, Климент Захарович мысленно улыбнулся: «Нужно попробовать!».

Климент Захарович глубоко прятал чувства раздвоенности в отношениях с Фёдоровым. Беспокоился, чтобы оно не прорвалось наружу и не повлияло на общую службу. С такими людьми, как Фёдоров, нужно вести себя в лобовую. И Васин не осудил себя за только что состоявшийся разговор. Чувство опасения осталось: капитан своей некомпетентностью в какой-то момент нанесёт вред службе, которой Васин верен, как семье, без которой не мыслит себя в мире…

Фёдоров, перекусив в буфете штаба, спустился в подвальное помещение. Пахло бумажной пылью, клеем, застоялым табачным дымом. Сотрудник хранилища выдал ему указанные генералом папки. Расположившись за столом под лампой и досадуя на Васина за этот «ликбез», Семён Макарович принялся читать пожелтевшие от времени секретные материалы.

«Обзорная справка составлена на основании анализа эмигрантской печати, агентурных донесений, документов, захваченных в ходе боевых операций 1918—1922 гг.

Семёнов Г. М., есаул Забайкальского казачьего войска. Звание генерал-майора присвоил ему адмирал А. В. Колчак. Он был фактическим командующим белоказачьими частями на Дальнем Востоке и в Забайкалье.

Окружив себя отпетыми монархистами, насильниками, палачами, выходцами из буржуазно-помещичьей среды России, атаман Семёнов, люто ненавидя Советскую рабоче-крестьянскую республику, жестоко расправлялся с мирными жителями Бурят-Монголии, Читинской и Амурской областей, с аратами братской МНР. В расстрелах, грабежах, экзекуциях отличались офицеры и солдаты, казаки барона Унгерна, генерала Тирбаха. Исполнителями карательных акций являлись мобильные отряды войсковых старшин Казакова и Фильшина, сотника Чистохина. От их рук погибли тысячи невинных жертв. Они сожгли сотни сёл и деревень.

Атаман Семёнов Г. М. виноват в расхищении золотых запасов России, доставшихся ему от адмирала Колчака А. В. Атаман в 1920 году владел 44 миллионами золотых рублей. Отступая от Читы, семёновцы на станции «Маньчжурия» сдали под расписку японскому полковнику Иссоме на хранение 22 миллиона золотых рублей. Передачу исполнял начальник личной канцелярии атамана полковник Миронов. Позднее он застрелился в Харбине.

При захвате Читы и установлении в городе диктаторской власти городскому казначейству были переданы 11 миллионов рублей. В 1920 году эта часть золота, принадлежащая народу, на бронепоезде была эвакуирована на станцию Маньчжурия и там вручена полковнику Иссоме. В марте 1920 года атаман Семёнов попал в Харбин. При нем находились 20 пудов золота. По распоряжению китайского генерал-губернатора золото конфисковали. Ещё раньше, при пересечении атаманским поездом маньчжурской границы, генерал-губернатор Цицикарской провинции отобрал у Семёнова Г. М. 326 тысяч золотых рублей.

В последующие годы атаман Семёнов Г. М. и его подручные генералы Власьевский, Бакшеев и ближайшая свита находились на содержании японцев. Для этой цели японцы отпускали ежемесячно до 15 тысяч золотых иен. На все атаманские воинские формирования выделялось из казны Японии по 300 тысяч золотых иен. Японцы оговорили с атаманом своё право на неограниченное владение богатствами Дальнего Востока и Забайкалья. Взамен они поставляли Семёнову военное снаряжение, обмундирование, оружие и боезапас.

С 1931 года, с момента оккупации Квантунской армией Маньчжурии, штаб атамана Семёнова Г. М. регулярно снабжал разведывательными данными спецслужбы Японии. Военные сформировали организацию «Кио-Ва-Кай» (Содружество наций), которая широко пропагандировала вражду к СССР, Англии, США, Китаю. В неё вступили до 4 тысяч белогвардейцев. К 1939 году казаки Семёнова собрали сведения о строящихся железных дорогах Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока. Штаб атамана передал информацию японским разведчикам.

В Харбине атаманцы с помощью японцев открыли спецшколу по подготовке шпионов, диверсантов, террористов, радистов, нацеленных против Советского Союза.

Белогвардейцы из харбинской эмиграции в 1943 году учинили провокацию на Березовских и Константиновских островах по реке Амуру».

Фёдоров прочитал на полях справки пометку генерала Чугунова: «Жаль, не добыто доказательств причастности к сему японцев. А дело-то их рук!».